К. У. Гортнер - Клятва королевы
— Останься с нами, — сказала я Альфонсо. — Прошу тебя, не ходи с ним.
Брат покачал головой:
— Не могу. Я пообещал, что исполню свой долг. Прости, Изабелла.
Мягко поцеловав меня, он вернулся к Каррильо. Не в силах пошевелиться, я смотрела, как архиепископ обнимает моего брата за плечи и уводит прочь.
Мне хотелось побежать за ними, потребовать от Альфонсо поклясться, что он не станет рисковать своей жизнью. Но я уже поняла: что бы я ни говорила или ни делала, это ничего не изменит. Он был прав — я всего лишь глупая девчонка, которая ни на что не может повлиять и никак не способна изменить нашу жизнь.
Именно тогда мне стало ясно, что снова я увижу брата очень не скоро.
Два дня спустя, когда мы с Беатрис сидели, прижавшись друг к другу в освещенной свечами комнате, и прислушивались к недовольному ворчанию леопардов в королевском зверинце, к нам пришел Кабрера с новостями.
— Архиепископ Каррильо покинул дворец. Он забрал с собой инфанта, заявил, что ваша мать лично доверила ему Альфонсо. Король потребовал их возвращения, но никто не знает, куда они уехали. У Каррильо немало владений, и он пользуется поддержкой среди своих вассалов. Он может быть где угодно. Я сделаю все, что смогу, для вашего высочества, но…
— Мне следует позаботиться о себе самой, — закончила я, заставив себя улыбнуться.
После того как уехали Каррильо и мой брат, Кабрера и Беатрис оставались единственными моими друзьями во дворце.
Кабрера достал из-под камзола сложенный пергамент. Беатрис молча надела плащ.
— Читай, мы не станем тебе мешать, — сказала она, шагая следом за Кабрерой к выходу.
Я долго смотрела на послание, прежде чем сломать восковую печать с символом Арагона и медленно развернуть хрустящую бумагу.
Там было всего пять слов:
Будьте смелой, Изабелла. Ждите меня.
Глава 8
К тому времени, когда весна сменилась жарким летом, слухи разошлись по всей Кастилии, разносимые торговцами в дальние провинции и города. Женщины распространяли известия среди вассалов, те, в свою очередь, спешили передать их в замки сеньоров. К осени все уже знали о внезапном отъезде Альфонсо из дворца и мятеже маркиза де Вильены, что лишь прибавило всеобщих сомнений в законности происхождения принцессы Иоанны.
Я не получала вестей от брата или Каррильо и не осмеливалась писать сама. Хотя я продолжала жить в своих апартаментах в casa real, где у меня имелась небольшая прислуга под началом доньи Кабреры, содержавшаяся на деньги короля, за мной постоянно наблюдали, и свобода моя была ограниченна. Любая прогулка за пределы ворот требовала королевского одобрения и соответствующей охраны.
Беатрис сообщала мне обо всех придворных сплетнях; от нее я узнала, что Вильена и еще несколько грандов собрались в северном городе Бургосе, где объявили о создании союза в защиту прав моего брата. Угроза гражданской войны нависла над Кастилией, подобно ожидающим первого удара грома грозовым тучам, и не проходило дня, чтобы Жуана не требовала от Энрике послать против мятежников войска.
Она позволила себе подобное даже в моем присутствии, когда однажды утром я сидела в углу ее покоев, стараясь казаться как можно более незаметной.
— За всем этим стоит Каррильо! — кричала она моему растерянному брату. — Он нашел орудие мести и намерен использовать его против тебя. Зачем ты позволил ему забрать Альфонсо? Ты должен был остановить его, пока мог!
— Жуана, прошу тебя. — Энрике стоял перед королевой, комкая в руках красный шерстяной тюрбан. — Альфонсо — всего лишь ребенок. Как он может угрожать…
— Этот ребенок, как ты его называешь, может обратить против нас все королевство! Боже милостивый, неужели ты настолько слеп, что не видишь истину? Во главе так называемого союза стоят Вильена и Каррильо, и они заранее сговорились устроить во дворце скандал, чтобы тайком вывезти Альфонсо. Ты должен положить конец их предательству, пока не стало слишком поздно!
Энрике склонил голову, пробормотал, что никаких доказательств измены нет и потому он ничего не может сделать. Затем бросил на меня извиняющийся взгляд и поспешно сбежал в свое лесное поместье Эль-Пардо в Мадриде, как он часто поступал, оставив меня на милость королевы.
— Я не потерплю клеветы в отношении моей дочери — законной наследницы Кастилии, — заявила она, нацелив на меня украшенный перстнями палец. — Если Каррильо осмелится присоединиться к кучке предателей в Бургосе, это будет стоить ему головы — и твоему брату тоже. На твоем месте я бы усиленно молилась, ибо я уничтожу каждого из них, прежде чем они украдут трон у моей дочери!
Я содрогнулась от ее угроз. Она расхаживала передо мной в ослепительных нарядах, подбоченясь и клянясь отомстить в таких выражениях, каким позавидовала бы и шлюха из таверны. Ее громогласные заявления и постоянное желание продемонстрировать на любом придворном приеме детскую колыбель, где несчастная малышка плакала и кашляла, когда на ее пеленки попадала сажа от факелов, казались мне не более чем трусливой бравадой.
Куда бы я ни бросала взгляд, повсюду перешептывались придворные; куда бы ни смотрела Жуана, она наверняка видела то же самое. Даже помолвка Бельтрана де ла Куэвы и Менсии де Мендосы не пресекла слухов; напротив, все теперь говорили, что если титул властителя Сантьяго оказался чересчур малой наградой за его усилия в постели королевы, то их вполне вознаградит женитьба на представительнице могущественного клана Мендоса, учитывая, что Бельтран был всего лишь выскочкой с красивой внешностью, в отличие от Менсии, дочери гранда.
В ответ на эти грязные пересуды Жуана начала требовать от меня полного подчинения, как будто мое публичное унижение могло обуздать болтливые языки. Королева заставляла меня следовать за Иоанной на каждом приеме, подчеркивая мое нижестоящее положение при дворе, и часами сидеть над колыбелью с серебряными погремушками, пока сама она играла в кости с фрейлинами. Вскоре я поняла, что, хотя на публике она изводила всех разговорами о правах дочери, на самом деле маленькая Иоанна нисколько ее не интересовала. Я ни разу не видела, чтобы королева держала младенца на руках в отсутствие посторонних, к тому же, когда она оказывалась рядом, Иоанна сразу начинала беспокоиться, словно чувствуя безразличие матери. Мне было жаль малышку, и я пыталась окружить ее вниманием, хотя и ощущала всей кожей, как вокруг меня медленно смыкается ловушка.
В апреле 1465 года я тихо отпраздновала свой четырнадцатый день рождения. Прошел год с тех пор, как я в последний раз видела брата. Осыпались цветы миндальных деревьев, земля напиталась жаркими лучами кастильского солнца, и Иоанна делала первые неуверенные шаги, сменив колыбель на помочи. Как только потеплело, мы с Беатрис начали тайком выбираться в сад, чтобы хоть ненадолго спастись от затхлого воздуха дворца и мрачного лица королевы.
Весело щебеча, Иоанна переваливалась на пухлых ножках, пыталась ловить бабочек, пока няня держала ее за помочи. Мы ходили посмотреть на грациозных пятнистых леопардов в огороженном вольере — точной копии их природной среды, вплоть до спрятанных под листьями оторванных оленьих ног, над которыми кружили мухи. Когда Иоанна уставала и засыпала на руках у няни, мы садились на каменную скамью под аркадой и вели непринужденную беседу.
Нам часто составлял компанию Кабрера. Верный своему слову, он продолжал заботиться обо мне как только мог. Следил за тем, чтобы нам всегда хватало свечей и одеял, а его мать присматривала за моими комнатами, играя роль почетной фрейлины, и помогала нам с гардеробом — ибо, несмотря на обещания королевы, та так и не дала мне ни одного платья, и мы вскоре износили те немногие, что привезли с собой. В столь напряженные дни я начала воспринимать Кабреру как доброго дядюшку с широким смуглым лбом и умными карими глазами, выглядевшего безупречно в черном бархатном камзоле без каких-либо украшений. Он вел себя дружелюбно, но ненавязчиво, будучи воплощением тактичности. Однако я не преминула заметить, как краснеет Беатрис, когда он к ней обращается, и как, в свою очередь, не сводит с нее взгляда он сам. В свои семнадцать лет она была потрясающе красива и крайне независима. Я чувствовала, что ей нравится внимание Кабреры, хотя она в том и не признавалась. Я не дразнила ее и ни о чем не допытывалась, как и обещала, но мысль о том, что, возможно, она нашла свою любовь, стала для меня одной из немногих радостей и желанным даром, на который я могла лишь надеяться в будущем.
От Фернандо вестей не было, хотя я и излила ему свои страхи в письме, которое тайно передала Беатрис. Сперва его молчание причиняло большую боль, чем я ожидала. Мне казалось, что между нами есть нечто исключительное, некое родство, которое он высоко ценил; он говорил, что будет писать, но до сих пор я получила от него лишь одну короткую записку. Мне было стыдно, что я вела себя с ним столь откровенно и позволила себе чересчур увлечься, признавшись во многом таком, о чем никогда бы не сказала никому другому. Но, похоже, разочарование мое оказалось чересчур заметно, поскольку однажды в начале июня Беатрис пришла ко мне в галерею, заявив:
