Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Польщена, — пробормотала Констанца, и, помолчав, спросила: «А ничего не было, ну, последствий?»
Красивые, алые губы презрительно искривились: «Зря я, что ли, у миссис Стэнли учусь? Я, моя дорогая, знаю, как сделать так, чтобы не было последствий. Да они и навряд ли были бы, ну, если говорить о плоде, — голос девушки стал ледяным, острым, и Констанца поежилась, — у меня тогда крови день, как закончились».
— Ну, хорошо, — вздохнула Констанца, а миссис Марте скажи все-таки— а то она тебя привяжет к стулу и будет пытать, пока не сдашься, ты же знаешь ее. И она тайны хранить умеет — она уже столько лет отчеты для Ее Величества пишет.
— Скажу, — Мирьям решительно тряхнула каштановой головой. «Потому что я тут кое-что задумала, и хочу с ней посоветоваться. Если она одобрит, — я тебе напишу на континент, потому что понадобится твоя помощь»
— Все сделаю, — Констанца прижалась щекой к теплой щеке Мирьям и повторила: «Все, поняла?».
Констанца посмотрела на свои запыленные руки и позвонила, чтобы принесли лохань с горячей водой.
Раздевшись, сняв рубашку, она, как была, подошла к большому зеркалу, и, повертевшись из стороны в сторону, выпятила губу. «Кожа да кости, — громко сказала она себе. «И вообще — нос длинный, горбатый, уши большие, губы тонкие, зубы кривые. Отлично. И веснушек полно лицо. А папа Джон еще говорил, что мама моя была красавица».
Она закрутила на затылке пышные, густые, длинные рыжие волосы и, блаженно закрыв глаза, опустилась в лохань. Через мгновение ресницы вздрогнули и Констанца, хлопнув себя по лбу, проговорила: «Вот же дура!»
Девушка, как была, голая, раскрыла сундук, и, найдя свои последние вычисления, потянулась за бумагой и пером.
— Дорогой профессор Катальди, — торопясь, писала она, — я, кажется, поняла, в чем была моя ошибка, касательно методов вычисления непрерывных дробей, которыми мы занимались.
Давайте обратимся к известному вам алгоритму профессора Рафаэля Бомбелли, который, пользуясь такими дробями, извлекал квадратные корни из натуральных чисел…, — Констанца, не глядя, протянула руку. Открыв «Алгебру» Бомбелли, погрызя перо, она углубилась в работу.
Выкупавшись в остывшей воде, быстро одевшись, Констанца запечатала письмо, и, постучавшись в комнату брата, сказала: «Я готова».
Джон появился на пороге, и, усмехнувшись, спросил: «Очередные срочные вычисления для профессора Катальди?».
— Я буду ждать тебя внизу, — свысока сказала Констанца, и, не выдержав, рассмеявшись, поцеловала брата в щеку: «Ты у меня самый лучший!»
— Ладно, ладно, — ворчливо сказал Джон и добавил себе под нос, провожая глазами изящную фигурку сестры: «И, правда, кто придумал эту глупость — не брать женщин в университеты?
И ведь не изменится ничего, хоть головой бейся об стенку»
.
Они оставили лошадей у ограды маленького, ухоженного кладбища. Констанца посмотрела на залитые золотым сиянием, беломраморные надгробия, и, сцепив пальцы, сглотнув, спросила: «Почему ты мне не говорил? Помнишь, я спрашивала у папы? Он сказал, что ее, наверное, похоронили, там, на окраине. В общей могиле, для бедняков. Ну, раз у отца не было денег».
Джон ласково взял ее за руку: «Ну вот, мы сделали так, что теперь она здесь, и всегда тут останется. То есть сначала папа этим занимался, а потом — я уже заканчивал. И отец твой здесь, ну, пепел его, — добавил он совсем тихо. «Там крест на камне, иначе уж нельзя было, сама понимаешь».
— Это ничего, — тихо сказала девушка. «Ничего. Я пойду».
— Третья дорожка справа, — добавил Джон. «Ну, ты увидишь».
Она села рядом с простым камнем и провела пальцами по холодной, гладкой поверхности.
«Здравствуй, мамочка, — еле слышно шепнула Констанца. «Здравствуй, милая».
Под тонким, еле заметным крестом было высечено: «Констанца. Omnia vincit amor”. Снизу была дата. «17 февраля 1600 года, Рим, — прочла девушка. «Для того, чтобы мы могли верными шагами шествовать вперед по пути познания природы».
— Да, отец, — тихо сказала она, и, достав из-за корсета старое, с выцветшими чернилами письмо, даже не глядя на изящные, разборчивые строки, произнесла:
— Ну вот, моя девочка, пришла нам пора расстаться. Продолжай мое дело, и помни — любовь, и вправду, как писал Вергилий, побеждает все. Люби этот мир, как любил его я, и никогда не бойся говорить о своей любви — как делала твоя мать. Прощай, и помни — ты родилась благодаря тому, что мы, презрев все и вся, поступили так, как велело нам сердце. Никогда не изменяй ему, милая моя дочь, моя Констанца».
— Не изменю, — твердо проговорила девушка, и, поцеловав камень, застыла, — просто слушая, как шумит вечерний ветер в рыжих кронах деревьев, как спокойно и уверенно бьется ее сердце.
Эпилог
Лондон, октябрь 1603 года
— Так, — Питер выдвинул большой деревянный ящик. «Проверяй, мама. Завещание сэра Стивена Кроу — пять копий, отчет по приходу от размещения доли капитана Николаса Кроу за истекшие восемь лет — две копии, расписка капитана Николаса Кроу в получении документов его покойного отца — одна копия».
Марфа поставила галочки в большом списке и заметила: «Тут дата выдачи расписки не указана, скажи, для порядка»
— Пятнадцатого июня 1601 года, — ответил сын и Марфа, сделав примечание на полях, поправив очки в золотой оправе, вдруг, спокойно, спросила: «А Николас при шпаге был, ну тогда, как ты его видел?».
— Разумеется, — поднял бровь Питер. «Я же тебе говорил — мы с ним хорошо посидели, выпили вина, а потом он отправился Мирьям навестить».
— Да, — Марфа заправила за ухо выбившийся из-под бронзовой сетки локон, — я помню. Ну что, с буквой «К» мы закончили?
— Да, — Питер отступил и обвел глазами железные шкапы. «Давай тогда после обеда продолжим, я уж сегодня хочу все доделать, а то у меня на этой неделе и так подписание трех контрактов предстоит, да еще и Виллем может прийти, там с разгрузкой много работы будет».
— Хорошо, — Марфа отложила перо и поднялась. «Ты иди, там мистрис Доусон фазана запекает, и пирог с почками сделала, как тебе нравится».
Питер внезапно поцеловал мать в мягкую, пахнущую жасмином щеку — он был лишь немного выше.
— Ты что это? — улыбнулась Марфа.
— Так, — Питер рассмеялся, — люблю тебя очень.
— Да уж, — она потрепала сына по каштановым локонам, — не зря ты от московского престола отказался, а то бы нас всех бросать пришлось.
— Из меня, — Питер щелчком сбил невидимую пылинку с изящного черного камзола, — вышел бы отличный царь, матушка.
— Не сомневаюсь, — подтолкнула его Марфа. «Беги, я сейчас». Когда сын ушел, она достала расписку из ящика, и, засунула ее под корсет платья — светло-зеленого шелка, отделанного брюссельским кружевом.
Женщина медленно поднялась в свою опочивальню, и, открыв серебряную шкатулку крохотным ключом изящной, итальянской работы, что висел у нее на браслете, среди других украшений, достала из нее еще один ключ — сложный, с бородками и завитками.
Невидимая, закрытая шелковыми обоями дверь, вела в маленький, узкий кабинет. «Все же очень удачно получилось, спасибо Теодору, хоть он и в Польше, а планы ремонта — его рук дело, — подумала Марфа, остановившись на пороге. «Ну, стена теперь двойная, но светло, окно на Темзу выходит, а с нее никто и не заметит, что оно тут есть».
Марфа заперла за собой дверь и подняла крышку конторки красного дерева. «Капитан Николас Кроу» — прочла она на большом конверте.
Порывшись среди писем, она достала последнее, и пробежала глазам строки: «Дорогая тетя Марта, пока я тут ожидаю свою «Независимость» — на ней семьдесят пушек и укрепленное днище, — я решил сходить в Гоа. Тут есть сведения, что Вискайно после Японии отправится именно туда, так, что постараюсь расквитаться с сеньором Себастьяном».
— Весна 1600 года, Карибское море, — тихо сказала Марта. «И после этого он не писал.
Интересно». Она положила расписку и письмо рядом — почерк был одинаковым.
— Ну-ну, — только и сказала женщина.
Достав из той же шкатулки небольшой, отделанный слоновой костью пистолет с кремневым замком, работы Марэна ле Буржуа, Марфа прочитала тонкую гравировку на золотой пластинке: «Pro Semper Fidelis Ad Semper Eadem. A.D. 1600”.
«Всегда верной от всегда неизменной, — вздохнула она, и на мгновение приложила пистолет к щеке. «Да, как раз, мы тогда вернулись из Нижних Земель, и она мне его передала — подарок на пятидесятилетие. Как это она сказала? «Раз уж вы не хотите титул, то я решила наградить вас тем, чего даже у короля Генриха пока нет, хотя этот оружейник и на него работает, большей частью, — и этак усмехнулась. Ах, Ее Величество, Ее Величество, другой такой не будет, хоть король Яков и хороший монарх, но до нее не дотягивает».
Опустив пистолет в бархатный, украшенный вышивкой мешочек, Марфа пошла в столовую.
