Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода
— Он сказал, что теперь положение много хуже… В прошлом году меня уволили четвертого декабря. В этом году он взялся за меня раньше.
Мадам Риполь вздохнула.
— В прошлом году это началось в декабре, затем январь, февраль, март…
— Словом, мертвый сезон продолжался всю зиму, — заключил Морис.
Добравшись до своего стола, Морис положил руку на стопку подошв к «балеткам»: он никак не мог приняться за работу. «Балетки» — кожаные дамские тапочки без всякой отделки. Они удобные, мягкие, плотно облегают ногу и придают ей естественность и милую простоту. Надевая «балетки», девушки приобретают пленительную легкость походки.
Морис опустил веки. Под ресницами появилась блестящая каемка, словно кто‑то слишком густо намазал их клеем. Он открыл глаза и судорожно глотнул слюну. Слева на столе лежали подметки, напротив — заготовки, справа — уже готовые «балетки». Мастерская расплывалась у него перед глазами. Он несколько раз поднял и опустил веки — так работает «дворник» на ветровом стекле. С трудом протянул руку, взял из стопки подошву и только тогда заметил, что другой рукой машинально гладит уже готовую «балетку».
Хозяин вышел из своей стеклянной клетки.
— На минутку, Лампен.
Морис торопливо подошел к нему.
— Скажите, Лампен, ваш адрес все тот же?
— Да, мсье.
— Я вам напишу, как только дела возобновятся.
Возвращаясь на свое рабочее место, Морис задержался у пресса. Закройщика не было: он пошел за материалом. Морис положил руку под резак и нажал педаль. Он отдернул руку как раз вовремя. Острый стальной инструмент вырезал еще одну подошву «балетки», столь же совершенную по форме, как женская нога.
Морис провел ладонью по лбу, сел к столу и принялся за работу.
* * *
Представитель фирмы «Рикар» был чересчур словоохотлив.
— Так, значит, ничего? О, это ничего. Право, ничего, видите ли, я просто проходил мимо. Не беспокойтесь…
Он старательно откашлялся, видно, у него першило в горле. И тут же снова затараторил:
— …Не знаю, заметили ли вы, какой у меня сегодня красивый голос. Не знаю, где я подцепил простуду, но никак не могу от нее избавиться. Значит… ничего?
Он поспешно нагромождал слова, чтобы выговорить наконец эти два последние: «Значит… ничего?»
Хозяин бистро отрицательно качал головой, ни на минуту не переставая вытирать стаканы.
— Значит, ничего?
На этот раз внутри механизма что‑то скрипнуло. Представитель фирмы прервал поток своего красноречия, чтобы прочистить горло. Хозяин бистро поднял голову, и его глаза округлились от удивления. Представитель был длинный, как жердь, и бесконечно унылый. Одет он был с щегольством бедняка… Из верхнего кармашка пиджака торчал огромный платок, при каждом заученном повороте правой руки на пальце сверкал огромный медный перстень, начищенный до блеска пастой «Каоль». Представитель фирмы уже вынул квитанционную книжку, вложил в нее копировальную бумагу и приготовил шариковую авторучку. Он был похож на бездомного пса, который тоскливо бродит по улице, когда в помойных ямах не найдешь даже корочки хлеба.
— Ничего… Ну, хорошо. Даже бочки из‑под вина не можете вернуть? Нет? Хорошо. Что уж там… Подождем, пока дела пойдут лучше. В таком же положении сейчас все хозяева бистро на улице Орийон, того и гляди протянут ноги. И угольщики тоже, но по другой причине: у них слишком много работы. Прежде они жаловались, что работы не хватает. А теперь тоже жалуются…
Вошел посетитель и потребовал грога.
— Извините, до свиданья, не буду вам мешать… До свиданья и спасибо.
Он уже убрал свои письменные принадлежности, но когда дело дошло до шариковой авторучки, неожиданно протянул ее хозяину бистро.
— Взгляните‑ка, это авторучка с маркой нашей фирмы. На ней написано «Рикар». Примите ее от меня. (Он выпрямился.) Это подарок фирмы. До скорого свиданья…
Но прежде чем закрыть за собой дверь, он обернулся еще раз, подождал, не позовут ли обратно, и на губах его мелькнула жалкая кривая улыбка.
Один из посетителей, выпивавших у стойки, заметил:, — Стиляга.
Жако гневно взглянул на него.
К счастью, хозяин бистро возразил:
— Что вы! Попросту неудачник.
* * ч*
Перед отходом поезда 18.45 обычная суета сменяется безумием. В Денфер — Рошеро туннели, соединяющие станцию метро с линией Париж — Со, перегорожены решеткой с остроконечными прутьями. Можно подумать, что это проходы, ведущие из зверинца на арену цирка. По ним, рыча и толкаясь, как дикие звери, устремляются пассажиры, когда прибывают поезда линии Клиньякур, Этуаль или Итали. Париж истекает кровью, и она изливается толчками по туннелю — артерии, резко обрывающемуся при выходе на поверхность земли в долине Шеврёз.
Шесть часов вечера.
Париж повесил на гвоздь свою грязную фуражку и трясет гривой на все четыре стороны.
Милу проскочил в последнюю минуту, когда железные Ворота уже закрывались. Жако оказался прижатым к решетке напиравшей сзади толпой. Подавшись назад, он вывернулся, подтянулся на руках, быстро осмотрелся, перескочил через ворота и бегом бросился к поезду. Автоматические двери давно закрылись бы, если бы ноги и локти пассажиров не торчали из переполненного вагона. Жако повернулся лицом к платформе и стал хладнокровно оттеснять спиной пассажиров в вагон. Уцепившись обеими руками за створки двери, он согнулся в три погибели и, как каток для трамбовки, с силой нажал на стоявших плотной стеной людей.
Дверь с треском захлопнулась, чуть не прищемив ему нос.
Жако возвращался домой после напрасных поисков работы. Он сообщил Милу, что всюду, куда бы он ни приходил, в отделе кадров требовали адрес его старого места работы.
— И прежде чем тебя нанять, они звонят по телефону; можешь себе представить, что после моего прямого правого…
Бэбэ вошла в вагон на станции Бур — ла — Рен. При виде Жако, стоявшего возле двери, на ее лице появилась колючая улыбка:
— Не меня ли ты ждал… случайно?
Он ответил, мотнув головой:
— Еще бы… конечно, ваше величество!
И подчеркнуто повернулся к ней спиной.
Милу отнесло толпой в другой конец вагона. Он очутился рядом с Морисом, и оба коротали время, читая крупные заголовки вечерних газет: «Массовая высадка парашютистов в Дьен — Бьен — Фу. Город взят. Этот первый успех изменил положение на фронте в пользу наших войск…»
— Знаешь, сколько получают парашютисты? — спросил Морис. — Больше ста тысяч при вербовке и столько же при отправке. А там, на месте, больше пятидесяти тысяч франков в месяц.
— Не считая всяких спекуляций и сделок, — заметил Милу.
— Не нужно даже спекуляций. Представляешь себе: пятьдесят тысяч в месяц?..
Он на минуту задумался:
— А главное, военным не на что и тратить деньги. И если ведешь себя скромно…
Милу с любопытством посмотрел на приятеля. Морис отвернулся и весь ушел в созерцание ночи, прорезанной, словно молниями, лучами фонарей.
— На военной службе никогда не ведут себя скромно, знаешь.
Морис не обернулся. Милу вынул пачку сигарет.
— На вот, возьми.
Морис взял сигарету. Они закурили. Морис посмотрел на Милу, затем на кончик сигареты. Наконец, проговорил:
— Сегодня утром я получил расчет.
— Чем провинился?
— Ничем. Мертвый сезон.
— Ах да… мертвый сезон.
Вдруг на Милу напал смех.
— Значит, ты теперь вроде нас, вроде Жако и меня. Ищешь работу…
Но Морис не смеялся, Милу почувствовал, что смеется один, и прошептал:
— Да, конечно, для тебя…
Морис не расслышал:
— Что ты говоришь?
— Ничего. Не огорчайся. — Милу толкнул приятеля локтем в бок. — Я уже нашел работу. Специализируюсь по центральному отоплению.
Морис был сумрачен по — прежнему. Милу снова толкнул его в бок.
— Центральное отопление… представляешь себе, как это здорово зимой! Шикарная жизнь — в тепле.
Они не сказали больше ни слова до самой станции.
— А как это оплачивается?
— Не слишком хорошо. Девяносто франков…
Их поглотила ночь. Свет в городе не горел… Электрическая компания Франции все еще придерживалась летнего расписания.
Для Жако пробуждение по утрам было теперь невеселым. День представлялся ему зияющей черной ямой, и впереди не было ничего, кроме неизбежных поисков работы. Надо было умываться в ледяном помещении и прежде всего вскипятить чайник, чтобы отогреть колодезный насос. К тому же спал Жако плохо. Лулу кашлял все ночи напролет. У мальчика бывали такие приступы, что он мог хоть кого разбудить.
— У тебя плохой вид, Жако. Лулу очень кашлял сегодня, да? — спросила мать.
— Не переставая.
Жако на минуту задумался, подняв кисточку для бритья, и попытался объяснить:
— Временами даже через определенные промежутки…
