Борис Орешкин - Меч-кладенец
Ждать не долго пришлось. На той же тропе, по которой приехали Вел с Ланой, показались передовые кафские конники. Ивичи тоже сели на коней. А кафских воинов все больше и больше выходило из леса. Кун три раза по десять всадников насчитал, а потом, сбившись со счета, перестал пальцы на руках загибать.
— Поехали, что ли? Больше тут делать нечего…
Один за другим ивичи и Вел с Ланой выбрались на тропу, шедшую по сосновому бору. Вел вдыхал смолистый запах хвои, подмигивал шустрым рыженьким белкам, безбоязненно цокавшим с деревьев на проезжавших людей, радостно смотрел на такой же в точности лес, как и в его родных местах. Тропа шла по холмам, то приближаясь к блестевшей за стволами сосен реке, то вновь отходя в глубь леса.
Солнце уже миновало середину своего пути, когда выехали наконец на простор. Пологий спуск вел к ручью, пересекавшему их путь. За ручьем тропа снова пошла вверх. Здесь, на открытом месте, раскинулись уже убранные поля ивичей. За ними виднелись холмики жилищ, покрытых дерном, загоны с навесами для скота. На краю селения стояли два конных воина с копьями.
— Свои! — помахал рукой Кун.
Всадники подскакали. Один из них, вскрикнув, бросился обнимать Лану:
— Нашлась! Убежала?
— Это брат мой, Ул! — сказала Лана Велу. — Смотри ты, как вырос!
Вид родного селения опечалил ее. Сколько раз в мыслях своих стремилась на эти луга и жнитва! А увидела — и нерадостно стало. Селение как мертвое: двери жилищ-землянок настежь распахнуты, загоны для скота опустели. Все, что можно, родичи с собой унесли и угнали, спасаясь от кафов. Хорошо, что вовремя успели в Городец уйти. И все-таки тяжело смотреть на покинутое, пустое селение.
Из леса, сзади, выскочили со свистом и гиканьем кафские воины. Рассыпались по лугу и полю. Запылали стожки приготовленного на зиму сена. Маленький отряд ивичей, оставив родное селение Ланы, отступил вдоль реки. На опушке леса остановились, подпустили вырвавшихся вперед вражеских всадников, ударили по ним сразу из семи луков, потом вскачь понеслись по узкой лесной тропе к укрепленному Городцу.
Если бы не видел Вел большого каменного города на берегу моря, то, наверно, подивился бы строительному умению ивичей. Городец поставлен был на высоком, обрывистом берегу реки между двумя глубокими оврагами. За рвом, соединявшим овраги, был насыпан земляной вал, а на нем поставлен крепкий частокол из бревен. И с других трех сторон вдоль реки и оврагов тоже неприступный частокол установлен.
Через ров устроен мостик. Едва переехали по нему, воины ивичей раскидали его и заложили крепкими бревнами вход в Городец. Пусть теперь кафы попробуют сунуться. А кафские воины уже по полю перед рвом скачут, видом своим и криками хотят напугать. Все больше и больше их, все новые всадники из леса выскакивают. Но ивичам не страшно: вовремя успели в Городце запереться.
— Было бы вам вчера прийти! — кричали ивичи с вала. — Хмельное питье варили мы. Теперь не осталось.
— Идите сюда, копьями вас накормим!
— Стрелами угостим!
— Спать любят кафы! Проспали дымы сигнальные.
Кафы съехались на середину поля военный совет держать. Потом один подскакал ко рву, вздыбил злого серого коня, прокричал на языке ивичей:
— Дайте нам молодых рабов столько и еще раз столько! — Каф два раза показал растопыренные пятерни обеих рук. — И еще каждого второго быка, каждую вторую корову. Тогда без боя назад уйдем!
— А этого не хотите? — ответили ивичи, потрясая копьями.
Кто-то угрожающе натянул лук, кто-то пустил в кафа камень. Тот огрел коня плетью, умчался к своим. Тотчас кафы начали готовиться к бою. Отъехали всем скопищем вправо, за овраг, спешились, пустили коней пастись. Там, за оврагом, было лучшее пастбище ивичей. Чтобы зря скот его не травил и зубры из леса не наведывались, огорожено оно было с напольной стороны жердями. К реке только в одном месте пологий спуск был, по нему коровы и овцы ходили на водопой. А с других двух сторон пастбища — крутые обрывы.
Стоя на валу среди ивичей, Вел смотрел, что делают кафы. А они разделились на две равные части: одни со стороны пастбища в овраг стали спускаться, другие наверху, на краю оврага остались, луки к стрельбе приготовили. Ивичи, оставив на валу только сторожевых воинов, тоже все перешли к оврагу, встали за частоколом на земляную насыпь. С нее как раз взрослому человеку через частокол смотреть хорошо. А с наружной стороны, где нет земляной приступки, до верха частокола и самый высокий человек рукой не дотянется. Хитро придумано. За такой оградой стоя, удобно врагов отбивать.
Вот закричали, завыли кафы, яростно полезли по крутому склону оврага к стене Городца. А лучники кафские, что на другой стороне оврага остались, начали стрелами частокол осыпать, не дают ивичам из-за него высунуться. Но защитники Городца и не высовывались. Ждали, когда нападавшие через частокол полезут. Тут-то и пошли в дело топоры и колья, дубины и рогатины. Чтобы в своих не попасть, перестали кафы стрелы из-за оврага пускать. Тогда начали ивичи вниз камни бросать, копьями кафов в овраг сбрасывать. Откатились кафы, отступили. А по частоколу снова вражеские лучники ударили. Всю стену утыкали своими красными с белым оперением стрелами. Но второй раз идти на приступ не решились.
— Теперь или ночью, или на рассвете надо их ждать, — сказал седобородый Тук, старший воин у ивичей. — Пусть встанут сторожевые воины вдоль всего частокола, пусть зорко за кафами смотрят. А женщины еду приготовят.
Целых четыре рода, оставив свои жилища, со скотом и домашним скарбом собрались в Городце. Два больших жилища были битком набиты детьми и женщинами. Воины отдыхали прямо на земле, под открытым небом. За жердевыми загородками густо стоял скот. Собаки, поджав хвосты, озабоченно бегали по лагерю, но между собой не грызлись, понимали, что сейчас не до ссор и драк. Еды в Городце было в достатке. И корма для скота запасено. Хорошо, что большую часть ячменных снопов еще раньше успели обмолотить. Но с водой было плохо: маленького родничка внутри ограды хватало только людям на питье. Скотина же стояла непоеная. Что же будет через несколько дней, если не уйдут кафы?
А кафы к вечеру снова собрались на поле перед Городцом. На пастбище за оврагом только нескольких воинов оставили коней сторожить. А все остальные за рвом костры развели, сели вокруг них, начали пить и есть. Вел смотрел то на них, то на пасшихся за оврагом коней. Дикие кони у кафов, пугливые…
— Эй, Кол! — окликнул он высокого парня, с которым вместе ехали от сторожевого жилища. — Ты шкуру медведя не бросил?
— Нет. Здесь она.
— Дай ее мне.
— Зачем?
— Неси, неси. После узнаешь.
Только старому Туку рассказал Вел о том, что задумал. Мудрый, бывалый воин одобрительно усмехнулся:
— У тебя, парень, и руки крепкие, и голова не пустая. Иди, пробуй! Возьми с собой сколько надо воинов.
— Они помешать могут. Один пойду.
— Как знаешь. Но к реке тебя Кун с Колом проводят. Там спуск крутой, а ты тропинки не знаешь.
— Тогда еще Ула дай, брата Ланы.
— Бери. Он будет рад.
Ул и в самом деле обрадовался, что такой сильный и смелый воин захотел взять его с собой. Куда и зачем, Ул не спрашивал. Не годится воину нетерпеливым и любопытным быть. А разве он не воин, если его на тайное и опасное дело берут?
Битва
Духам неба стало жаль ивичей. Видели они, как горели с таким трудом выращенные и собранные хлеба, видели, как разорялись жилища, как бежали к Городцу женщины с детьми на руках, чтобы укрыться за рвом и валом. Видели Духи и могучую силу кафов. Много их, вдвое, втрое больше, чем ивичей. Да к тому же все они на конях. А у ивичей коней совсем мало. Потому и нахмурилось небо, темными тучами себя и луну закрыло. Это для того, чтобы легче было Велу исполнить задуманное, помочь ивичам. Главный воин Тук молодого бычка не пожалел, Духам неба, ветра и туч отдал его кровь. Просил, чтобы темной и тихой была ночь, чтобы запах далеко было слышно. Духи приняли дар Тука, сделали все как надо: пришла на землю тихая и темная ночь.
Четыре тени бесшумно скользнули от частокола вниз по галечной круче к темной реке. Ни один камушек не скатился, не загремел. Первым вдоль берега пошел Кун, за ним Вел со шкурой медведя на плече. Был он совсем голый, только на ремне нож большой висел. Сзади неслышно ступали Ул и Кол с копьями. Миновали устье оврага, прошли под береговой кручей. Вот и место для водопоя. Здесь, у пологого спуска, Кун остановился, прошептал на ухо Велу:
— Тут тебя ждать будем.
Вел снял с плеча не успевшую еще высохнуть сырую шкуру медведя, расправил ее, натянул на себя, прикрыв голову пустой головой зверя. Раскрытую пасть и дыры от глаз так приладил, чтобы смотреть было можно. Ничего не сказав на прощание, встал Вел на четвереньки и медленно пошел в гору. Ивичи подивились искусству чужого воина: будто живой, настоящий медведь в гору лезет, даже головой покачивает, из стороны в сторону поводит, словно принюхивается…
