Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
Утром проснулись со свежими головами, на столе дымились блины, рядом молоко, сметана, мёд, рассыпчатый творог, а во главе ведёрный самовар, на который взгромоздился медный начищенный до блеска чайник.
– Господа, может быть… – начал староста, но от взгляда Путилина осёкся и хрипло крикнул жене, чтобы несла мясо, яйца и солённые грибы.
После трапезы Полюстровский пристав поинтересовался:
– Не желаете взглянуть на труп?
– После того, как осмотрим место, где он найден был, – ответил Иван Дмитриевич.
Выехали через час, как раз начало светать.
Сперва Путилин хотел посмотреть место преступления, чтобы составить не только впечатление, а именно, нарисовать картинку, как произошло убийство, чтобы потом внести некоторые детали или вычеркнуть представляемое из памяти, чтобы по новому взглянуть.
Через поле проходила прямая дорога шириною в три —три с половиною аршина, по обе стороны вырытые в локоть канавы.
– Вот там, – становой пристав указал на рощицу, – тропинка через лесок идёт, вот у него и нашли женщину.
– Кто нашёл?
– Безбородька.
– Кто?
– Так у нас почитай вся деревня Безбородьки, после Манифеста всех этой фамилией записали.
– Понятно, так кто?
– Пантелей Безбородька, местный юродивый, ходит по округе, милостыню просит, кому в чём пособит, вот с хлеба на квас и перебивается.
– Как обнаружил?
– Вот мы с вами в деревню вернёмся, а я приказал, чтобы Пантелея до особого распоряжения не отпускали. С ним и поговорим.
Доехали до рощицы, вдоль деревьев вилась вытоптанная тропинка.
– В саженях десяти и нашёл он женщину, – указал рукой надворный советник Таварт, – там место ветками накрыто, не так ли, Николай Иванович?
– Так точно, – улыбался становой, не вылезая поперёд начальника.
Ветки убрал сопровождающий процессию полицейский. Ничего примечательного – вытоптанная за лето извивающаяся вдоль рощицы тропинка, с одной стороны к ней подходил невысокий кустарник, теперь в это время года ощерившийся тонкими чёрными ветвями, с другой – полоска пожелтевшей травы и далее вспаханное поле.
– Значит, найден труп на этом самом месте? – Иван Дмитриевич остановился перед ничем не примечательным местом.
Карл Карлович посмотрел на станового, который ответил:
– Именно здесь Пантелей ее и обнаружил, как только нашёл, сразу к старосте, а тот запряг коней и за мной, в Рыбацкую слободу, отослал сына.
– Вы прибыли сразу же?
– Через час, может быть, полтора.
– Таким образом вы первый представитель полиции, который оказался на месте преступления.
– Получается так.
– В каком положении была убитая?
– Ноги согнуты в коленях, руки раскинуты в стороны.
– На спине?
– На спине, глаза были открыты и смотрели в небо, шла в сторону мызы Окерваль, до которой от Полюстрава одна верста.
– Отчего такая уверенность?
– Вчера нами обнаружено, что убитая Анна Ивановна Дорофеева, крестьянка деревни, – становой полез в карман и достал маленькую книжицу в потертом кожаном переплёте, долго листал, но потом обрадовано прочёл, – вот, Анна Ивановна Дорофеева, православного вероисповедания, пятидесяти лет, крестьянка из деревни Мелково Рождественской волости Гжатского уезда Смоленской губернии, – Николай Иванович поднял глаза на Путилина, – я, – поправился, кинув взгляд на участкового пристава, – мы решили, что женщина могла идти из столицы, если в Полюстрове ее не знали, то в ближайшую деревню, так и оказалось в Окервале у нее муж, – он снова посмотрел в книжицу, – Зиновий Лазаревич, пятидесяти трёх лет, служит при купоросном заводе купца Анохина. Он опознал убитую.
– Превосходная работа, – похвалил станового Иван Дмитриевич, – вы, наверное, сами справились бы со следствием?
Николай Иванович промолчал, вместо него ответил участковый пристав.
– Вы ним льстите, господин Путилин, без вашей помощи мы не сможем распутать такой клубок. Выяснили личность убитой, а далее? Не арестовывать же ее мужа в подозрении? Далее какой путь выбрать, если не знаем, куда идти?
– Пойдём вместе, господин Таварт, – Иван Дмитриевич повернулся к Жукову, – ты всё записал.
– Да.
– Муж убитой Зиновий Лазаревич не сказал, откуда могла идти жена?
– Он показал, что с Дорофеева проживает по Екатерининскому каналу, в доме господина Фохтса, – становой, предвидя вопрос начальника сыскной полиции о месте проживания Анны Ивановны, назвал ее адрес в столице, – и шла, видимо, к нему.
– Муж ждал вчера прихода жены?
– Нет, для него стало не приятным известием, если можно так назвать, сей трагический случай.
– Мне хотелось бы с ним поговорить.
– Непременно, – сказал Николай Иванович.
– Здесь более смотреть нечего, – Путилин прошелся около места убийства, ни мусоринки городской, ни следа, только то, что дала земле природа – пожухлая трава, утоптанная земля, скинутые деревьями жёлтые и красные листья, – теперь к нашей убиенной.
– Зачем выезжали? – Шепотом спросил Ивана Дмитриевича Миша. – И так всё ясно.
Путилин красноречиво окинул помощника грозным взором.
Убиенная лежала на полу ледника, крытая рогожкой. Седые волосы выбивались из—под цветастого платка, глаза с неумением уставились в тёмный потолок, вокруг шеи петлёй вилась верёвка. Путилин опустился на корточки и повертел в руках конец орудия убийства, как сухо пишут в протоколах. Прищурил глаза, осматривая багровый след на мёртвой коже. Покачал головой, поднялся на ноги, задумчиво уставился в стену, словно что—то прикидывал или вспоминал.
– Теперь к мужу, – сказал Иван Дмитриевич, выходя из холодного помещения, не обращая внимания на выражение лиц полицейских, которые хоть с интересом, но с некоторым недоумением взирали на действия сыскного начальника.
Зиновий Лазаревич оказался высоким мужчиной с седоватой щетиной на впалых загорелых щеках. Бросались в глаза его большие уши, которые стояли торчком и их не скрывали убелённые временем волосы.
Дорофеев смотрел тусклыми глазами в стену и не мигал, словно на него опустилась не то оторопь, не то крылья беды.
– Мне не известно, почему она среди недели решила меня навестить? – Покачал головой. – Не знаю… Жили мы врозь, она место нашла в городе, я – здесь. Ей далеко отсюда идти, мне оттуда, вот и виделись только по воскресным дням и то, не каждый раз.
– Всё—таки должна быть причина ее столь спешного прихода к тебе? – Допытывался Иван Дмитриевич.
– Ну, не знаю я, не знаю.
– Скопленные деньги, где ты хранил? – Подходил Путилин с другой стороны.
– Так у меня, ну часть в деревню я посылал.
– Могла ли она получить некую сумму денег и нести тебе?
– Да вроде бы, – он задумался, – когда она сюда приходила, то приносила, то пять, то десять рублей, а один раз и двадцать пять.
Иван Дмитриевич обратился к становому.
– При Анне найдены деньги?
– Нет, ни копейки.
– Может быть ее, – и мужчина заплакал, невысказанное повисло в воздухе.
– Когда она собиралась к тебе или ты к ней?
– На следующей неделе она ко мне.
– Что—нибудь ценное она носила, кольцо там, цепочку, крестик, иные золотые или ценные вещицы?
– Откуда у нас? – Размазывая внезапную слезу по щетинистой щеке сказал Зиновий Лазаревич. – Крестик золотой, доставшийся от бабки, и тот на кожаном шнурке, да и колечко такое с красным камешком тоже от бабки.
– Крестика не было, – произнёс тихо Николай Иванович, – и колечка тоже.
– Ограбление? – Уже на улице спросил пристав Полюстровского участка.
– Не исключено, – ответил в задумчивости Путилин.
– Что далее?
– В вашей заботе опросить всех деревенских, в особенности мальчишек, – Иван Дмитриевич напутствовал полицейских, – эти бегают повсюду, может, видели незнакомцев в этих краях. Всякое бывает.
– Опросим, – хмуро ответил становой.
– Куда теперь? – Всё пытал начальника сыскной полиции пристав Таварт.
– Поговорить с юродивым и в столицу, мне кажется, оттуда началась трагическая история и там должна завершиться.
– Вы рассчитываете поймать убийцу?
– Служба у нас такая, когда получается, защищать город от злоумышленников, а когда опаздываем, как сейчас, то в нашей обязанности задержать и представить пред очи судьи того, кто поставил себя над законом Божеским и человеческим.
Местный юродивый оказался не таким юродивым, как о нём говорил становой пристав. Да, был Пантелей каким—то невзрачным, увидишь на улице, отвернёшься от него и позабудешь, как выглядит.
Фамилию свою юродивый получил от бывшего хозяина. Когда объявлен был Манифест 19 февраля 1861 года бывшим холопам давали фамилии тех, чьими крепостными они являлись, вот половина деревни и стала Безбородьками.
