Бернард Корнуэлл - Рота Шарпа
– Необычно. – Он воззрился на темно-зеленый стрелковый мундир Шарпа. – Вы сказали, полк Южного Эссекса?
– Да.
– Но, если я не ошибаюсь, а я ошибаюсь редко, на вас мундир 95-го стрелкового? – клерк издал самодовольный смешок, как бы празднуя небольшую победу.
Шарп ничего не сказал. Он носил стрелковый мундир, поскольку гордился своим старым полком, поскольку был только временно прикомандирован к полку Южного Эссекса и поскольку совершенно не собирался рассказывать этому рябому бюрократу о том, как вел взвод стрелков через ужасы отступления из Ла-Коруньи на воссоединение с армией в Португалии, где им почти случайно пришлось примкнуть к красномундирникам из полка Южного Эссекса. Клерк поводил носом и чихнул.
– Необычно, мистер Шарп, очень необычно, – с этими словами он подцепил чернильными пальцами верхний лист бумаги из принесенной кипы. – Вот этот документ. – Клерк взял приказ о назначении кончиками пальцев, как будто боялся снова подхватить оспу.
– Вы получили капитана в 1809-м?
– По приказу лорда Веллингтона.
В Уайтхолле это имя впечатления не произвело.
– Кому, как не ему, нужно было знать. Боже мой, мистер Шарп, уж он-то должен бы! Это необычно!
– Но не незаконно, правда? – Шарп с трудом подавил желание выплеснуть свою ярость на клерка. – Мне кажется, это ваша работа – утверждать такие документы.
– Или не утверждать их! – клерк снова засмеялся, а полуофицеры ухмыльнулись в ответ. – Утверждать, мистер Шарп, или не утверждать!
Дождь лил по печной трубе в камин и уже почти затопил еле тлеющие угли. Клерк, чьи худые плечи сотрясались от беззвучного смеха, вытянул из складок одеяния очки и водрузил их на нос с таким видом, как будто вид приказа через их заляпанные стекла мог дать новый повод для веселья.
– Мы отклоняем их, сэр. По большей части, отклоняем. Разреши одному – будут требовать все. Это разрушит систему, понимаете? Есть законы, правила, инструкции! – и клерк покачал головой, поскольку было очевидно, что Шарп ничего не понимает в армии.
Шарп подождал, пока амплитуда покачиваний пошла на убыль.
– У вас ушло много времени, чтобы принять решение по этому приказу.
– И оно все еще не принято! – гордо сказал клерк, как будто продолжительность времени только подтверждала мудрость Генерального штаба. Затем он как будто смягчился и улыбнулся Шарпу. – По правде говоря, мистер Шарп, здесь допущена ошибка. Прискорбная ошибка, и ваш визит, к счастью, помог ее исправить. – Он уставился на высокого стрелка сквозь стекла очков. – Мы бесконечно признательны вам за то, что привлекли к ней наше внимание.
– Ошибка?
– Неправильно хранилось, - клерк выдернул еще лист бумаги из кипы, которую держал в руке. – В деле лейтенанта Роберта Шарба, скончавшегося от лихорадки в 1810-м. Если не считать этого, его бумаги в полном порядке.
– А мои, значит, нет?
– Разумеется, нет. Но вы все еще живы, - проворчал клерк, глядя на Шарпа. – Мы можем рассмотреть ваше дело, когда вы заслужите. – Он снял очки и протер их сложенным приказом Шарпа. – И мы сделаем это со всей возможной поспешностью.
– Скоро?
– Разве я не это говорил? Сказать больше было бы ошибкой. – Клерк вернул очки на место. – А сейчас, если вы меня извините, у нас идет война, и у меня есть другие дела!
Приехать в Уайтхолл было ошибкой, понял Шарп позже, но что сделано, то сделано, оставалось только ждать. Разумеется, говорил он себе дюжину раз на дню, они не могут отклонить приказ. Ну, уж, наверное, не после того, как он взял «орла»? И не после того, как он привез золото из горящей Альмейды, не после того, как он бился с лучшими французскими частями в ловушке у Фуэнтес де Оноро? Он мрачно взглянул на зияющую рану в оборонительных редутах Сьюдад-Родриго. Надо записаться в «Отчаянную надежду». Если возглавить ее и выжить, никто не сможет возразить против его капитанства. Он докажет всем, он завоюет чин, и рябые бюрократы в Уайтхолле могут хоть убиться в своей правильной организованности, потому что ничего, ничего не смогут сделать, чтобы лишить его чина. Чтоб они сдохли!
– Ричард Шарп! – тихий голос у него за спиной был полон удовлетворения, и Шарп обернулся.
– Сэр?
– У меня заныли кости[8]! Я знал, что ты снова в армии, - майор Майкл Хоган соскользнул по склону. – Как ты?
– Нормально. – Шарп с трудом поднялся на ноги. Он выбил снег из шинели и пожал теплую перчатку Хогана.
Инженер рассмеялся.
– Выглядишь, как сапожник-утопленник, честное слово, но я рад тебя видеть. – Голос ирландца был густым и теплым. – Как там Англия?
– Холодно и сыро.
– Конечно, это же протестантская страна, - Хоган с легкостью игнорировал морозную сырость испанской провинции. – А как там сержант Харпер? Ему в Англии понравилось?
– Да, особенно пудинг и желе.
Хоган рассмеялся:
– Разумный парень. Передай ему мои наилучшие пожелания.
– Обязательно.
Мужчины смотрели на город. Британские осадные орудия, длинные стальные двадцатичетырехфунтовики[9], еще стреляли, эхо раскатывалось и зарывалось в сугробы, а ядра срывали снег и камни со стен по обе стороны главной бреши. Шарп взглянул на Хогана:
– Это страшный секрет, что мы атакуем ночью?
– Должно им быть. Разумеется, все об этом знают, как всегда. Даже раньше, чем генерал. Ходят слухи, в семь.
– А слухи говорят что-нибудь про Южный Эссекс?
Хоган покачал головой. Он был прикомандирован к штабу Веллингтона и знал все, что планировалось.
– Нет, но я надеялся, что твой полковник одолжит мне твою роту.
– Мою? – Шарп был польщен. – Почему?
– Так, мелочи. В бреши вы мне, ребята, не нужны, но инженеры, как обычно, не справляются, а нужно кое-что затащить на гласис. Нравится?
– Конечно.
Шарп подумал, рассказать ли Хогану о своем желании пойти с «Отчаянной надеждой», но понял, что инженер-ирландец скажет, что он свихнулся, и промолчал. Вместо этого он протянул Хогану подзорную трубу и молча ждал, пока инженер изучал брешь. Хоган проворчал:
– Должно сработать.
– Уверен? – Шарп забрал подзорную трубу, пальцы инстинктивно погладили медную табличку: «В благодарность. АУ. 23 сентября 1803 г.»
– Мы никогда не уверены. Но я не знаю, что еще можно сделать.
Заботой инженеров было сказать, «сработает» ли брешь, когда, на их взгляд, по упавшим камням и обломкам стены сможет забраться атакующая пехота. Шарп посмотрел на невысокого майора:
– Звучит нерадостно.
– Да и с чего бы? Осаду никто не любит.
Хоган, как и Шарп чуть раньше, попытался представить, какие ужасы французы приготовили за брешью. Осада, теоретически, была самым научным из способов ведения войны. Атакующие пробивают укрепления, обе стороны знают, когда бреши «сработают», но все преимущества – на стороне обороняющихся. Они знают, куда и когда будет направлен главный удар, сколько примерно людей вместит брешь. Дальше наука кончается. Нужно большое мастерство, чтобы правильно разместить батареи, проложить траншеи, но когда инженерная наука подготовила брешь, пехоте остается только вскарабкаться на укрепления и умереть среди руин. Осадные орудия свое дело сделали. Они могут стрелять до последнего момента, как стреляют сейчас, но скоро придет время байонетов, и только необузданная ярость сможет провести атакующих через все заготовленные ужасы. Шарпу снова стало страшно лезть в брешь.
Казалось, ирландец читал его мысли. Он хлопнул Шарпа по плечу:
– У меня предчувствие, Ричард, что все будет хорошо. – Он вдруг резко переменил тему. – Что слышно от твоей женщины?
– Которой?
Хоган фыркнул:
– Которой? От Терезы, конечно.
Шарп покачал головой:
– За последние шестнадцать месяцев – ничего. Я не знаю, где она.
Или даже, подумал он, жива ли она. Ее война с французами звалась «герилья», «маленькая война», и бои велись в холмах и скалах неподалеку от Сьюдад-Родриго. Они не виделись с тех пор, как расстались под Алмейдой, и он тосковал, думая о ней. У нее было лицо ястреба, худое и жесткое, темные волосы и глаза. Тереза была прекрасна, как прекрасна шпага: тонкая и жесткая.
После, в Англии, он встретил Джейн Гиббонс, чей брат, лейтенант Кристиан Гиббонс, пытался убить его при Талавере. Гиббонс был теперь мертв, а Джейн – прекрасна, как воплощение мужской мечты: женственная блондинка, стройная, как и Тереза – но на этом сходство кончалось. Испанка могла разобрать винтовочный затвор за тридцать секунд, прикончить человека за пару сотен шагов, часами лежать в засаде, она знала, как убивать француза медленно, чтобы отомстить за изнасилование и убийство матери. Джейн Гиббонс умела играть на фортепиано, могла написать приятное письмо, знала, как пользоваться веером на балу, и находила удовольствие, спуская деньги на модисток в Челмсфорде[10]. Они отличались друг от друга, как сталь и шелк, но Шарп хотел их обеих, хотя и понимал, что мечты эти тщетны.
