Николай Лихарев - Воронограй
В церкви так тихо, что ясно слышно, как потухающая где-то перед иконой свеча гаснет со слабым треском…
А снаружи, с монастырского двора, доносятся глухие крики и ржанье лошадей…
Великий князь Василий стоит на коленях, поникнув головой к престолу…
Он то начнёт молиться о своём спасении, то вздрогнет и, забыв молитву, снова с ужасом прислушивается к долетающему со двора шуму…
Жутко, страшно…
Между тем князь Иван, войдя в собор, застал там только игумена и ещё нескольких старцев. Они как будто не замечали, что творилось кругом них, и продолжали церковную службу…
Великого князя на его месте не было.
Трое бояр обошли алтарь, поднялись наверх, но нигде не нашли Василия…
«Может быть, успел убежать, дай ему Бог!» — с облегчённым сердцем подумал Можайский.
Он вместе с боярами вышел из собора и на минуту остановился на паперти.
— Видно, князь Василий успел убечь! — с притворной досадой в голосе произнёс он громко. В эту минуту к паперти подбежал Волк. Он тащил за собой пономаря. Хилый старик монах тщетно вырывался из дюжих рук боярского сына.
— Пусти ты меня Христа ради! — умолял пономарь. — Ничего я не знаю, никого я не прятал!..
— Князь-государь! — обратился Волк к Можайскому. — Люди видали, как вот пономарь повёл кого-то в Троицкую церковь и запер там… Должно быть, князя Василия там спрятал! Прикажи отдать ключи, чтоб дверей церковных не портить!..
Князь Иван закусил губы с досады.
— Всюду этот пёс впутается! — проговорил он про себя.
Кругом были все люди, преданные Шемяке.
Всякий жест, всякое неосторожное слово Можайского сейчас бы передали великому князю Дмитрию… А Дмитрий уже действительно государь московский, его господин и отец…
— Прикажи, государь, пономарю ключи отдать! — повторил снова Волк, удивлённый молчанием князя.
— Отдай ключи, слышишь, старик?! — обратился Можайский к пономарю, дрожавшему всем своим слабым телом.
Он ещё слабо надеялся, что, может быть, действительно старик никого не прятал и не запирал…
Пономарь, видя, как почтительно обращался к Можайскому Волк и другие, вообразил, что он стоит перед самим великим князем, Дмитрием Юрьевичем…
— Помилуй, государь великий! — завопил он, падая на колени перед папертью. — Виноват, спрятал ключи от церкви!.. Под первой плитой паперти, в ямке скрыл!..
Страх заставил старика выдать великого князя.
Волк с криком злобной радости потащил пономаря обратно к Троицкой церкви…
Можайский, с трудом скрывая овладевшее им отчаяние и досаду, спустился с церковного помоста. За ним последовали бояре и челядь…
Волк дотащил пономаря до паперти Троицкой церкви.
— Ну, где ключи, доставай скорей! — злобно прикрикнул Волк.
Пономарь нагнулся и дрожащими руками вынул из-под плиты связку церковных ключей…
Волк вырвал ключи из рук монаха и в два прыжка достиг церковных дверей…
Великий князь Василий только что снова забылся в пламенной молитве, когда вдруг услыхал голоса на паперти…
Василий задрожал всем телом и заметался по алтарю…
А на паперти уже гремели ключами…
Тяжёлые церковные двери отворились с каким-то особенным стоном…
Стон этот словно ножом резанул великого князя по сердцу…
Василий забился в дальний угол алтаря…
Он не был в состоянии больше ничего соображать от ужаса…
Василий, едва дыша, закрыл обеими руками свою голову…
Так птица, встречая неминуемую опасность, прячет свою голову под крыло… Но враг уже заметил свою жертву, и эта наивная хитрость не спасёт её от верной гибели.
Князь Иван вошёл в распахнутые перед ним церковные двери… Сердце у Можайского обливалось кровью от жалости.
Бояре и челядь также вошли вслед за князем Иваном…
В тишине церкви их шаги глухо раздавались на каменных плитах пола…
Можайский подошёл к амвону и остановился.
— Князь Василий, здесь ты?! — громко спросил он. — Отзовись и отдайся на волю государя великого!..
Великий князь словно во сне услыхал голос и слова Можайского.
«Всё пропало!.. Всё пропало!..» — ударило словно молотом в голову Василия…
Сердце стучит так громко, что каждый его стук ясно отдаётся в ушах.
— Князь Василий, здесь ты?… — послышался снова голос Можайского.
Отчаянье придало вдруг силы Василию. Он поднялся со своего места и, как бы умоляя кого о помиловании, протянул перед собою руки…
— Братья Иван и Дмитрий! — раздался из алтаря его голос. — Помилуйте меня!.. Позвольте мне остаться здесь и смотреть на образ Божий, Пречистой Богородицы, Всех Святых!.. Я не выйду из этого монастыря, постригусь здесь!..
Князь Иван взошёл на амвон и приблизился к северным вратам…
Навстречу ему, с иконою святого Сергия в руках, из врат вышел великий князь Василий.
Братья остановились друг перед другом.
Князь Иван старался не смотреть в лицо Василия…
Ему было тяжело, как никогда.
В молчании стояли вокруг бояре и челядь…
Некоторые невольно понурили головы…
Ведь они целовали крест Василию…
— Брат Иван! — послышался через мгновение дрожащий голос Василия, и великий князь поднял вровень с лицом чудотворную икону. — Брат Иван!.. Целовали мы Животворящий Крест и эту чудотворную икону, что не мыслить нам друг на друга никакого лиха… Было это в этой самой церкви, у этого гроба чудотворца!.. А теперь что вы со мною, братья, делаете?!
Побледнел и опустил голову князь Можайский.
— Государь! — негромко отвечал он и поднял глаза на брата. — Если мы замыслили сделать тебе какое зло, то пусть это зло будет над нами!.. А теперь что делаем, так это мы делаем для христианства, для твоего откупа!..Татары, которые с тобою пришли, когда увидят это, облегчат откуп!..
Князь Иван замолк и приложился к чудотворной иконе.
Своими словами он хотел сказать, что затруднительное положение, в которое попал великий князь, вместе с тем является и облегчением для всей Русской земли… Татары, дескать, не будут больше ничего и требовать, раз увидят, что великому князю самому нечего дать…
Василий понял, что он напрасно теряет слова…
Рыдая, поставил он икону на прежнее место, на гроб чудотворца Сергия…
В стенаньях и слезах упал великий князь на колени перед святыми мощами…
— Святый чудотворец, отче преподобный Сергий! — громко стал молиться Василий. — Не оставь меня своим заступничеством перед лицом Всевышнего! Даруй мне, недостойному, силы перенести без ропота испытание сие!..
Громкая молитва Василия, его рыдания, его покорность воле Божией и смирение сильно подействовали на всех…
Князь Иван, стараясь скрыть слёзы, торопливо сошёл с амвона. Он несколько раз перекрестился и пошёл к выходу из церкви…
На лицах бояр и челядинцев тоже выражалось неподдельное волнение…
Каждый из них в душе сознавал себя виновным перед великим князем Василием…
Даже Волк стоял, понурив голову и крепко стиснув зубы. На его лице не было в эту минуту обычной злобной усмешки…
Можайский, выходя из церкви, поманил за собою боярина Никиту Константиновича…
— Возьми его! — глухим голосом указал князь Иван на брата…
Василий продолжал молиться на коленях перед чудотворным гробом…
Боярин Никита Константинович, бледный и ещё не оправившийся после своего рокового падения, подошёл к государю…
Василий в эту минуту поднялся с колен. Он смахнул слёзы и как будто спокойнее оглянулся кругом.
— Где же брат, князь Иван?… — спросил он у ближайших к нему бояр.
Никита Константинович положил свою руку на плечо Василия.
— Государь! — произнёс боярин среди всеобщего молчания. — Взят ты великим князем и государем московским Дмитрием Юрьевичем!..
Недавняя молитва придала бодрость и силу Василию. Услыхав слова боярина, он набожно перекрестился.
— Да будет воля Божия!.- спокойно проговорил он…
Василия повели вон из церкви.
Великий князь Дмитрий Юрьевич прибыл в обитель следом за братом.
Он не хотел видеть, как будут брать Василия.
В нём говорило не чувство совести, нет, он не был настолько совестлив.
Он, напротив, хотел полного унижения своего врага.
Он хотел, чтобы к нему, уже государю и великому князю, привели Василия как пленника, связанного по рукам…
Дмитрий Юрьевич, окружённый своими боярами, подъехал прямо к келье игумена.
Он поднялся на крыльцо и, не снимая шапки, вошёл к старцу…
Игумен поднялся к нему навстречу. Старец только что вернулся из собора, где, несмотря на всю тревогу, довёл до конца службу…
— Благослови, отче, меня! — произнёс Дмитрий, подходя к игумену.
Старик пристально посмотрел ему в глаза и покачал головою:
— Нет у меня благословения для того, кто преступил крестное целование своему брату, государю великому! — тихо, но твёрдо проговорил он.
