Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
Цунатоси публично отстаивал свою позицию повсюду и, насколько он мог припомнить, все охотно прислушивались к его мнению. Он даже заявлял, что готов взять всех семнадцать ронинов к себе в вассалы, если только им будет пожаловано высочайшее прощение. Он искренне этого хотел. Да и кто из даймё в стране отказался бы иметь среди своих вассалов таких верных и преданных людей? Впору было завидовать покойному князю Асано! И когда князь Цунатоси открыто говорил об этом, никто и не думал осуждать его за неосторожное высказывание. Уже за то, что его попечению было поручено семнадцать ронинов, он служил объектом зависти других даймё.
Атмосфера в обществе заметно изменилась. Словно в душный летний день после грозы мир полнился свежестью и прохладой.
Самураи чувствовали себя воистину самураями, как когда-то в былые времена.
В этой новой атмосфере общественное мнение требовало, чтобы наказаны были не только ронины — какую-то кары должны были понести и род Кира, и род Уэсуги. Сразу же после свершившейся мести ронинов такого рода запросы стали поступать через Сыскное ведомство в Судебную палату, что добавляло властям забот.
Для рода Кира и особенно для рода Уэсуги все случившееся было сравнимо со стихийным бедствием — землетрясением или пожаром. Однако то, что они допустили разгром усадьбы и позволили нападавшим отрубить голову ее хозяину, было, с точки зрения канонов самурайской чести, непростительно. По крайней мере, так считали все.
Общий настрой повлиял и на решение Судебной палаты. Цунатоси помнил каждый пункт. Мнения и пожелания всех членов Судебной палаты, включая Смотрителя храмов и святилищ, начальника Охранного ведомства, начальника городской Сыскной управы и начальника Счетной палаты в этом вопросе совпадали. Князь вновь и вновь перечитывал копию документа.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ вынесенное в связи с рассмотрением делаСахёэ Кира повел себя недопустимым образом, в тот момент он должен был ценой своей жизни защищать отца, но не сделал этого. По рассмотрении всех обстоятельств дела следует считать, что мерой наказания ему должно быть избрано сэппуку.
Вассалы рода Кира, проявившие себя при сих обстоятельствах как слуги, не сумевшие защитить господина, и тем самым показавшие, что в них ничего не осталось от истинного самурая, приговариваются к казни мечом. Однако те из них, кто имеет ранения, могут быть приняты на попечение к родственникам.
Челядь и слуги в усадьбе подлежат увольнению.
Что касается главы рода Уэсуги в чине советника по части надзора за соблюдением правил и обычаев, равно как и его сына в чине советника по гражданским делам, то, поскольку они допустили, что вассалы рода Асано добыли и вынесли из усадьбы голову Кодзукэноскэ Киры, доставив ее в храм Сэнгаку-дзи, то действия обоих следует определить как преступные и вредные, за что следует обоих подвергнуть публичному наказанию, разумеется, с конфискацией земель.
Относительно действий вассалов рода Асано суждения могут быть двояки. Во исполнение воли своего покойного господина они, рискуя жизнью, ворвались в усадьбу Кодзукэноскэ Киры с целью мести, явив тем самым пример вассальной верности и преданности. Действовали они при этом соблюдая все правила рыцарского обхождения, что свидетельствует о том, что они преуспели в четырех добродетелях: учености, воинской доблести, вассальной верности и сыновней почтительности.
Также, как было условлено у них на многочисленных сходках, ронины, применяя оружие, содействовали возникновению беспорядков. Однако же от подобного суждения следует воздержаться, ибо применение оружия было связано лишь с тем, что иным способом они не могли осуществить своих заветных чаяний. Также обвинение в том, что они организовали преступный сговор и составили тайную партию, принеся присягу, следует снять. Вассалы рода Асано действительно объединились в группу, но не следует оставлять без внимания тот факт, что это было связано с наказанием, постигшим князя Асано и дальнейшей конфискацией замка и земель клана. Таким образом, действия ронинов, направленные на осуществление их плана, неизбежно должны были повлечь и повлекли некоторые нарушения общественного порядка. Однако союз ронинов едва ли можно назвать «сговором» или «тайной партией» — скорее, следует определить его как «цеховое объединение». При выборе меры наказания следует учесть все вышеуказанные обстоятельства, а также особо принять во внимание, какое воздействие оказывает сие происшествие на умы и сердца.
Исходя из всего вышесказанного представляется целесообразным пока оставить вассалов рода Асано в ведении соответствующих даймё, а окончательное суждение по их делу вынести позже.
Таково было суждение Судебной палаты. Итак, Сахёэ Киру рекомендовалось приговорить к сэппуку с конфискацией родовых земель, вассалы рода Кира приговаривались к казни через отсечение головы, клан Уэсуги должен был тоже отдать часть своих земельных владений. Выносилось определение, что ронины не повинны в создании преступного сговора и организации тайной партии, поскольку к созданию союза их подвигла необходимость служения принципу вассальной верности. Возможно ли было составить документ, более этого демонстрирующий полнейшее сочувствие?
И такой позиции придерживалась не только Судебная палата. Хаяси Даигакуноками свидетельствовал, что сам сёгун, опрашивая его, заметил:
— Сии столпы вассальной верности могли появиться лишь благодаря тому, что в стране распространилось наше высочайшее праведное учение. Подвергнуть сих мужей суровому наказанию представляется нам нецелесообразным в плане воспитания нравов грядущих поколений.
Цунатоси верил, что жизнь ронинов будет спасена. Однако вчера вечером пришло решение сёгуна, в котором значилось «сэппуку». Для всех приговор прозвучал полной неожиданностью, и князь до поздней ночи сокрушенно обсуждал дело со своими приближенными.
Уэсуги, прибегнув к посредству находившегося с ними в родстве клана Кисю, бросились искать заступничества через матушку сёгуна Кэйсё-ин. Поскольку из-за их оплошности и так уж вся страна гудела, как улей, уже не думая ни о каких ронинах, они хлопотали за свой клан, стараясь делать это без шума, исподволь, с униженным смирением, что едва ли отвечало требованиям кодекса самурайской чести. Тем не менее, по слухам, ходатайство было передано сёгуну. Поговаривали, что к Кэйсё-ин обратился сам Янагисава. Его высочество, отличавшийся трогательной заботой о живых существах, не мог остаться равнодушным к слезным мольбам рода Уэсуги. Тем более, как толковали в народе, учитывая глубочайшую сыновнюю почтительность сёгуна, он не мог не прислушаться к материнским увещеваниям.
Ёсиясу Янагисава делал вид, что ничего и знать не знает об этом. Никто никогда не слышал, чтобы он на чем-нибудь горячо настаивал. Будучи главным советником и находясь неотлучно при сёгуне, он никогда не спешил с ответами на вопросы.
Князь Хосокава бесстрашно попытался повлиять на ситуацию в замке.
— Вы, ваше сиятельство, что думаете насчет сего дела? — напрямик обратился он к Янагисаве, надеясь, что тот выскажет свое мнение без утайки.
Янагисава взглянул на собеседника. Лицо его было бледно и спокойно.
— А вы, ваша светлость? — ответил он вопросом на вопрос.
Удивившись странной холодности его тона, Хосокава ответил:
— Ну, разумеется, помиловать.
— Что ж, я с вами согласен, — промолвил Янагисава с улыбкой. — Я сделаю все, что смогу.
— Однако все зависит исключительно от настроения его высочества, — присовокупил он.
— А вам, ваше сиятельство, разве неизвестно, какова позиция сёгуна? — с нажимом спросил Хосокава.
— Откуда же? — удивленно ответствовал Янагисава, с легкой усмешкой взглянув на князя и перевел разговор на другую тему. В комнату как раз вошли посторонние.
Когда они встретились в замке дней пять спустя, Янагисава сам затронул больную тему:
— Чем этим ронинам искать нового сюзерена, не лучше ли будет позволить им с почестями окончить здесь свой земной путь? Так оно будет в соответствии с принципом гуманности самурайского кодекса чести, да и сами ронины, говорят, этого всей душой хотели бы.
— Вы имеете в виду, что именно такова воля его высочества? — переспросил князь.
— Ну, точно я ничего не знаю, — уклончиво ответил Янагисава в своей неизменной мягкой манере. — А вы, ваша светлость, как полагаете? Со временем, конечно, люди будут выдвигать разные версии. Я лично всегда считал, что остается только положиться на суждение его высочества и принять высочайшую волю. С прискорбием наблюдаю, как близко к сердцу его высочество принимает случившееся. Каков бы ни был высочайший приговор, ронины уже одним этим должны быть безмерно счастливы.
