Вера Мутафчиева - Дело султана Джема
Вы спрашиваете, зачем я говорю об этом, вам все известно и без моей изобличительной речи. Весьма рад. Но зачем же, столь осведомленные, вы обвиняете давно почившего человека, не сообразуясь с мерилами его времени, исходя из некой внеисторической справедливости?
Призванный на ваше судилище, я поначалу вознамерился молчать – лишь перед совестью своей и господом обязан я держать ответ. И если все же заговорил, если думаю говорить и впредь, то лишь потому, что никто не остается вполне безразличен к оценке истории. Я намерен доказать, что мои действия имели высокую цель, защищали высокие интересы. Незачем мне – человеку, которого род Д'Обюссонов почитал своей гордостью, – впредь оставаться в истории темным пятном на нашем родовом имени.
Уступая вашей просьбе, скажу несколько слов с нашем Ордене, ибо, по вашим утверждениям, лишь немногие знают ныне о его целях и структуре. Мне это кажется более чем странным, ибо это единственный церковный орден, сохранивший до ваших дней свое государство, хотя и под другим названием – Ордена мальтийских рыцарей. Ныне он владеет Мальтой, крохотным островком в Средиземном море, крепостью, словно затерявшейся среди морских просторов.
Верно, у нашего Ордена история несколько особая. В отличие от других рыцарских братств, начинавших как военная сила, а кончавших мирно, прокармливая монахов производством напитков, содержанием пансионов для детей хороших фамилий и тому подобным, с Орденом Святого Иоанна Иерусалимского произошло обратное: он долго таил свое возникновение, чтобы впоследствии стать ратным соперником ряда средиземноморских государств.
Мы относим его рождение к XI столетию, когда некие итальянские купцы основали в Иерусалиме возле Гроба господня монастырь. Нарекли этот монастырь именем Святого Иоанна в память Крестителя и передали монахам-бенедиктинцам, Ордену, в свое время очень известному.
Небольшая эта обитель, имевшая при себе больницу, во времена сельджуков находилась при последнем издыхании и слегка поправилась лишь после Первого крестового похода, когда рыцари-крестоносцы освободили святые места и основали там свои небольшие государства. Иерусалим превратился тогда в центр Иерусалимского королевства.
Сожалею, что у вас столь смутное представление о жизни святых мест в ту эпоху – это поистине одна из забавнейших страниц мировой истории. Где-то на краю земли, на территории, населенной варварами и разбойниками, наши лотарингские, фландрские или ломбардские сеньоры основали феодальное общество в самом чистом виде. Все то, что на Западе встречало противодействие со стороны короля, церкви или простолюдья, здесь было создано в мгновение ока: противиться было некому, ибо местные жители на протяжении целых ста лет просто не желали признавать, что мы существуем и владеем Левантом. Они продолжали жить своей прежней жизнью и мало заботились о том, что числятся подданными некоего графа, князя или даже короля.
Впрочем, все эти мелкие государства – ибо каждый сеньор поспешил основать свое собственное – были обречены на печальную бедность. Доблестное дворянство Запада упустило из виду, что основа его роскоши – презренные крепостные. Рыцари, завладевшие святыми местами с большим шумом (но, надо признать, без особого труда), оказались неспособными ввергнуть в крепостную зависимость воинственные племена. Вообразите себе картину! Наши сеньоры на Востоке сооружали замки, устраивали турниры, прибавляли к прежним все новые титулы. Но работать и платить за это великолепие было некому, и весьма скоро пришлось им довольствоваться пшеничной кашей с бараниной и ставить заплаты на свои праздничные мантии. Хуже того – нечем стало платить наемникам; отряды наемников распались и потянулись на Запад, где на них трудились в поте лица добрые поселяне. А святые места остались без защитников. Какова ситуация, а?
Не прошло и ста лет после освобождения Гроба господня, как местные племена пришли к заключению, что уже вдосталь нагляделись на эту забавную историю, и без особых проволочек погнали пришельцев прочь из Иерусалима. Однако перед тем случилось некое немаловажное событие, я имею в виду основание нашего Ордена.
К началу XII века настоятель монастыря Святого Иоанна отошел от бенедиктинцев и создал особый Орден "Братья из больницы Святого Иоанна в Иерусалиме».
Первые же налеты бедуинов вынудили Орден к военным действиям, пока еще – оборонительным. Папа римский освятил эту перемену, обратив братьев милосердия в рыцарей-монахов. Они безуспешно оборонялись, а под конец были принуждены покинуть свое священное гнездо и в 1187 году положили начало одиссее, пред которой бледнеют странствия самого Одиссея. Так, отступая все время по берегу к Акке, которую они застали, можно сказать, никому не принадлежащей, они в 1191 году завладели ею и объявили своим государством.
Вижу я, кое-кто из вас улыбается. Вы снова не можете выйти из рамок своего времени. Вам странно, что несколько сотен оборванных воителей занимают некий дотоле неведомый им город и объявляют своим – у нас же это было совершенно в порядке вещей, перелистайте учебник истории.
Так «Братья из больницы Святого Иоанна» стали жить без какой-либо больницы, без обязанностей по отношению к страждущим, добывая средства к существованию грабежом близлежащих селений. Но в 1291 году на Орден обрушился новый удар – доведенное до крайности население выкинуло рыцарей-монахов и из Акки. Тогда они сели на корабли, перебрались на Кипр, а дальше все пошло прежним чередом. История Ордена развивалась с точным повторением – снова в течение десятилетий господство над чужим, на редкость плодородным островом и снова провал – в 1310 году иоанниты покинули Кипр и, захватив Родос, основали тут свое государство.
О Родосе я могу рассказать многое, я провел там лучшие годы жизни, целых тридцать лет. Как собственный дом знал эту крепость, полукругом обрамлявшую скалистый залив, ее узкие улочки с домами одинаковой высоты, глубокие тенистые колоннады вдоль мощенной каменными плитами набережной – каждое окно и каждый человек были знакомы мне.
Город был сплошь из камня – для зелени не оставалось места на этом клочке земли, где должны были разместиться рыцари, горожане и чужеземцы. Известковые горы поставляли нам в изобилии мягкий белый камень, так что Родос ослепительно белел под южным солнцем, точно череп, долго пролежавший в песке.
Над всеми зданиями города возвышался огромный собор Святого Иоанна. Он никогда не бывал полон во время богослужений, потому что население Родоса, в основном греческое, продолжало исповедовать ложное восточное вероучение. Они уходили за пределы города, чтобы молиться в своих убогих часовенках, раскиданных по всем холмам острова.
Мы предоставляли грекам молиться по-своему. Не хотели, руководствуясь печальным опытом, раздражать их. Что ни говорите, они растили хлеб, занимались торговлей и помогали нам отражать многочисленные нападения на наш остров; все же они были христианами, пусть и не истинными.
Другим большим строением, господствовавшим над городом, был дворец великого магистра. Несколько десятилетий прожил я в нем, воображая, будто мне известны все его потайные уголки, и лишь очень поздно узнал, что ошибался. Каждый из моих предшественников прибавлял к прежним новые тайники, каждый усиливал таким способом охрану своей особы и облегчал себе возможность подслушивать, заставать врасплох и карать. А затем сходил в могилу, унося с собой секрет этих тайников так что нет ничего удивительного в том, что следующий великий магистр, создавая свои потайные двери, невидимые глазки, лестницы, начинавшиеся в каком-нибудь камине и заканчивавшиеся где-нибудь в стенном шкафу, не подозревал об уже существующих.
Помимо дворца, Родос обладал еще двумя величественными постройками – больницей иоаннитов и постоялым двором для гостей из всех стран. Больница была не столь уж необходима – мало кто из паломников, направлявшихся в святые места, заболевал на Родосе: условия жизни на острове были превосходны. Но зато постоялый двор бывал всегда полон. Не паломниками, для которых он предназначался, – они были немногочисленны, – а купцами, торговыми людьми с Запада и с Леванта. Ибо Родос был признанным, неминуемым перекрестком левантийской торговли.
Постепенно миссия рыцарей-монахов менялась. Борьба против неверных, завладевших Гробом господним, сменилась борьбой против средиземноморских корсаров. Средиземное море, мнится мне, есть родина сей напасти. Всякого рода незадачливые рыцари, оттесненные из святых мест прямо в море; всевозможные обломки исконного населения Леванта, жизнь которых сделалась невыносимой из-за бесчисленных нашествий; беглые воины сельджукских, арабских, османских султанов – вся эта отчаянная и крайне ловкая погань садилась на какое-нибудь судно, ставила паруса и бороздила с нечистыми своими намерениями гостеприимнейшее из морей.
