Василий Седугин - Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью
Скотину завоеватели согнали в одно место, чтобы, как видно, угнать с собой. Слышались блеяние овец и коз, мычание коров, громкие разговоры, крики, взрывы грубого хохота. Дым от костров лез в разбитые окна и распахнутые двери.
Прокопий, выглянув на улицу, вернулся к женщинам, приказал:
– Пока насильники заняты ужином, бегите в лес. Оденьтесь потеплее, разбредитесь по охотничьим домикам, прокоротайте ночь. Утром, даст Бог, они уйдут, тогда и вернетесь.
Под покровом темноты задними дворами Авдотья вместе с женщинами убежала в лес. Там они нашли избушку, тесно набились в нее. Остальные пошли искать другой приют. Очаг зажигать не стали, чтобы не привлечь внимания противника, воздух согрели дыханием. Иногда кто-то не выдерживал, начинал плакать, на тех шикали, успокаивали; кое-где пытались заговорить, подавляя горестный вздох:
– А мы только новый дом возвели…
– Мне к зиме супруг шубу из соболя сшил, сам в лесу меха добыл…
– А глянь, глянь, и слова произносят ведь они не совсем по-нашему. Букву «г» не выговаривают толком. Все «х» да «х».
– А я возьми и подразни одного лопоухого: «Хришка хад, хони хребенку, хниды холову хрызут!»
– А он?
– Глупый какой-то. Засмеялся и убежал.
– Киевляне, они такие – бестолковые и жадные.
Дробилась Русь на самостоятельные государства-княжества и уходила в прошлое единая народность «русы»; вместо нее появились местные названия жителей некогда единой страны: киевляне, суздальцы рязанцы, смоляне, новгородцы, черниговцы, переяславцы, волыняне, галичане…
Утром в стороне поселка разлилось огромное зарево.
– Дома наши жгут! – выдохнула какая-то бабенка, и все громко заревели.
Когда в полдень вернулись в поселок, увидели одно сплошное пепелище. Уходя, враг сжег все дома и постройки, а скот увел с собой. Люди бродили по обгорелым остаткам, плакали, сокрушались, некоторые в изнеможении садились на снег, замирали в великом горе, будто неживые.
Авдотья подошла к Прокопию:
– Пойду я в Кснятин. Деточки там мои остались.
– Разве можно сейчас? Туда столько войск ушло, не пробраться тебе к своим.
– А здесь как жить? Все сожжено, разграблено…
– Лес прокормит и согреет. Ягоды остались на деревьях, листьев наберем, насушим. Пройдемся по погребам, может, что осталось. Снесем в одно место, рачительно расходовать станем. Ну и в соседние села ходоков направим, должны помочь. Оставайся с нами, не дадим тебе пропасть.
И Авдотья согласилась – с непрекращающейся болью в груди и думами о сыновьях, оставшихся в городе. Губы ее беззвучно шептали одни и те же слова:
– Детки мои родненькие, милые, где вы, что с вами, живы ли?
IХ
Федор обходил крепостные стены и придирчиво осматривал воинов, проверял их готовность к бою. Некоторые бояре и дворяне привели своих крестьян одетыми в кольчуги, другие – пожаднее – только в стеганые куртки. Надо было наказать их за это, но такое было не в силах Федора – только князь мог наложить штраф или отнять владение; Федору же достаточно было того, что приведено положенное число воинов.
– Ну как настроение? – спрашивал он бойцов. – Отобьем супостата?
– Сладим сообща, – отвечали ему. – Одолеем ворога!
Тут же шныряли ребятишки, подтаскивали камни, укладывали кучками на помостах; возле костров ими было накидано столько хвороста, хоть полмира поджигай. Пусть стараются, в скором времени и им придется встать с оружием в руках на крепостных стенах.
Федор поделил оборонительные сооружения на две части: северную оставил за воеводой Всеславом, а южную взял себе. В запасные силы определил свою дружину: конники могли быстро появляться в опасных местах и предотвращать прорыв.
Ждали противника неделю. Наконец прискакала разведка: идут! Федор тотчас занял свое место – на самой высокой башне; она была крыта досками, а поверх их он приказал накинуть промоченные в бочках бычьи шкуры, которые должны были спасти от огненных стрел.
Вот из леса вырвались первые конники, стали растекаться по снежной равнине; следом повалили пешцы, не спеша приблизились к стенам, стали располагаться на безопасном расстоянии. Разожгли костры, стали готовить еду. Солнце перевалило за полдень. Остаток дня противник провел в различного рода приготовлениях: ставились палатки и шалаши, устанавливались осадные орудия, перед ними были возведены деревянные ограждения. Защитники молча наблюдали. Поражало большое число воинов, окружавших крепость. Их было видимо-невидимо, они заполонили все пространство до самого леса. Никто не ожидал, что придет такая несметная сила. Видя это, Федор перед закатом солнца еще раз обошел своих воинов, стараясь вселить в их сердца мужество и уверенность в победе.
– У нас новые стены и башни, – говорил он. – Они выдержат любой таран и камни. А там князь Юрий Долгорукий на выручку подоспеет!
Наутро, с восходом солнца, противник пошел на крепость. Впереди двигались воины с хворостом, ветвями, разным хламом, все это они сбрасывали в ров. Защитники пускали стрелы, многих из них положили, но еще больше – волна за волной – накатывалось их из леса. Они суетились, точно муравьи, пока ров не был заполнен до краев. Тогда оборонявшиеся стали кидать смоляные факелы, кое-где хворост удалось поджечь. Поднялись языки пламени, потек в небо черный дым. В свободные от огня промежутки устремились потоки осаждавших с лестницами наперевес, тут же десятки воинов стали кидать крючья с веревочными лестницами, цепляясь за краешки стен; и вот уже сотни воинов, точно тараканы, полезли на стены.
Защитники баграми отталкивали лестницы, рубили веревки, срывали крючья, сбрасывали на головы противника камни, бревна, лили горящую смолу и кипяток, посылали тысячи стрел и дротиков. Бой нарастал с ужасающей силой, слышались крики, вопли, удары металла, треск ломающихся лестниц, грузные падения тел; звериный вой людей, попадающих под горящую смолу и кипяток, оглушал округу. Это русы бились с русами – неизвестно из-за чего.
Федор с башни наблюдал за сражением. Рядом с ним со свистом пролетали стрелы, особый, фыркающий звук издавали пущенные с большой скоростью камни, вычерчивали сероватые дымные дуги огненные стрелы и жерди со смоляными факелами. Пока Бог миловал: его не задела ни одна стрела, не попал ни один камень; что касается огненного снаряжения, то они тухли, воткнувшись в сырые, только что уложенные бревна.
Федор оглянулся на город. Там он увидел несколько очагов пламени, но вокруг них уже суетились женщины и ребятишки – тащили ведра с водой, сбивали огонь ветвями и тряпьем. Город стоял, город держался.
Первый приступ был отбит, и в этот день противник больше не проявлял активности, как видно, зализывал раны. Защитники тоже приводили себя в порядок. Воины хоть и устали, но настроение у них было боевое: коли отбили один приступ, отобьем остальные!
Наутро неприятель подвез два тарана, стал бить в стены. Тяжелые, ухающие удары потекли по окрестности, эхом раскатывались над лесами, вселяя тревогу в души обороняющихся. Федор тотчас бросил против них воинов. Были выпущены огненные дротики, сброшены на крышу таранов валуны, вылито много горящей смолы, но она скатывалась по мокрым шкурам на землю и черным дымом поднималась ввысь, мешая дышать; несмотря на это, тараны продолжали бить и бить в стены.
На другой день одному их них удалось взломать дубовые бревна и проделать брешь в стене, из нее потекла земля. Но защитники тотчас заткнули дыру подготовленным материалом и отогнали врагов, чуть было не прорвавшихся в город. Дорого им это стоило, но они выстояли.
А ночью Федор произвел дерзкую вылазку. Большой отряд в темноте бесшумно спустился со стен и напал на передовые части неприятеля; пока там творились кутерьма и неразбериха, несколько воинов облили смолой тараны и подожгли. При ярком пламени защитники почти без потерь отошли в крепость. Можно было торжествовать – на другой день враг даже не делал попыток приблизиться к городу.
Но зато следующий день выдался самым тяжелым. С утра войско Изяслава пошло на приступ. К обеду его удалось отбить. Надеялись, в этот день больше не сунутся. Но Изяслав бросил на стены свежие силы. Напор был жестоким и яростным. То здесь, то там противник заскакивал на стены и завязывал схватки, давая возможность взобраться подмоге. Федор в опасные места тотчас кидал своих дружинников, умелых, обученных: они сбрасывали врага и восстанавливали оборону.
Однажды он увидел, как рядом с башней, на которой он находился, над стеной показались несколько голов чужаков. Вот-вот ворвутся на площадку! Дико вскрикнув, кинулся вниз; за ним, грохоча коваными сапогами по деревянной лестнице, бросились остальные. Они поспели вовремя. Многие из защитников были перебиты, оставшиеся отступали к краю площадки.
Федор напал на первого попавшегося, рубанул его с такой силой, что у того вылетел из рук меч, затем полоснул по шее; голова его повисла, открывая кровавое месиво с белевшими косточками. Не медля ни мгновения, боярин сделал резкий выпад и поразил острием меча другого неприятеля…
