Перл Бак - Императрица
Глашатаи закричали:
— Смотрите на Властелина десяти тысячи лет! При этом возгласе императорская процессия показалась у входа в нижний двор. Утренний ветер развевал золотые знамена глашатаев. Следом появились красные с золотом туники императорской гвардии, во главе которой шел Жун Лу. За стражниками следовали одетые в желтое носильщики, державшие тяжелый золотой паланкин императора. Замыкали процессию знаменосцы.
Присутствующие упали на колени и прокричали священное приветствие: «Десять тысяч лет!.. Десять тысяч лет!..» — после чего уткнули лица в сложенные руки и не меняли этого положения, пока носильщики взбирались по мраморным ступеням на террасу Дракона. Из императорского паланкина вышел Сын неба. В сиянии золотых одежд, расшитых неизменными драконами, он прошествовал мимо красных и золотых колонн, поднялся по ступенькам на помост и сел на трон Дракона. Тонкие руки правителя легли на колени, а глаза неподвижно смотрели вперед. Опять наступила тишина. Толпа все еще не двигалась и не поднимала голов. Наконец, принц Гун встал на свое место справа от трона и громко зачитал имена принцев и министров в порядке их звания и того часа, когда они должны будут предстать перед Сыном неба. Аудиенция началась.
За своей ширмой Цыси напрягала слух, чтобы не пропустить ни слова. Из-за низкой спинки трона виднелись голова и плечи императора. Этот человек, такой величественный и такой надменный перед своими подданными, открывался ей в своем настоящем виде. Тощая желтая шея, видневшаяся из-под императорской шапочки с кисточками, казалось, принадлежала какому-то болезненному юноше, но никак не властному мужчине, а худые и узкие плечи еле выдерживали тяжесть одеяний.
Цыси наблюдала все это со смешанным чувством жалости и отвращения. Мысленно она дорисовывала к этим плечам хилое болезненное тело. Как же могли ее быстрые глаза не скользнуть дальше? Там, в зале, стоял Жун Лу во всей своей юной и мужественной красоте. Увы, они были так же далеки друг от друга, как север и юг. Ах, еще не пришел час, когда она сумеет его возвысить! Он не мог даже протянуть ей руку. Первой будет протянута ее рука, но когда представится такая возможность? Сначала надо утвердиться во власти настолько, чтобы никто не осмелился обвинить или запятнать ее имя. И вдруг, движимая чувством, которое гнала от себя, она взглянула в сторону дамы Мэй. Девушка стояла, прижавшись лицом к ширме, и завороженно глядела на…
— Отойди! — Цыси схватила даму Мэй за запястье, притянула к себе и, прежде чем отпустить, резко и больно выкрутила ей руку.
Девушка в ужасе повернула голову и встретилась с огромными темными глазами своей госпожи, свирепыми и гневными.
Цыси больше ничего не сказала, но не отводила взгляда до тех пор, пока девушка не опустила голову. По щекам фрейлины покатились слезы. Только тогда Цыси отвернулась. Но в душе ее шла жестокая борьба. Она не может позволить, чтобы сердце отвлекало ее разум. Она получила урок. Надо уметь властвовать над своими чувствами. Надо забыть о любви!
В это время перед троном стоял наместник одной из южных провинций. Не поднимаясь с колен, этот человек громко зачитывал свиток, который держал перед собой. Наместник обладал высоким тонким голосом, не сильным, но пронзительным. Он был знаменитым ученым и написал свой доклад рифмами в старинном классическом стиле. Только образованные люди могли понять его, и внимательно слушавшей Цыси это удавалось.
А суть была в следующем: на юге снова досаждали европейские торговцы. Предводительствовали англичане, которые разгневались по пустячному поводу. Он, наместник, даже стыдится упомянуть об этом перед троном Дракона. Однако из-за подобных пустяков разгорались войны. Как только белые люди не получали желаемого, они угрожали войной. Уговоры на них не действуют — это ведь варвары. А спор разгорелся всего-навсего из-за флага.
Император что-то прошептал, и слова его повторил принц Гун.
Сын неба спрашивает о значении слова «флаг», — сказал он громко и отчетливо.
Флаг, высочайший, — отвечал наместник, не поднимая глаз, — это всего лишь знамя.
Император снова что-то прошептал, и опять принц Гун повторил его слова громко и отчетливо.
— Почему англичане гневаются из-за того, что в конце концов является всего лишь куском ткани?
— Высочайший, — объяснил наместник, все еще не поднимая глаз. — Англичане — суеверный народ. Они необразованны и приписывают волшебные свойства продолговатому куску ткани, раскрашенному в красный, белый и голубой цвета. Для них это символ, посвященный какому-то богу, которому они поклоняются. Они не терпят неуважения к этому куску материи. Если они где-то устанавливают его, то это означает их собственность. В последний раз они прикрепили флаг к шесту на корме небольшого торгового судна, которое перевозило китайских пиратов. Так вот, уже много поколений эти китайские пираты являются проклятием наших южных провинций. Днем они спят, а по ночам нападают на суда, стоящие на якоре, или на прибрежные деревни. И вот капитан суденышка заплатил англичанам некоторую сумму за право воспользоваться их флагом. Он думал, что я, наместник, недостойный слуга высочайшего, не осмелюсь тогда преследовать пиратов. Но я, наместник, не побоялся. Я захватил судно и заковал капитана в цепи. Затем я приказал снять флаг. Когда англичанин Джон Бауринг, британский торговый уполномоченный в Кантоне, услышал об этом, он заявил, что я оскорбил священный символ, и потребовал, чтобы я извинился от имени Трона.
Присутствующих охватил ужас. Сам император был раздражен. Он выпрямился на троне:
— Извиниться? За что?
— Высочайший, — промолвил наместник, — таковы и были мои слова.
— Встань, — приказал император.
— Встань, Сын неба приказывает тебе, — повторил принц Гун. Это было против правил, но наместник подчинился. Высокий стареющий человек, он происходил из северных китайцев, но как и все ученые, верно служил маньчжурскому трону. Трон ценил китайских ученых, и когда они с честью выдерживали императорские экзамены, использовал их на государственной службе. Поэтому интересы этих людей были связаны с правящей династией, и традиция эта длилась уже много веков.
— Ты извинился? — спросил император, задавая вопросы сам, а не через брата, что выражало глубокую озабоченность Сына неба.
Наместник ответил:
— Высочайший, как я мог извиниться, когда я, как бы ни был низок, назначен троном Дракона? Извиняться к англичанам я послал капитана с его командой. Но это не удовлетворило невежествещюго и надменного Бауринга. Он снова прислал мне китайцев, объявив, что ему нужны мои, а не их извинения. В крайней досаде я приказал обезглавить китайцев, виновных в этих беспокойствах.
— А это удовлетворило англичанина Бауринга? — спросил император.
— Нет, высочайший, — ответил наместник. — Его ничто не удовлетворит. Он ищет предлог, чтобы начать новую войну и захватить еще больше наших земель и наших сокровищ. Хотя это и противоречит закону, запрещающему провозить опиум из Индии через наши границы, Бауринг всячески поощряет контрабанду. Он говорит, что раз этим занимаются китайские торговцы, то англичанам, индийцам и даже американцам можно разрешить поставлять сюда это отвратительное семя, что, безусловно, деморализует и ослабит наш народ. Более того, теперь контрабандой ввозится и оружие, и его продают китайским мятежникам на юге. А когда белые люди из Португалии стали похищать китайцев, торговать ими как рабочей силой, Бауринг заявил, что поддержит португальцев. К тому же он продолжает утверждать, что англичане не удовлетворены той землей, на которой мы им позволили строить дома. Высочайший, теперь эти англичане настаивают, чтобы ворота Кантона были всегда открыты для них и для их семей. Они желают ходить по нашим улицам наравне с нашими людьми. Белые мужчины будут рассматривать наших женщин, а белые женщины, у которых нет скромности, будут прохаживаться так же свободно, как и мужчины. И то, что мы пожалуем одному белому племени, запросят и все другие, как они уже делали это раньше. Разве это не составляет угрозу нашим традициям, разве это не развратит наш народ?
Император согласился.
— Мы и в самом деле не можем позволить иностранцам свободно ходить по нашим улицам.
— Высочайший, я запретил это. Но боюсь, что англичане» превратят мои запреты в предлог для новой войны. Будучи маленьким человеком, я не смею брать на себя такую ответственность.
Слушая за ширмой эти речи, Цыси страстно желала во весь голос сказать, как она возмущена наглостью чужеземцев. Но она была женщиной, и ей надлежало молчать.
Император снова заговорил:
— Вы сами представили наше мнение англичанину Баурингу?
Сейчас он был настолько раздражен, что его голос поднялся до слабого крика. Это встревожило стоявшего перед ним человека, который никогда раньше не видел императора таким. Не поднимая лица к трону, наместник повернул голову к принцу Гуну.
