Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
Но Сюй Сань не хотела отдыхать. Розовое платье не давало ей покоя. Тут ей на глаза попался Ли Юй, музыкант, игравший на маленьком гонге.
Он был еще совсем мальчик, лет не больше шестнадцати, худенький и некрасивый. Но он был способен к музыке, и Погу был им доволен. Поведения он был тихого и скромного, считал великим счастьем, что его приняли в оркестр, и всем старался услужить. Сюй Сань сказала ему:
— Я хочу прогуляться по берегу, нарвать цветов, а одной мне неприлично. Идем со мной.
Ли Юй ответил:
— Слушаю, госпожа.
Сюй Сань не пошла в город, а сразу от пристани свернула к северу, где виднелась роща. Вероятно, неподалеку был храм, но она не стала его искать, а пошла дальше. Тропинка, изгибаясь, поднялась на небольшой холм, деревья стали гуще, тропа уже. Сюй Сань вдыхала свежий воздух, собирала лесные цветы, то бежала несколько шажков, догоняя бабочку, то, махнув рукой, опять останавливалась. Ли Юй шел за ней следом, неловко рвал цветы с чересчур короткими стеблями и целыми охапками предлагал их Сюй Сань. Так незаметно пробродили они несколько времени, и вдруг небо сразу потемнело и без предупреждения полил проливной дождь.
— Мое платье! — закричала Сюй Сань и бросилась бежать туда, где между деревьев виднелась изогнутая крыша храма.
Храм был старый, запущенный, и никого не было видно поблизости. Сюй Сань и Ли Юй взбежали по заросшим травой ступеням и, тяжело дыша, прислонились к облупленной колонне. Но прямой дождь вдруг полил косыми струями и настиг их. Ли Юй открыл решетчатую дверь, и они вошли внутрь.
Здесь было тихо и сумрачно, у стены свалены доски и сено, но у северной стены стояло огромное изображение Будды. У статуи были длинные, до плеч, уши, выпуклая родинка на лбу. Она задумчиво смотрела на свои сложенные на коленях руки. За ее спиной узкий проход вел к задней двери храма. С западной и восточной сторон зала было еще два помещения. Сюй Сань приоткрыла дверь и заглянула туда. Там стояло десятка два гробов с телами тех, кто умер вдали от родных мест и дожидался, когда за его гробом приедут, чтобы захоронить его в могиле предков. А также были здесь те, чьим родственникам гадатель еще не указал счастливый день для погребения.
Сюй Сань тихо закрыла дверь и вернулась обратно в большой зал. Теперь дождь шумел однообразно и глухо. Сквозь полуоткрытую входную дверь видно было, как серой пеленой застлал он все вокруг. Сюй Сань и Ли Юй присели на сено и стали ждать.
— Если господин Лэй договорился о спектакле, — сказал Ли Юй, — то скоро начало. Если мы не придем вовремя, господин Лэй разгневается.
— Как мы пойдем? — ответила Сюй Сань. — Мы промокнем насквозь. Когда дождь кончится, мы побежим поскорей.
— Пожалуйста, пойдем, — попросил Ли Юй. — Если не будем мы на месте при первом звуке оркестра, актеры будут нас судить. Господин Погу будет судьей и может в наказание изгнать нас из труппы. Что мы будем тогда делать?
— Что ты боишься, некому нас заменить, — упрямо сказала Сюй Сань. — Под таким дождем зрители не придут. Подождем еще немного.
Вдруг сквозь шелест дождя и шорох листвы послышался топот скачущих коней и громкие голоса. Ли Юй дернул Сюй Сань за рукав, оба вскочили и спрятались в узком проходе за статуей.
Дверь распахнулась настежь, и человек десять монгольских всадников верхом въехали в храм. Они спешились, привязали коней к колоннам и, увидев сено, потащили его коням. Седла сложили посреди зала. Важный монгол сел, рядом с ним женщина в высоком головном уборе, остальные разместились вокруг, Из дорожных сум достали вино и закуски и с дикими криками и варварским пением принялись пировать.
— Бежим через заднюю дверь, — шепнул Ли Юй.
Дождь лил, как будто небо разверзлось. По дорожкам, захлебываясь, бежали потоки воды. Сюй Сань в отчаянии посмотрела на свое платье.
— Они пьяны и не заметят нас, — шепнула она.
Но важный монгол услышал шепот и повернул голопу.
Сюй Сань узнала блестящее от жира, морщинистое лицо Эзеня Мелика — сборщика податей.
Но и он увидел розовый шелк, мерцающий за спиной статуи. Качаясь, он поднялся, ступил два шага и, протянув руку в проход, схватил Сюй Сань за рукав и вытащил ее.
— Хорошо! — завопил он. — Ах, хорошо. Актриса, которой я подарил пуговицу. Выпей с нами и попляши! — И, хлопая ее жесткой рукой по спине, толкал на середину зала. — Хорошая актриса! Красивая! Ах, красивая!
Тут женщина, сидевшая на седле, вспрыгнула, как дикая кошка и вцепилась в волосы Сюй Сань. Сюй Сань попыталась ее оттолкнуть, уперлась ей в грудь руками. Но пьяная монголка тяжелым грузом висела на ней и визжала, не помня себя от злобы.
Слуги бросились разнимать их, но монголка не отпускала жертву, бранилась как безумная и брыкалась, никого к себе не подпуская. Эзень Мелик хохотал и кричал, подзадоривая ее. Но, когда она ударила его ногой по колену, он зарычал от гнева, выхватил из ножен меч, и сверкающий клинок свистя завертелся в его поднятой руке.
Глава восьмая
КАК ХЭЙ МЯНЬ ПОВЕРИЛ СВОИМ ГЛАЗАМ
Храмовыи сторож переждал непогоду в лавчонке, куда он зашел купить квашеных овощей на ужин. Едва дождь приутих и немного прояснилось, он пошел обратно, осторожно ступая по размокшим тропинкам и бережно прижимая к груди миску с капустой. Дверь храма была открыта настежь. Это его удивило. Он не зашел внутрь, а только вытянул шею и заглянул. То, что он увидел, так испугало его, что он выронил миску, и она разбилась о каменные ступени. Потрясая в воздухе руками и призывая имя Будды, он бросился бежать в город. Несколько раз он падал, но, оглянувшись через плечо, снова кричал, хотя ничего уже не мог видеть. Так он добежал до города.
Весть о том, что в храме найдено тело обезглавленной женщины, распространилась мгновенно и достигла лодки актеров. Здесь давно уже беспокоились, куда девалась Сюй Сань. Когда Лэй Чжень-чжень услышал страшную весть, он решил пойти в храм посмотреть, что это за женщина.
— Конечно, это не может быть Сюй Сань, — сказал он. — С чего бы с ней случиться такому происшествию? Она женщина скромная и бедная. Врагов у нее нет, и грабить ее никто не станет. А все же схожу.
— Спектакля сегодня нет, — сказала госпожа Лэй. — Почему бы тебе не сходить, не поразмять ноги? Ты нам потом все расскажешь. Любопытно, что такие случаи бывают не только на сцене, но и в жизни.
— Я тоже хочу посмотреть! — воскликнула Юнь-ся. — Я еще никогда не видела женщины без головы.
Но умный Лю Сю-шань прикрикнул на нее:
— Я тебе запрещаю ходить. После дождя сыро, ты промочишь ноги и можешь простудиться.
Таким образом, пошли только Лэй Чжень-чжень, Гуань Хань-цин, Погу и Хэй Мянь.
Старый храм был полон любопытными, но перед широкими плечами и громоподобным голосом Лэй Чжень-чженя толпа раздалась, и актеры увидели у подножия статуи обезглавленное тело женщины в платье из нежно-розового атласа, разорванном и испачканном кровью. У ее ног сидел, опираясь на окровавленные руки, мальчик Ли Юн, музыкант. Все трое — статуя, тело и человек — были одинаково неподвижны, холодны и безмолвны.
Вдруг Хэй Мянь судорожно вздохнул, будто проглотил рыдания, и, рванувшись вперед, склонился над телом.
Лай Чжень-чжень проговорил удивленно и тихо:
— А ведь это Сюй Сань!
И Погу пробормотал:
— Кто бы мог поверить?
А Гуань Хань-цин ничего не сказал, только поднес руку к лицу и опустил глаза.
В это время Хэй Мянь приподнялся, обвел всех удивленным взглядом, снова нагнулся, осторожно взял руку женщины, повернул ее, опять опустил и пошел обратно к товарищам. Лэн Чжень-чжень, взглянув ему в лицо, вдруг отступил и испуганно проговорил:
— Хэй Мянь сошел с ума. Посмотрите, его щеки мокры от слез, а он смеется.
Хэй Мянь подошел и сказал громким голосом:
— Это не Сюй Сань.
— С ума сошел, — повторил Лэй Чжень-чжень, — И бредит. Расталкивая толпу, Хэй Мянь пошел к выходу. Остальные трое поспешили вслед за безумцем. Хэй Мянь, очень бледный, но уже овладевший собой, стоял, прислонившись к облупленной колонне, повторяя:
— Это не Сюй Сань. У этой женщины руки никогда не работали, а у Сюй Сань пальцы были исколоты иглой. Мне ли этого не знать?
— Опомнись! — проговорил Лэй Чжень-чжень. — Конечно, в лицо ее не признаешь, раз нет у нее головы. Но на ней то самое платье, в котором она ушла. И зачем бы Ли Юй сидел около чужой женщины, застыв от горя? А иголочные уколы могли зажить за то время, когда она не работала, а учила роль. Приди в себя, милый Хэй Мянь! Разве ты не видишь, что это она? Или ты не веришь своим глазам?
— Я верю своим глазам, — сказал Хэй Мянь. — Это не ее руки, и, значит, это не она.
— Ах, не спорьте, — прервал Гуань Хань-цин. — Как ни скорбно, но сомнения не может быть. А Ли Юй подтвердит это.
