Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона
— Мне сказали, — возразила мать, — ты свел знакомство в горах с подозрительным Амброзио. Этот жестокий человек, должно быть, связан с бандитами, которые бродят в окрестностях Субиако{17}.
— Эх, матушка! — воскликнул Марчелло. — В наши дни бандитом называют всякого, кто не учитель, не священник и не адвокат. А последние часто грабят больше, чем те свободные люди, которые время от времени по очень веским причинам рвут связи со скучным государством и среди которых встречаются знатные графы, добродетельные люди, и даже такие, кто происходит из княжеских домов.
— Сын мой, — очень серьезно промолвила Юлия и, взяв шляпу из рук заносчивого юноши, положила ее на стол, — ты рассуждаешь как неразумный мальчишка, не знакомый ни со светом, ни с моралью. Ты можешь оставаться ребячливым, если так велит твоя гордость, но только никогда не забывай того, что твой почтенный отец и твой благородный дед были адвокатами.
— Конечно не забуду, — ответил Марчелло, — ведь их имена занесены в такие мерзкие книги, что уже только поэтому рискнешь заняться совершенно противоположным ремеслом.
Он торопливо схватил со стола шляпу и так поспешно выскочил за дверь, что гневные слова матери застыли у нее на устах.
Виттория подняла глаза от книги, с легкой улыбкой встретив взгляд матери.
— Что ты об этом думаешь, дитя мое? — спросила Юлия.
— Я уже давно убеждена, — ответила дочь, — что парня надо оставить в покое. Он проявляет мужскую гордость и находит утешение в непослушании и противоречии тебе; чем больше ты будешь настаивать, тем больше он станет искать случая делать то, что ты запрещаешь. Если ты сделаешь вид, что не беспокоишься о нем, он образумится, потому что вообразит, что поступает как свободный человек.
— Если только до этого не случится несчастье, — со вздохом заметила мать.
— Это, как и все, нужно предоставить провидению, — сказала Виттория, — ведь он вышел из того возраста, когда воспитывают и предостерегают.
— Но откуда, — снова начала мать, — у мальчика эта необузданность? Его отец был кротким и тихим, покладистым, сговорчивым, противником всего дикого, заносчивого: само спокойствие и миролюбие. От кого?
— Да от тебя, конечно, — со смехом сказала Виттория.
Мать встала, подошла к окну, окинула взором пейзаж, потом, повернувшись, посмотрела на дочь широко раскрытыми глазами и отрывисто спросила:
— От меня?
Виттория не смутилась, закрыла книгу, положила ее в футляр и спокойно ответила:
— Так я объясняю происхождение его буйного нрава. Твоя твердая воля, сила твоего характера, твоя благородная натура, которая должна была дать плоть и кровь его убеждениям, превратились в нем, как в мужчине, в жестокость молодости, которая пройдет с годами, разве я не была таким же резвым ребенком? И ты в свое время едва ли могла похвастаться кротостью, когда играла в куклы.
— Вероятно, ты права, — ответила мать, — мне такая мысль не приходила в голову. Действительно, с годами мы слишком легко забываем, какими были в ранней молодости.
— Я только что видела Камилло Маттеи, — снова начала матрона, — мне показалось, он идет к нашему дому, я не знаю, что ему здесь нужно.
— Да это же прелестное дитя, — засмеялась Виттория, — над ним приятно подтрунивать, при этом он так кроток и предан, что его нельзя не полюбить.
— Кто он для нас? — спросила Юлия, недовольно отвернувшись, — он необразован, простоват, незнатного происхождения. Вот уже несколько недель, как он является обузой для своего дяди-священника: он не может вернуться в Рим к своим бедным родителям, чтобы продолжить обучение в школе.
— Оставь его, дорогая матушка, — попросила Виттория, — он так нравится мне и всем в нашем доме; ведь наша семья славится гостеприимством, неужели мы сделаем исключение для милого Маттеи? Спроси лучше няню или старого Гвидо, какой приятный, приветливый и славный этот Камилло.
Мать заставила себя улыбнуться, когда Камилло вошел, почтительно поклонился и робко остановился, пока к нему не приблизился Фламинио и не предложил ему кресло рядом с собой.
— Камилло, — начала Виттория, — вы недавно хотели посмотреть эскизы картин, которые заказал кардинал Фарнезе для своего нового замка Капрарола живописцу Цуххери{18}, он прислал нам вчера этот прекрасный альбом, вот, посмотрите.
Немного полистав его, Камилло застенчиво промолвил:
— Я мало разбираюсь в этих великих и замысловатых вещах, а сражения и битвы меня вовсе не интересуют и я не могу оценить их; вот, например, битва Константина или Аттилы Рафаэля{19}…
— Странный человек! — воскликнула Виттория полусмеясь-полугневаясь. — Когда разговор заходит о Рафаэле, всем остается молчать. Но кардинал, по-видимому, уверен, а его художник тем более, что может помериться силами с этим молодым человеком и его ватиканскими залами{20}, хотя в искусстве тот на несколько ступеней выше. А вот эти картины из Зала грез тоже по-настоящему поэтичны, такие замечательные произведения всегда могут служить образцом.
— Возможно, — согласился, немного раздраженно, Камилло. — Но сейчас такое чудесное ясное утро и совсем не жарко, не лучше ли нам прогуляться с уважаемыми дамами?
Мать взяла свою соломенную шляпу, и Виттория последовала ее примеру.
— Давайте сходим к вилле д’Эсте, — предложила матрона, — еще раз посмотрим прекрасный новый дворец и полюбуемся прелестями сада.
— О нет! — невольно вырвалось у Виттории. — Это сооружение лишилось бы своей привлекательности даже с маленькими фонтанами и фресками, изящно вытесанными и выложенными, если бы не посаженные между ними кипарисы, вносящие серьезную ноту. Нет! Лучше к милым водопадам! К Меценской вилле, к гроту Нептуна! — Там наше сердце и душа раскрываются, и бесконечно прекрасная, чудная природа берет тебя за руку и нашептывает в твое чуткое ухо такие сердечные, успокаивающие, возвышенные и веселые слова, каких нет ни в одной книге и ни в одной рукописи.
Фламинио повел мать, а Камилло пошел рядом с девушкой. По его облику было заметно, что он чувствовал себя ничтожным и скованным рядом со статной красавицей и в то же время польщенным, что имеет возможность находиться рядом с нею.
Когда они подошли к водопадам{21}, мать села рядом с сыном в тени и задумчиво обвела взором прекрасные холмы, поросшие оливковыми деревьями, а Виттория пробежала мимо нее к воде, чтобы насладиться прохладой, и увлекла за собою Камилло.
— Как много вы знаете, — тихо начал Камилло, — как бесконечно много, а я…
— Оставьте всю эту чепуху! — шаловливо воскликнула Виттория и ускорила шаг. — О, посмотрите на бесконечные чудеса вокруг, на эти каскады; сказки и золотые легенды, которые они не устают рассказывать, постоянно кажутся нам новыми, как бы хорошо мы ни знали их. Давайте будем здесь детьми, настоящими детьми, все забывающими в игре.
В эту минуту мимо нее пробежал кролик и скрылся в расщелине горы. Виттория устремилась за ним и бросила вслед маленькому зверьку разноцветный мяч, который несла с собой. Мяч покатился вниз по холму к реке, с шумом низвергавшейся здесь с большой высоты и образовавшей внизу в скале пещеру, которую многие называли гротом Нептуна. Опасаясь, что водоворот унесет мяч, она так быстро побежала вниз, что Камилло едва успевал за нею. Все произошло неожиданно: догнав наконец блестящую игрушку у самого обрыва, она так резко наклонилась за ней, что не удержалась и сорвалась в бушующую пучину. Потрясенный, не сознавая, что делает, Камилло с криком бросился вслед за нею, схватил прекрасную девушку, из последних сил державшуюся за выступ скалы, упал на острые камни, оттолкнулся от них, не выпуская из рук свою ношу, собрался с духом и прежде, чем было произнесено хотя бы слово, выбрался с нею на берег. Отчаяние придало ему сил, и слабый юноша сумел отнести отнюдь не хрупкую девушку на несколько шагов от берега, на безопасное расстояние, и упал в изнеможении на блестящую траву рядом со спасенной. Брызги близкого водопада сверкали, рассыпаясь с высокой скалы, как пыль или разноцветная радуга, над их телами и лицами. Бледная как смерть, тихо улыбаясь, Виттория сидела в траве. Она с благодарностью взглянула на своего спасителя и протянула ему дрожащую руку. Камилло, еще не оправившийся от испуга, в восхищении пылко поцеловал ее.
— Как мне вознаградить тебя? — спросила она.
— Так! — воскликнул он, осыпая ее прекрасные губы жаркими поцелуями. Она молчала, не отталкивая его, и только когда юноша, опьяненный, стал еще настойчивее целовать ее, она отстранилась и, улыбаясь, шлепнула его мокрыми пальцами по горячим губам.
Он пришел в себя и только теперь смог заново увидеть ее. Шляпа затерялась в волнах вместе с мячом, черные локоны рассыпались по плечам, с них еще стекала и капала вода, прекрасная грудь с молодыми твердыми мраморными холмиками была обнажена и ослепляюще сверкала в светлой тени от дерева и скалы, к телу и бедрам прилипла мокрая одежда, обозначая великолепные формы. Виттория представилась юноше нимфой, каких изображают на живописных полотнах, или самой Амфитритой, царственной супругой божественного Нептуна{22}, который, ослепленный краткими мгновениями любви, хочет увлечь ее в свой грот. Она наслаждалась игрой солнечных лучей в брызгах водопада, где многочисленные сверкающие радуги колыхались и танцевали, как блики в осколках рассыпавшегося кристалла.
