Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис
Я попыталась неуклюже извиниться, но сделала только хуже. В результате Марианна покинула вечеринку в сильном раздражении, из-за чего я ужасно расстроилась. Один из случайных гостей, пришедший с кем-то из моих знакомых, оказался ярым фашистом и буквально упивался разразившимся скандалом. Я вступила с ним в перепалку и некоторое время бурно спорила, пока не сообразила, что он пьян. Однако в отличие от Марианны скандалист не ушел, а завалился на диван в студии и уснул, крепко прижимая к себе Вики, которая была равнодушна к политике и неожиданно прониклась симпатией к поклоннику Освальда Мосли. Придя в себя на следующее утро, оратор впал в слезливое настроение: уткнувшись в шелковистую макушку таксы, он рыдал над «глупостью» Британии, идущей, по его мнению, к своей погибели. Вид у страдальца был довольно жалкий.
Доктор Элис Пеннелл, одетая в изумительное красное сари с золотой каймой, с интересом рассматривала портрет Кумари, моей юной подруги из Индии, которая теперь училась на медсестру. Ее брат Индай, удивительно красивый юноша, также присутствовал на вечеринке. Он прибыл в Лондон, чтобы пройти обучение в Королевских ВВС в составе специальной эскадрильи низама Хайдарабада [42].
Дженни находилась в мрачном настроении – ее страшила судьба оккупированной Голландии. И только Аста сохраняла бодрость духа. «Норвегия сражается, – храбро заявила она. – Да, король Хокон прибыл в Великобританию в качестве главы правительства в изгнании, но норвежцы не сдались». Ее оптимизм поддерживал нас и вселял надежду. Аста подняла свой бокал и провозгласила тост за короля и победу. Мы присоединились к ней. Но ни у кого из нас не хватило духу выпить за Францию: недавняя вспышка Марианны оказалась слишком болезненной для всех собравшихся.
Это была самая неприятная вечеринка в моей жизни. Генерал де Голль, о котором мало кто из нас слышал до того дня, выступал теперь как лидер французов, организовавших Сопротивление. В своей речи по радио он заявил, что еще не все потеряно и Франция продолжит сражаться. Прекрасные слова де Голля несколько смягчили общую горечь, однако образ разгневанной и обиженной Марианны, дружбой с которой я чрезвычайно дорожила, по-прежнему стоял у меня перед глазами. Как только выдалась возможность, я позвонила ей. Но никто не снял трубку, ответом на мои звонки было глухое молчание.
На лекциях по гражданской обороне нам рассказали о массированных налетах на Париж. Это происходило как раз в тот период, когда разворачивались события в Дюнкерке. Однако противовоздушная оборона действовала слаженно, главное – в городе не возникло паники. Мы также узнали об опыте работы французских спасателей: несколько бомб упало на школы, среди детей были пострадавшие. И вновь в Челси прошли масштабные учения. Для большинства из нас они уже стали привычны, но поскольку многие волонтеры были заняты в своих подразделениях, не все смогли принять участие в тренировках.
Первые сирены воздушной тревоги прозвучали над побережьем Англии в районах Суссекса, Кента и Суррея, однако истребители Королевских ВВС, сражавшиеся на Западном фронте, успешно отражали налеты вражеской авиации.
В мае, когда наступление на Париж было в самом разгаре, французы сражались с невероятным мужеством. И все же мы слушали военные сводки с тем же чувством обреченности, с каким слушали их во время наступления на Польшу и Финляндию. В каком-то смысле эти частые бюллетени по радио только увеличивали напряжение, поскольку бдительная цензура не позволяла нам получать информацию в полном масштабе, а те факты, которые поначалу не разглашали, всплывали позже и, как правило, были ужасающими. Так, к примеру, новость о гибели «Ланкастрии» у побережья Франции 17 июля пришла к нам много позже, чем мы узнали о ней от Гарта Андервуда.
Глава восьмая
Рут, и без того напуганная, теперь просто сходила с ума. Она звонила постоянно, и с каждым разом в ее голосе звучали все более и более истеричные ноты. Непрекращающиеся телефонные звонки и письма превратились в настоящее преследование. К сожалению, не в моих силах было изменить обстоятельства, породившие проблемы Рут.
Благодаря дипломатическим способностям миссис Фрит, которая научилась успокаивать взволнованную женщину, беседуя с ней по телефону, накануне ей удалось убедить мою приятельницу не приходить на вечеринку. Но на следующее утро Рут явилась довольно рано. Я была потрясена тем, как сильно она изменилась. Огромные глаза на бледном как мел лице, остановившийся затравленный взгляд и монотонный голос, лишенный каких-либо интонаций. Прежде Рут была красивой женщиной – до того, как муж столь жестоко обошелся с ней. Бедняжка изложила обычную свою историю «преследования», называя воображаемых соглядатаев «они». Они прослушивают ее телефонные звонки, простукивают стены в квартире, следят на улице за каждым ее шагом. Спорить или переубеждать Рут не имело смысла – она оставалась глуха к словам. Ее дочь Карла училась в монастырской школе. Школу эвакуировали, но часть учащихся и преподавателей остались в Челси. Карла – прелестная девочка с мягкими светлыми локонами – явно пошла в своего отца-арийца. Рут, напротив, была жгучей брюнеткой. Она все твердила, что нынче в Германии опасно иметь слишком темные глаза и волосы.
Рут стояла посреди комнаты, не обращая внимания на кофе, приготовленный для нее миссис Фрит, заламывала руки и говорила, говорила, говорила ровным монотонным голосом, который так тревожил меня.
«Это все бесполезно, совершенно бесполезно. Меня интернируют. Вы слышали, что сказал сэр Джон Андерсон? Все австрийцы и немцы будут интернированы. Они преследуют меня. Я чувствую их присутствие. Я вижу их повсюду. В каждой лавке, в каждом автобусе, даже если я беру такси – они рядом. Скоро я лишусь работы. Они взглянут на мой паспорт и скажут: „О, так вы немка? Извините, сейчас военное время, все немцы под подозрением“. Мне приходится отмечаться в полиции! Мне, которая находится в Англии с тех пор, как в Германии прошли первые чистки! Я привезла мою Карлу в Лондон, когда девочке едва исполнилось шесть… – Рут замолчала, уставившись на меня невидящим взглядом. – Вы должны мне помочь! Вы обязаны! Вам так повезло родиться англичанкой. Я пыталась получить британское гражданство. Мне почти удалось, но тут разразилась война. Теперь они откажут. Но вы должны убедить их. У вас ведь есть друзья в министерстве внутренних дел».
Объяснять ей, что во время войны документы о натурализации не рассматриваются, было бесполезно. Женщина взглянула на меня влажными, полными скорби глазами и произнесла жестким от напряжения голосом: «Вы не пригласили меня на вечеринку. Это потому, что я немка. Вам было неловко перед вашими гостями». На это мне тоже нечего было ответить. Я молча смотрела на нее. И тут Рут разразилась горькой тирадой, обвиняя весь мир, который настроен против нее, а она-то надеялась, что по крайней мере ее подруга не такая.
Рут неохотно поднялась, когда в начале одиннадцатого я сказала, что должна уйти по делам. Я понимала, что не следует оставлять несчастную женщину одну – вид у Рут был совершенно потерянный, – но в тот день мне предстояло отвезти моего подопечного в больницу Святого Луки, а затем я собиралась на дневной спектакль, чувствуя, что иногда должна отложить заботы о беженцах и просто перевести дух. И хотя интуиция подсказывала, что лучше перенести дела и посидеть с Рут, я этого не сделала. Пару недель назад я консультировалась с доктором Элис Пеннелл по поводу состояния Рут. Доктор сказала, что моя подруга нуждается в медикаментозном лечении и никакие другие методы ей не помогут.
Подходя к двери, Рут обернулась и сказала: «Вы такая же, как и все остальные».
Время приближалось к половине одиннадцатого, в больнице нас ждали в одиннадцать. Я не стала переодеваться в медицинскую форму и поспешила за своим подопечным месье М.
В амбулатории дежурил незнакомый доктор, чрезвычайно нетерпеливый и грубоватый. Бедный месье М. поморщился от его резкого тона. Доктор оказался одним из тех, кто полагал, что, если достаточно громко орать, любой не говорящий по-английски рано или поздно поймет. В результате месье М. отказался иметь с ним дело, и мне стоило немалых усилий убедить пациента пройти обследование, коль скоро мы приехали в больницу.
