Василий Седугин - Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство
— Закончим каналы на своей земле, не удержать воинов…
— Снимутся и уйдут, не поглядят на децимацию…
— Неужели Аврелий не понимает?
— Может, и понимает, да бессилен что-либо сделать.
— Против императора не попрешь…
Добили работы на отведенной центуриям земле, устроили шумное празднество по этому поводу и постановили: на копку земли выходить, но трудиться кое-как, а больше сидеть возле костров и греться в ожидании, когда снимут с объекта и позволят вернуться в казармы Виндобоны.
В начале декабря в лагерь приехал римский чиновник, привез жалованье. Тотчас все побросали работу, собрались возле палатки, где раздавались деньги. Несмотря на дождь со снегом, настроение было приподнятое: с годового жалованья можно было славно гульнуть! Воины весело переговаривались, решали, кто с кем будет выпивать, кого стоит брать в компанию, а без кого можно и обойтись.
Чех, Лех и Русс стояли в общей очереди, перекидывались ничего не значащими фразами, заговорили с соседями. Наконец оказались перед столом.
— Это чего же вы, центурионы, не подошли первыми? — удивился чиновник, он же и кассир. — Везде военачальники получают перед своими подчиненными.
— А они у нас такие, — раздался голос из очереди. — Уважают нас, рядовых воинов!
— А я бы не сказал, — покусывая тонкие губы, ответил чиновник. — Если бы уважали, то не заставили жить в таких условиях.
— Это ты к чему? — сразу становясь серьезным, спросил Чех.
— Да к тому, — резко ответил тот. — Я был в иных центуриях, которые, как и вы, копаются в земле. Так для них и бараки построены деревянные, и обуты и одеты они получше вашего.
— Я что, должен из своего кармана деньги на все это выкладывать?
— Почему — из своего? Император выделил для вас приличную сумму. Насколько помню, целых триста тысяч денариев.
— Врешь ты все! — возмутился Лех. — Таких денег мы сроду не видывали!
— Как это я вру? — теперь уже возмутился чиновник. — Я сам, своими руками выдавал их на ваши три центурии!
— Кому выдавал, мне, что ли? — видя, что к разговору прислушиваются рядом стоящие воины, напирал Чех.
— Не тебе, другому человеку. Но все равно выдавал, у меня память еще не отбило!
— Стойте, братцы, — подняв вверх руки, проговорил Чех. — Тут что-то не так. Никаких денег на наше обустройство на месте работы мы не получали. А ну-ка рассказывай, кому достались эти деньги?
— А чего мне скрывать? Я под защитой самого императора Проба нахожусь, он мне и охранников назначил в сопровождение. Я лицо неприкосновенное.
— Да знаем, знаем, никто на тебя нападать не собирается, — нетерпеливо говорил Чех. — Ты вот ответь нам честно, коли такой бесстрашный: кому выдал наши деньги?
— Кому, кому… Да Аврелию!
— Неужто правда? — ахнул Лех.
— В собственные руки.
— А ты ничего не путаешь, дядя?
— Как можно! Аврелия я хорошо знаю еще с прежних времен, когда он начинал военную службу в Риме. Ох, и пронырливый человек, своего не упустит! Так что, присвоил, что ли, он эти средства?
Но чиновника уже не слушали. Весть об обмане тотчас распространилась по лагерю. Еще продолжали воины получать жалованье, но многие столпились вокруг центурионов, ярости их не было предела.
— Мы здесь гнием заживо, а он жирует!
— Заставил ходить раздетыми-разутыми, а сам наши денежки пропивает и с бабами прогуливает!
— Послать за ним нарочных, пусть пригласят в лагерь для отчета!
Чиновник уехал, из близлежащих селений привезли вина, пива и много продуктов, началось повальное пьянство, но все разговоры шли только про разворованные деньги. Воины распалялись все больше и больше. Уже начали раздаваться призывы:
— На Виндобону!
— Тряхнем дворец Аврелия!
— Выпустим пух из его перин!
Братья пили мало, отходили в сторонку, советовались между собой, как сделать так, чтобы не пострадали воины их центурий. Наконец решили, что лучшим выходом из данной ситуации будет посылка человека к Аврелию, чтобы тот убедил его возвратить средства воинам; тогда они успокоятся, а потом можно будет вести речь о завершении работ в Крапине. Ехать вызвался Чех, как самый старший из братьев и находящийся в доверии у начальник гарнизона, особенно после того, как помог вызволить его сына из плена.
Аврелия он застал с глубокого похмелья. Волосы всклокочены, глаза безумные:
— Были старейшины племени квадов, навезли подарков, пришлось угощать. Заодно принимал сам, иначе обидишь, да вот не рассчитал…
Аврелий налил себе и Чеху по бокалу вина, выпил залпом, помотал головой, потом стал закусывать, беря по одной виноградинке и с брезгливой гримасой отправляя в рот.
— Говори, чего приехал, — наконец произнес он.
— Нам выдали жалованье за следующий год, — начал Чех…
— Рановато в этом году.
— Зато вдвойне приятно внимание императора. Говорят, это сделано только для тех центурий, которые задействованы на земляных работах.
— Императоры теперь заигрывают перед легионами.
— Может быть.
— Только почему чиновник не заехал ко мне?
— Говорил, будто тебя не было в Виндобоне.
— Ах да, я отъезжал ненадолго.
— Так вот он порассказал интересные вещи, Аврелий…
— И чего он наплел вам, эта денежная душонка?
— Поведал такое, что не знаю, как сказать…
— А как есть, так и говори.
— Утверждает он, что еще летом выдал тебе, Аврелий, триста тысяч денариев на земляные работы в Крапине, но ты присвоил их себе.
Аврелий тотчас протрезвел, внимательно рассматривал Чеха некоторое время, будто прицеливаясь, потом откинулся на спинку кресла, проговорил тихо и раздельно:
— Никаких денег я не получал. Тут какое-то недоразумение.
— Но чиновник из Рима высказал это при всех воинах центуриев. Солдаты настолько возмущены, что готовы пойти на Виндобону для выяснения истины. Ты понимаешь, чем это грозит тебе, Аврелий?
— Не брал я этих денег! — Аврелий вскочил, откинул в сторону кресло и широкими шагами зашагал по комнате. — Ваш чиновник напутал. Видно, он что-то имеет против меня! Ему надо было заехать в Виндобону, известить обо всем меня, а потом ехать в ваши центурии.
«Ага, ты бы его напоил, подкупил, и он ничего бы нам не сказал, — зло подумал Чех. — А теперь ты мечешься и не знаешь, что делать. И отдать деньги жаль, и не отдать нельзя, слух дойдет до Рима, до императора, и тебе несдобровать. И голова дурная после вчерашней пьянки, толком сообразить не можешь. Вот так вот, одно к одному».
— Что передать центуриям? — спросил он.
— А то, что слышал: не брал я никаких денег! И пусть не слушают всяких проходимцев, а верят своему командиру!
— Чиновник — не проходимец, а императорский слуга!
— Видно, имеет что-то против меня, вот и оклеветал!
— Тогда поедем к центуриям, там воинам и объясни.
— Никуда я не поеду!
— Тогда они сами явятся в Виндобону.
— Но это будет бунт, а ты знаешь, как Рим поступает с бунтовщиками!
На этом расстались.
«Кровь может пролиться, — думал Чех, возвращаясь в лагерь. — Воинов уже не удержать, они пойдут до конца, чтобы вернуть свои деньги. И Аврелий уперся, как назло. Нет отдать эти триста тысяч денариев, не обеднел бы вконец. Так нет, жадность не позволяет. А может, не жадность. Вернуть деньги значит признать себя вором, обокравшим своих солдат. А за это в Риме не погладят по головке, может и голова слететь с плеч. А пока упирается, надеется как-то выкрутиться. Поедет в Рим, найдет того чиновника, что выдавал нм жалованье, подкупит, запугает или через влиятельных лиц заставит отказаться от своих слов — вот и чист! Разве он один ворует? Вся верхушка в империи — это вор на воре, хватают все, что можно и где можно. И сенаторы постоянно ловят момент, чтобы урвать да увеличить свое состояние. А уж что творится при смене императоров! Как пауки в банке, поедают друг друга состоятельные и именитые люди. На что глухой угол этот город Виндобона, но и сюда доходят слухи о злоупотреблениях в столице и во всей державе. Поэтому-то едва ли воины согласятся писать жалобу на Аврелия в сенат или императору. Знают, что не добьются правды. Постараются сами разобраться с Аврелием. Хорошо, если все пройдет удачно. Но коли прольется кровь, тогда последствия будут непредсказуемы…»
Когда центурии собрались на площадке, расположенной посередине лагеря, Чех сказал заранее подготовленные слова:
— Братья, Аврелий утверждает, что никаких средств на обустройство земельных участков не поступало, и он денег не брал. Предлагаю сейчас же написать жалобу на имя императора и послать с ней делегацию в Рим. Пусть там разберутся. Если доверяете, во главе ее поеду я сам.
Толпа некоторое время молчала. Потом раздался неуверенный голос:
