Владимир Москалев - Гугеноты
На юге Франции обстановка сложилась прямо противоположная. Гугеноты выдвинули свою программу секуляризации церковных земель. Дворянам их идея пришлась по нраву, и они толпами ринулись в кальвинизм, рассчитывая восстановить с его помощью пошатнувшееся материальное положение.
Почувствовав, в связи с создавшимся положением, неизбежность начала гражданской войны и стремясь не допустить раскола страны из-за распрей между католиками и гугенотами, Екатерина озаботилась поиском способов, позволивших бы отыскать деньги для удовлетворения нужд южного дворянства. Она как никто другой понимала, что озлобленные нуждой дворяне южной Франции могут легко объединиться с протестантами Германии, Швейцарии, Венгрии, Италии и других европейских стран. А это означало бы самую настоящую войну между Севером и Югом Франции. Войну, способную привести страну к непоправимому трагическому финалу.
Екатерина Медичи родилась от брака итальянского герцога Лоренцо Урбинского и графини Мадлен де ла Тур Оверньской, уроженки Франции. Возможно, именно с молоком матери она и впитала любовь к этой стране и ее народу. Во всяком случае, некоторые современники утверждали, что в плане патриотизма эта властная женщина не уступала самой Орлеанской деве. Единожды задавшись какой-либо целью, назад Екатерина уже не отступала.
Нашла она выход и из сложившейся ситуации. Повлекший, правда, недовольство со стороны дворянства. «Но пусть уж лучше ропот дворян, нежели масштабная война, могущая привести к государственному перевороту», — решила Екатерина. В случае смены правительства ей вряд ли удастся удержаться: победит Север — Гизы посадят на трон человека, угодного им; победит Юг — королем станет либо Конде, либо Антуан Наваррский. Ропщущих же дворян всегда можно усмирить: достаточно напомнить им хотя бы о эпохе Людовика XI. Впрочем, для этой цели существуют еще и тюрьмы, и виселицы, и плахи, и костры, и галеры… Великий Ришелье, стремясь привести Францию к единоначалию, в свое время к этому и прибегнет, а пока…
Пока вместе с королевой-матерью о благе государства радел Антуан Бурбонский, родоначальник королей, которым суждено было вскоре сменить династию Валуа. Вдвоем они придумали весьма действенный ход: продавать государственные должности людям «мантии». То есть — представителям буржуазии, обладающим средствами, столь необходимыми правительству. Ну и что, что раньше эти должности раздаривались королем за просто так? А теперь за них придется платить, только и всего. И чем больше денег готовы выложить, тем выше и значимее вас ждет должность. А выбор большой: от сборщиков и приемщиков податей до правительственного канцлера. Включая, разумеется, казначейские, судейские, секретарские, президентские и прочие посты. Более того, людям «мантии» позволялось отныне скупать и земельные владения. Другими словами, у буржуазии появлялась возможность наживаться за счет простого народа на займах и откупах.
Понятно, что эта прослойка общества, вечно ворчащая из-за непомерно высоких налогов, на сей раз целиком и полностью поддержала королевскую власть. Люди «мантии» тоже опасались политической раздробленности страны. А против гугенотов выступали по двум причинам: во-первых, не признавали оппозиционной католицизму религии, а во-вторых, считали протестантов зачинщиками религиозных войн, ведущих страну к разобщенности.
Вот так и получилось, что ко времени правления короля Карла буржуазия проникла и на церковные должности, и в королевский совет, хотя прежде эти посты принадлежали только дворянам. Настал черед аристократии выражать свое недовольство. И пришлось Екатерине, решив одну задачу, срочно приниматься за другую: как заставить дворян отказаться от стремления вернуть себе былые вольности?
Она не зря приблизила к себе Антуана Бурбонского. Именно его рукой Екатерина и хотела усмирить мятежных феодалов Юга. Деньги, вырученные от продажи должностей, исправно шли в казну, а от секуляризации церковных земель — на удовлетворение потребностей южной аристократии. Однако подобное положение дел привело в негодование Лотарингское семейство.
В связи с этим в августе в Понтуаз съехались представители Генеральных штатов. Канцлер Л'Опиталь надеялся, что при дефиците в сорок с лишним миллионов ливров правительство пойдет штатам на уступки. А, следовательно, выполнит их требования: позволит осуществлять контроль над финансами страны, обеспечит места в законодательных органах и предоставит возможность участвовать в продаже церковных имуществ. Первые два условия оказались для Екатерины неприемлемыми: выполнив их, она лишила бы королевскую власть авторитета. Выполнила лишь третье условие, да и то частично, и это помогло в подавлении восстания на Юге.
Больше денег штаты не дали.
Таково было положение дел в 1561 году. В сущности же, все вышесказанное, т. е. войну католиков с гугенотами, войну Севера с Югом можно изложить в нескольких словах. Одни имели все, другие — ничего. Одни были богаты, другие — бедны.
Это была война богатых против бедных.
* * *В сентябре 1561 года Екатерина Медичи, как всегда, лояльная по отношению к обеим партиям, решила помирить враждующие стороны, точнее, сделать попытку утихомирить вспыхивающие страсти, устроив для виднейших представителей этих партий нечто вроде турнира. Но не вооруженного, а словесного. Возможно, кто-то из них победит, другие тогда на время поостынут. Если же найдется общий для всех компромисс, ей не в чем будет упрекнуть себя впоследствии. Со своей стороны она сделала все, что могла, и не ее вина в том, что эти две воинствующие клики вскоре начали душить друг друга вместо того, чтобы хотя бы попытаться кончить дело миром.
В отношении Гизов у правительства не было никаких двусмысленностей. Но вот удастся ли им убедить проповедников-гугенотов в их заблуждениях? Коли случится так, она согласна простить им все их выходки, но потом, когда все успокоится, она им все припомнит. Виселиц и костров хватит для всех возмутителей спокойствия. А сейчас надо быть гибкой и проводить политику примирения.
В связи с этим уже был издан эдикт о свободе вероисповедания в марте 1560 года. Но гугенотам показалось этого мало, и они открыто выступили против центральной власти, попытавшись захватить короля в замке Амбуаз. Эдикт отменили, с заговорщиками жестоко расправились. При этом чуть было не послали на плаху самого Конде, которого хитростью заманили и ловушку. Екатерина, правда, не хотела смертной казни, боясь, что это ей сильно повредит в случае, если ее сын умрет и она станет регентшей. Да тут еще Монморанси стал умолять ее… Смерть Франциска явилась для нее облегчением: Конде тут же был выпущен на свободу, поскольку власть Гизов закончилась, а сама она стала правительницей государства.
Страсти немного улеглись, но через год вспыхнули снова. Новый эдикт? Возможно, придется пойти и на это; все зависит от того, каков будет результат собеседования, которое враждующие стороны с согласия правительства решили устроить в Пуасси близ Парижа в сентябре 1561 года.
Местом сбора назначили доминиканский монастырь, время — десять часов утра. К девяти часам толпы народа уже отовсюду начали стекаться на площадь перед монастырем, чтобы стать непосредственными участниками событий, которые, безусловно, оставили свой след в истории. Здесь были и католики, и гугеноты, как политические, так и религиозные. Здесь же, как на площади, так и в самом здании, находилась группа политиков, радеющих не о религиозных распрях, а единственно о благе государства. Впрочем, тогда они еще открыто не заявили о себе как о партии, это случилось несколько позже. Среди них — канцлер Л'Опиталь, известный оратор барон де Силли и адвокат Жан Ланж. На этих последних Екатерина возлагала надежду о примирении сторон, и им несколько дней тому назад были даны на этот счет соответствующие указания.
В половине десятого к месту сбора подкатила карета в окружении всадников в темных одеждах и белых брыжах. Это были гугеноты, сопровождавшие кардинала де Беза[10], который и должен был представлять на форуме партию протестантов.
Едва он вышел из кареты, толпа разноголосо загудела и заколыхалась. Иные глухо ворчали, другие дружно рукоплескали; католики хмурили брови, гугеноты кричали слова приветствия. За кардиналом, опираясь на его руку, вышла королева Наваррская[11]. В начале этого года она официально отказалась от католической религии и приняла новую веру, видимо, в противовес своему мужу, который собирался перейти в католичество. В Париже она остановилась в Бурбонском дворце, потом переехала в замок Сен-Жермен. Кроме них со стороны протестантов присутствовали коадъютор Кальвина и итальянский пастор Пьеро Вермильи.
Де Без милостиво кивнул тем, кто приветствовал его. Толпа, на две трети состоявшая из католиков, угрожающе заволновалась и двинулась было на него, но дорогу ей преградил эскорт лучников, заранее выстроившихся вокруг площади и у ворот монастыря, во избежание вооруженного столкновения враждующих партий. Людская масса неохотно попятилась, раздалась в стороны, и тут же послышались из ее недр радостные возгласы:
