Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха
... Несколько минут спустя начальник угрозыска уже лежал дома на диване, облаченный в халат. Клавдия Доро-феевна дала ему порошок люминала.
Прежде чем заснуть, Тигран Вартанович рассказал жене о своих неприятностях.
— ... Словом, мне намекнули сегодня, что не соответствую занимаемой должности... Еще одно такое дело, и Шукаев будет начальником угро, а мне дадут по шапке...
— Ты не допустишь,— уверенно сказала Клавдия Дорофеевна.— Да, кстати, могу сообщить тебе любопытную подробность о Шукаеве. Может, ты перестанешь тогда колоть меня, будто я к нему неравнодушна?..
— Оставь, Клаша. Что было, то прошло.
— Ну ладно. Так слушай: сегодня на обратном пути из ателье я встретила Зулету. Ну, мы поболтали. Она, как всегда, жалуется, что муж не уделяет ей внимания, которого она заслуживает... Кстати, она быстро акклиматизировалась в городе — уже и косы обрезала...
— Ближе к делу, Клаша,— засопел Тигран Вартанович.
— Так вот, из разговора с ней я поняла, что ее муж — сын крупного коннозаводчика, а вовсе не табунщика, как он тут расписывал...
— Умница, Клава. Это важно. Пусть Назиади приручит Зулету — она умеет это делать... И мы еще посмотрим...
5. ОСОБОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Прошло почти полтора года. За это время в управлении милиции, где по-прежнему работал Жунид Шукаев, не было зарегистрировано никаких особых происшествий, за исключением мелких краж, уличных рывков[12] и хулиганства, весьма распространенного в те годы.
Жунид не раз задумывался о том, не совершил ли он ошибки, избрав профессию чекиста. Обычно подобные мысли приходили ему на ум после очередной размолвки с Зулетой, которая отдалялась от него все больше и больше. Ее упреки и бесконечные жалобы в те редкие дни и часы, когда он бывал дома, сначала повергали его в уныние, потом стали раздражать и, наконец, просто злить. И он, чтобы не наговорить резкостей, уходил бродить по улицам.
Именно в такие минуты Жунид пытался со стороны взглянуть на свою жизнь. «В самом деле,— порой думалось ему,— завидная доля: ночи и дни напролет копаться в дерьме и воображать, что, упрятав за решетку двух-трех воров, облагодетельствуешь человечество. Зато уж обо веем, что каса ется семьи, позабудь. Для тебя это — непозволительная роскошь».
И он до боли завидовал тем, кто строит заводы и школы, ищет в тайге алмазы, прокладывает новые пути во льдах.
Наверное, это простительно — в двадцать семь лет иногда сомневаться. Тем более, что жизнь вокруг кипит бурная и героическая. Стучат по стране гулкие шаги второй пятилетки — в саженном размахе строек, в замечательных трудовых подвигах.
Открывались шлюзы первенца советской энергетики Днепрогэса; под старой Москвой закладывалась первая очередь лучшего в мире метро, и комсомольцы боролись за честь участвовать в подземной стройке; пробивался сквозь льды легендарный «Челюскин».
Но Жунид не умел долго пребывать в созерцательно., настроении. Приходило наутро известие о какой-нибудь краже, и он, живой, деятельный, позабыв обо всех своих дома1_ них неурядицах, спешил на место происшествия. И тогда не надо было спрашивать, доволен ли он своей судьбой. Все становилось на свои места. Он тоже — не в стороне, а на передовой линии, где идет борьба за новое общество, за чистый, красивый быт.
На совещаниях в управлении нередко говорилось, что раскрываемость преступлений растет, а вот насчет их предупреждения дело обстоит гораздо хуже. И Жунид активно участвовал во всем, что на канцелярском языке сводок Михаила Королькова называлось «профилактическими мероприятиями». Помимо обычных дознаний, которые он вел, Шука-ев предотвратил несколько попыток хищения государственных средств и задержал с поличным не одного карманника.
Ивасьян после развязки афипской истории принял по отношению к нему холодновато-снисходительный тон, в котором отчетливо слышались нотки неприязни и зависти. Жунид, всегда последним узнававший, что кто-то неискренен или откровенно враждебен к нему, вскоре почувствовал это. Тигран Вартанович со скрупулезной настойчивостью пытался отыскать в любых действиях своего подчиненного «недозволенные методы и приемы» Однако ничего порочащего Шукаева до сих пор ему добыть не удавалось.
Начальнику управления Дыбагову уже пришлось по анонимному доносу наводить справки о родственных связях Жунида, но сведения о его отце — как о крупном коннозаводчике в прошлом, не подтвердились. Ивасьян; который «узнал» об анонимке, разумеется, раньше всех, посоветовал ему остерегаться Панченко «Больно уж дотошный,— многозначительно сказал Тигран Вартанович.— Знаете всякое может быть».— «Ничего не может быть,— глядя прямо в заросшую густыми волосами переносицу Ивасьяна,— сказал Жунид.— Панченко — умница и очень хороший человек. Никогда и никому (он подчеркнул эти слова) я не поверю, что Николай Михайлович способен на подлость»
Совсем неожиданным для тех, кто давно знал Дараева, было его выступление на партийном собрании. Он долго сидел молча, видимо, плохо слушая, что говорилось, думал о чем-то своем, изредка посматривая то на Жунида так, точно видел его впервые, то на своего непосредственного начальника. Невеселые это были мысли. «Как» получилось,— стучало у него в висках,— что я, Вадим Дараев, которому несколько лет назад многие пророчили блестящую будущность, вдруг оказался на одной доске с ограниченным и завистливым Ивасьяном? Почему мне в какое-то время показалось, что нужно быть именно таким, как он?»
И Вадим Акимович не находил ответа. Глядя на Шукаева, он не мог не признать, что тот оказался прозорливее, способнее и, главное, честнее его. И в то же время не умел отрешиться от уколов самолюбия, которое продолжало твердить ему, что все происшедшее — досадная случайность и он, Дараев, по-прежнему,— первый работник в угрозыске и еще покажет себя. «Нет, черт возьми, совсем ты не так хорош, Как тебе кажется...» — чуть ли не вслух сказал о себе Вадим Акимович и попросил слова.
Он не щадил ни себя, ни Ивасьяна, обвиняя его в чванстве, честолюбии и невнимании к мнению других сотрудников угро. Сев на место, с красными пятнами на щеках, Вадим Акимович еще раз бросил взгляд на Жунида и вдруг поймал себя на мысли, что ему хотелось бы сблизиться с Шукаевым Было в. Шукаеве то, что Дараев утратил, сам не заметив, когда. Может, еще в те дни, когда люди, подобные Ивасьяну, пробрались на высокие посты и сеяли вокруг себя фальшь и лицемерие?
Все оживились. Встал Панченко и, как всегда, витиевато стал говорить о пренебрежении начальника угрозыска к данным криминалистической экспертизы, к тем значительным мелочам, без которых невозможно раскрыть любое, даже самое банальное преступление.
Для Жунида все это было внове. Он не думал о ненормальностях в аппарате, не замечал их, занятый своей работой Был доволен тем, что в связи с повышением получил оперативную самостоятельность и сумел сойтись по службе с лучшими, по его мнению, людьми — экспертом Панченко и старшим следователем Охтенко Остальное его не интересовало
Закончилось за это время и следствие по делу группы Буяна Пруткова. Народный суд учел данные Шукаева и поведение Семена, и Дуденко решено было не наказывать. Через несколько месяцев после суда, по ходатайству управления, в чем немалую роль сыграло вмешательство Жунида «рыжика» зачислили курсантом в Военно-кавалерийскую школу
* * *Одним из счастливых свойств Жунида Шукаева было умение верить людям. Казалось, по роду своей профессии он легко мог стать подозрительным или, по крайней мере, осторожным в своих оценках людей и событий, но этого не происходило. К счастью, ошибался он редко. Но ошибки все-таки случались, и одна из них стоила Жуниду семейного благополучия.
Он гнал от себя назойливую мысль о том, что личная жизнь не удалась и что женитьба на Зулете — заблуждение молодости. Разумеется, ему и в голову не приходило, что Зулета способна на измену или обман. Просто они слишком разные люди. Он вспоминал скромную, тихую девушку с длинными косами, которая краснела при одном лишь упоминании о замужестве, и, глядя теперь на свою нарядную пикантную жену, не узнавал ее. Жунид отлично понимал, что цивилизация в худших ее проявлениях гораздо труднее проникает в среду женщин-горянок, чем мужчин Непокрытая голова, короткая городская прическа, модные платья с откровенными декольте и фривольная болтовня с посторонними мужчинами,— все это еще долгие годы не коснется его соплеменниц, живущих в аулах. И Зулета тоже не была раньше исключением из общего правила. Теперь жена его неузнаваемо переменилась и на мягкие замечания мужа отвечала, что она не старуха и не те теперь времена, чтобы жить по древним обычаям. Она-таки отрезала косы, завела какие-то неизвестные ему знакомства, модно, и даже несколько крикливо, одевалась. Ему не приходило в голову, что скромной зарплаты старшего оперуполномоченного, пожалуй, не должно хватать на дорогие наряды. Но Жунид никогда не считал денег и пребывал на этот счет в полнейшем неведении. Просто ему не нравился новый тонус жизни Зулеты.
