Борис Акунин - Бох и Шельма (сборник)
– Возьми ребенка, не бойся, – велела Звездуха.
Очень осторожно, вытянутыми руками, Манул поднял дочку. Та сердито хмурилась, но не плакала.
Манул вспотел от напряжения, боясь, что сожмет чересчур сильно, но еще больше – что ослабит хватку и ребенок выпадет.
– Наверно скоро придет приказ выступать в поход. Вот выпадет снег, замерзнут реки с болотами, и мы пойдем к Западному океану, – сказал он по-монгольски, чтоб девочка услышала голос отца. – Не знаю, сколько у нас с тобой дней. Но каждый день, пока не приедет гонец, я буду любоваться тобой, как цветком. Я подарю Тенгри еще три коровы, чтобы снег выпал нескоро.
Кажется, он все-таки сжал пальцы сильнее нужного – дочка разинула ротик и запищала.
Первый снег
Первого снега ждали очень долго, и все же он застал врасплох, навалился, как ночной тать, зарезал без ножа.
С вечера сторожили у дороги, не проедет ли хороший обоз. Обозов-то шло много, татарам отовсюду везли дань, но хороших не было уже три ночи. Хороший обоз – тот, что без охраны. Если же повозки сопровождал хотя бы один всадник в малахае, на уродливой мохнатой лошаденке, трогать нельзя. Все знают: за своего убитого татары отомстят, из-под земли достанут.
И вот на четвертую ночь, наконец, повезло – так показалось вначале. Ехали три доверху груженых воза, рядом ни одного конного.
Ватага вышла на дорогу с двух сторон. Олег спросил: откуда едете, куда и что везете?
Перепуганные возницы ответили: из села Кучкова, в Суздаль, доставляем татарскую десятину.
Тут Кузьма Коломна вмазал старшому в ухо – слетела шапка.
– С князем говоришь. Кланяйся, паскуда.
Выкинули наземь ненужное: мешки с зерном, кусковое железо, холсты. Сложили в самый крепкий воз годное: муку, связанных за лапки живых кур, сушеную рыбу. Обыскав мужиков, нашли у старшого за пазухой три гривны. Это была большая удача. Знать, богатое село Кучково, коли может серебром платить.
Старшой заплакал:
– Татары спросят – что скажем? Порубят всех.
– А вы сами их порубите, – бросил Олег. И махнул ватаге: – Уходим!
Свернули в лесок радостные, возбужденные. И тут, будто нарочно подгадав, с черного неба посыпался снег – частыми густыми клоками. Четверти часа не прошло, и земля накрылась белым войлоком.
За леском начиналось поле. Оно почти сливалось с небом: внизу бело, наверху бело. И вдруг – это было подлей всего – небо опять почернело, и белой осталась только земля. Бурный, но краткий снегопад закончился.
Олег оглянулся назад – обмер. По белому пространству, будто стилусом по березовой бересте, тянулась полоса – след от колес, копыт, шагов.
– Беда, ребята! – крикнул Олег. – Живей, живей! Может, снова повалит. Иначе – худо.
Шли быстро, не останавливались. А вскоре после мглистого рассвета Минька Свист, самый глазастый, обернулся и плачущим голосом крикнул:
– Матерь-заступница…
Далеко позади двигались две конные фигуры. Всадники свесились с седел почти до земли – вглядывались в колею. Потому и не заметили пока, что не отрывались от следа.
Кузьма Коломна посмотрел на Олега выпученными от ужаса глазами:
– Что делать, князь? Пропали!
Весной, в апреле, накопив в лесной обители силу и злость, выплакав все слезы, Олег (уже никакой не Солоний) пошел на запад – туда, где татарская коса нашла на камень и где стойко бился с погаными какой-то Козельск, о котором княжич никогда не слышал. Верно, городок не больше Свиристеля.
Шел вдоль дороги, по которой раньше купцы ездили в Смоленск, а теперь не ездил никто кроме стремительных татарских гонцов. Двигался с умом, не как в декабре, когда глупый был. Знал теперь, что свои бывают хуже татар, и глядел зорко. На дороге-то русских людей не было, а пообочь, в зарослях, – немало. Многие сейчас стронулись с места, но тоже таились. Если Олег видел встречного, чтобы один и без оружия, тогда подходил и расспрашивал, откуда идет и что́ там. Про Козельск подтвердили несколько человек. Город, которым владел какой-то отрок князь Василий, бился один против всей Орды. Оттого что тамошний князь отрок, Олегу сделалось завидно. Представил, как он оборонял бы родной город от поганых и о нем, свиристельском князе, пошла бы молва по всей Руси. Ничего, еще не поздно. Поспеть бы только.
Но однажды перед закатом Олег-Солоний оплошал. Увидел из-за куста парня, сидящего на пеньке. Парень видом был негрозный. Подошел к нему, спросил: кто, откуда, слышал ли про козельское сидение.
Щуплый, остроглазый недомерок молча оглядел Олега да вдруг как свистнет в два пальца – оглушительно, аж уши заложило. И выбежали откуда-то еще двое. Один здоровенный, с черной бородищей, другой – длинный и худой, кривоносый. Что это, говорят, у тебя в мешке, а ну покажь. И шубейку сымай.
Сила и злость за время дороги из Олега не вышли, а только накопились. Снял он с себя мешок, в котором ничего кроме остатка вяленой рыбы не было; сбросил заячий полушубок, подарок старца Агапия.
Встал в боевую позицию, как учил Матьяш: левая нога чуть вперед, едва касается земли, вся опора – на правую.
– Подходите, сами возьмите, – сказал Олег с улыбкой и вытянул из лубяных ножен меч.
Страшно не было нисколько, даже весело. Совсем ничего в Олеге от Солония не осталось. Видно, тот весь со слезами вытек.
Разбойники не испугались, тоже оскалились. Выдернули оружие – у одного половецкая сабля, у другого секира, но по повадке ясно: не воины, а мужичье.
Сначала Олег применил «змею» – двойным ударом, с вывертом, выбил у худого из руки саблю, заодно вывихнув дураку запястье. С чернобородым торопиться не стал, напотешился. От неуклюжих взмахов легко уворачивался, сам не нападал – то слегка кольнет, то плашмя по лбу стукнет. Первый-то, который свистел, в драку не совался – только рот разевал.
Наконец чернобородый детина бросил оружие, повалился на колени: «Не убивай! Не с жиру разбойничаем. Жрать нечего. Куда податься, не знаем. Всюду татарове».
– Я знаю, куда вам податься. Я князь, – сказал им Олег. – Пойдете со мной?
Обрадовались. Большинство людей – они такие: лепятся к тому, кто знает, куда идти и что делать. Еще батюшка про это говаривал, но Олег-Солоний зелен был, мимо ушей пропускал. Теперь вот пригодилось. Какие бы сомнения тебя ни одолевали, ватаге этого не показывай. Ты тверд и уверен – они за тебя горой. Чуть дрогнул – засомневаются. А то и накинутся, растерзают.
В тот предзакатный час ватага и сложилась. Поначалу было в ней три человека: чернобородый кузнец из Коломны – Кузьма, крестьянский сын Минька с Ростовщины, да кривоносый бондарь Кривонос – по имени его никто не звал, а был он, как все бондари, отовсюду и ниоткуда, шлялся с места на место, где работа есть.
Потом еще несколько человек пристали, но больше десятка людей Олег не держал – оравой прокормиться непросто, а тайно передвигаться и того трудней.
В Козельск они не успели. Взяли татары упрямый город и всех в нем до последнего человека вырезали. Отрока князя Василия, говорят, утопили в бочке с кровью. Сунули головой вниз: на, мол, волчонок, напейся досыта.
И на том война закончилась. Орда ушла восвояси, но не вся. В малые деревни зайти еще было можно, а по селам и городам всюду остались татарские надсмотрщики. Вроде и немного, а держали Русь в цепенящем ужасе.
Никто поганых не трогал, даже если татарин один и повернулся спиной. Потому что татарин – он стрелой птицу на лету бьет, саблей наискось тулово перерубает, а если кто против их закона пошел – убивают весь род, до младенцев.
Не нападала на татар и Олегова ватага. Сколько он ни уговаривал, не хотели и слушать. Боялись. Безохранные обозы грабили – но и только.
Полгода с лишком так просуществовали. Кто-то новый приставал, кто-то, наоборот, уходил. К зиме, когда кормиться стало тяжко, Олег оставил при себе только троих первых, да еще прибавился Пикша-плотник, полезный человек. Остальным сказал: идите с Богом, выживайте сами.
Промышляли впятером неплохо. Люди были довольны: сыты, ни в чем не ведают нужды. Олег радовался, что хоть малой мерой, да вредит поганым.
Но выпал первый снег – и погубил.
* * *– Воз бросить, – приказал Олег.
Хлестнули лошадей, чтобы припустили и уволокли тяжело груженную телегу дальше в поле. Сами, пригнувшись, побежали в сторону. Авось татары пеших не заметят, погонятся за повозкой.
Сначала так и вышло. Всадники увидели впереди темное движущееся пятно, помчали вскачь.
Но света становилось всё больше, а до лесной опушки бежать было далеко.
– Сюда повернул! – задыхаясь, крикнул Минька. – Не уйти вместе. Давай врассыпную. А там – как Бог.
Татары разделились. Один по-прежнему гнался за возом, другой повернул за пешими. Расстояние быстро сокращалось.
