Сергей Максимов - Путь Грифона
Жуков хорошо помнил того особиста, почти мальчишку. «Вот как оно бывает, – подумал он, – а казалось, что такой “воин”, как тот чекист, струсит в первом же бою. Но что так крепко связывает Суровцева с Сашкой Соткиным? Наверняка это служба в белой армии, – был уверен маршал. – А сам этот разговор слишком похож на провокацию». Он мог бы накричать на генерала, даже припугнуть так, чтоб тот даже думать забыл подходить к нему с подобными разговорами, но что-то удерживало. И это «что-то» непостижимо крепко было связано с их неожиданной встречей в кремлёвской приёмной Сталина и с особо секретными документами, добытыми из ставки Гитлера, и ещё с чем-то, не менее серьёзным…
– Я и Александр Александрович Соткин имеем прямое отношение к исчезнувшему золоту Колчака, – точно опередил своими словами мысли Жукова Суровцев. – Секретность дела такова, что, не принадлежи вы к высшему руководству страны, я бы просто не сказал вам об этом.
– Вот оно как, – точно выдохнул маршал и с видимым облегчением встал из-за стола.
Помолчали.
– Считай, что нашёл ты Соткина, – окончательно перешёл в обращении на «ты» Жуков.
– Жив? – спросил Сергей Георгиевич.
– Месяц тому назад был жив. Воюет хорошо. Даже карьеру свою, чёрт такой, выправил. Уже подполковник. Но генералом ему с его биографией и с его характером лучше не становиться. Хотя, смотрю, у тебя это лихо получилось. Несмотря на биографию… Помощника моего, Бедова, знаешь?
– Доводилось видеть.
– Я сам, что требуется, Ивану Харлампиевичу скажу, а он уже тебе подскажет, как умнее поступить. Он Сашкой занимался. Иди к Бедову. Я дождусь начальника Генштаба и тоже подойду. И ещё раз спасибо за немецкие бумаги. Тоже, надо полагать, дело непростое было…
Суровцев то ли утвердительно кивнул, то ли так поклонился.
– А вообще, часто бывших сослуживцев по царской армии встречаешь?
– Со многими приходится работать.
– А вот тот, что с нами в разведку ходил… Пулков, кажется. Не встречал? Противный был офицер.
– Этот противный офицер теперь финский генерал.
– Вот оно как, – не слишком и удивился такому известию маршал. – Ты где такую фуражку пошил? – вдруг спросил Жуков, повертев в руках генеральскую фуражку Суровцева, которая была не уставной – с небольшой тульей и округлым козырьком.
Уставные генеральские фуражки того времени были большего размера с громоздкими, почти четырёхугольными козырьками. Эта же была почти полной копией головного убора генералов царской и белой армий.
– В специальном ателье НКВД. Адрес дать? – ответил и сразу же предложил Суровцев.
– Не надо. Найду себе мастера в другом месте. И подешевле…
Через полчаса Суровцев знал всё, что касалось жизни Соткина за последние два года. Самым неожиданным оказался тот факт, что после недавнего тяжёлого ранения Александр Александрович находился на излечении в одном из госпиталей далёкого Томска. Ещё через полчаса Сергей Георгиевич беседовал с Судоплатовым. Павел Анатольевич оказался одним из тех работников наркомата внутренних дел, которым форма нового образца была решительно к лицу. Удивительное дело – такая, казалось бы, не слишком значительная деталь военной формы, как погоны, заставила людей невольно развернуть плечи. Ещё было забавно наблюдать, что опущенное правое плечо бывших гражданских начальников и партийных аппаратчиков, оттянутое за многие годы ношением в правой руке тяжёлых портфелей, при наличии погон выдавало их недавнее бюрократическое прошлое. А ещё твёрдые вставки в погонах старших офицеров вступали в противоречие с самой гражданской привычкой сутулиться.
– Таким образом, – не скрывая облегчения, продолжал Судоплатов, глядя на Суровцева, – никаких препятствий для изъятия и передачи ценностей больше нет.
– Так точно. Не найден только один человек: дочь заместителя начальника Томскасинлага Железнова – Мария. Мария Железнова, – уточнил Суровцев.
Да, дорогой читатель! Суровцев, используя своё нынешнее положение, разыскивал дочь Аси – Марию.
– Если она осуждена, то рано или поздно найдём. Когда планируется акция изъятия и передачи золота?
– Сразу, как только смогу лично выехать в Сибирь. Нам всем сейчас предстоят жаркие месяцы и потому сложно что-то планировать.
– Я думаю, что товарищу Берии будем докладывать вдвоём.
– Вам необходимо зафиксировать сам момент выполнения вашей части задания?
– А как вы думали? С одной стороны, хорошо, что этот вопрос в компетенции высшего руководства, но с другой – из-за этого и я до сих пор не мог себе позволить забывать о нём. А у меня своих дел, извиняюсь, по горло. Вот что ещё мне пришло на ум… Вы что-нибудь слышали о Нафталии Ароновиче Френкеле?
– Конечно. Как все сидевшие в тюрьмах и лагерях…
– Вот как. И что говорят о нём в тюрьмах и лагерях?
Суровцев ответил не сразу. Это оказалось совсем не просто – даже приблизительно систематизировать мнения об этом человеке.
– Зэки отзывались о нём со смешанным чувством восхищения и ненависти. Тюремное и лагерное начальство чаще всего со страхом, переходящим в ужас, – ответил он на поставленный вопрос.
– Хороша характеристика, – рассмеялся Павел Анатольевич. – Насколько я знаю, теперь и военные не могут определиться со своим мнением о Френкеле. Что-нибудь о строительстве железной дороги во время Сталинградской операции слышали?
– Разумеется. Но детали не знаю.
– Восемьдесят два километра железнодорожного полотна за десять дней работы были проложены под руководством Френкеля. Он откуда-то из Забайкалья и шпалы и рельсы притащил и чуть больше чем за неделю построил новую дорогу. У вас сложная биография, а у Нафталия Ароновича и вовсе не биография, а один большой приключенческий роман. Есть в ней и два смертных приговора, и зэковское прошлое, и нынешняя должность, почти равная должности заместителя наркома. Если человек, которого мы не можем найти, имел отношение к руководству строительством железной дороги, то следы такого человека нужно искать в Главном управлении лагерей железнодорожного строительства НКВД СССР. Это значит у Френкеля. Я вам точно говорю.
Сергей Георгиевич, как все довоенные и зэки, и чекисты, знал легендарную историю строительства бани на Соловках, осуществлённого строителем по диплому Френкелем за двадцать один час вместо испрошенных у лагерного начальства полных суток. Всех удивлял и поражал сам подход, как и категорическое требование тогда заключенного Френкеля. «Мясной пищи и спирта для строителей», – нагло потребовал у лагерного руководства Нафталий Аронович. Бригада его состояла из пятидесяти человек, из которых тридцать, здоровых, были владеющие топором и пилою бывшие моряки-кронштадтцы. С ними двадцать больных доходяг – лагерных старцев из числа духовенства и научной интеллигенции.
Как байку пересказывали историческую речь «бугра» о том, что «если не успеем построить, к стенке встанем все». «Доходяги и того раньше окочурятся при морозе минус двадцать пять и при северном ветре. Для них сейчас и первые стены. Пусть сразу и печи себе и нам кладут». Вот что-то такое или приблизительно такое он и сказал в день строительства.
Конечно, легенда есть легенда, и построил он не баню, а то, что потом в лагерной жизни получило название «санпропускник». Но дело было сделано – разносчики эпидемии, вши, на Соловках были побеждены. А зэк Френкель с ополовиненным сроком стал начальником производственного отдела СЛОНа – Соловецкого лагеря особого назначения. Чтобы скоро возглавить такой же отдел, но не в СЛОНе, а в УСЛОНе.
Должен пояснить читателю, что в понимание этих созвучных понятий в перестроечное время была внесена путаница. УСЛОН – это уже не Соловецкий лагерь. Это – Управление северных лагерей особого назначения, объединившее шесть лагерей русского Севера: Пинюгинский, Усть-Вымский, Котласский, Архангельский, Сыктывкарский и Ухтинский. А по состоянию на 1 января 1930 года эта система дополнилась Северным, Соловецким, Карело-Мурманским, Свирским и Вишерским лагерями. Эти лагеря стали эталонными в деле превращения каторги в сложное, максимально рентабельное хозяйство страны.
С тех времён сохранилась одна примечательная фраза Френкеля: «Заключенный интересует меня только первые полтора месяца заключения»… Надо прямо сказать, что, несмотря на все ухищрения, приблизить рабский труд по производительности и по качеству к труду часто тоже полуголодных, но свободных строителей большевикам не удалось. Но, думается, личность Нафталия Ароновича Френкеля от таких уточнений станет более рельефной и более понятной по своей значимости. После этого стоило ли удивляться, как ему удавалось в считаные дни прокладывать железнодорожные ветки. Путевая решётка для Сталинградской фронтовой дороги была демонтирована с Байкало-Амурской магистрали, строительство которой перед войной возглавлял этот человек. Где Байкал с Амуром и где Сталинград?
