Алексей Салмин - Буря на Волге
— Ах, так, курдюки бараньи! Астраханских чилимников задевать?! — крикнул Иван Петрович, сунув кулаком крайнего. Щеголи выскочили из кабачка, след их простыл.
С тек пор и укрепилось это рыбье прозвище за Петровичем, правда, наполовину укороченное — его стали звать Чилимом...
Стемнело. В небе загорелись одна за другой робкие звезды, половинка луны, похожая на раскаленный сошник, выплыла из-за густого вербача. Чилим неторопливо раскидывал сеть.
А в это время в теньковском кабачке шел приятный разговор хозяина плеса Пронина с теньковским урядником Чекмаревым.
— Вот зачем я позвал тебя, Лукич, — наливая стакан, говорил уряднику на ухо Пронин.
— Выпить и закусить, — ответил урядник, — это неплохо. Я люблю, — улыбнулся он, глядя в стакан выпуклыми рачьими глазами.
— Выпить, это само собой, а ты вот помоги мне.
— Для вас, Ларионыч, в огонь и в воду... — покручивая черные усы, ответил урядник.
— Надо мне поймать Чилима. Знаешь такого?
— Как же, — кивнул головой урядник. — Астраханец?
— Он, самый. Валандается каждую ночь в моих водах, аренду перестал платить и рыбу не сдает. Пытался я посылать работников, да все впустую, больно хитер он, дьявол... Не могу обуздать.
— Обуздаем! — уверенно пообещал урядник, чокаясь с Прониным. — Когда заняться?
— Я скажу. Может, сегодня. Ты пока тут того, угощайся, а я на минутку...
Пронин вышел из кабачка.
— Тришка! Сверчок! Подь сюда! — крикнул он с крыльца. — Вот чего, Сверчок, беги сейчас же, куда я говорил...
— Слушаю! — покорно ответил Сверчок и быстро побежал к пристаням.
Когда Пронин вернулся в кабак, урядник был уже навеселе, раскраснелся, глаза его еще больше выпучились и блестели в масляной улыбке. Он покуривал папироску и пускал синие колечки к прокопченному потолку.
— Скучаешь? Наливай еще! — поглаживая бородку, предложил Пронин.
— Хватит, Митрий Ларионыч, нельзя так много, служба...
— Ну, гляди, а я еще выпью... И знаешь, ведь какой подлец! Однажды собственными глазами вижу: поехал в нижний плес, ну, думаю, шалишь, молодчик, не уйдешь сегодня. Всю ночь сторожил с работниками на берегу, и нет — как в воду канул. Слышу на рассвете — едет сверху и песенки поет. Стало быть, опять нас в дураках оставил.
— Он это в Астрахани насобачился — скрываться от барина,— заметил урядник.
— Вот это верно сказано, — подтвердил Пронин. — Все рыбаки честно платят и рыбу сдают, а этого мерзавца никак не вгоню в колею.
— Вгоним...— пообещал Лукич. — Ну, Митрий Ларионыч, благодарю, мне пора. Коли потребуюсь, присылай. Я с моим удовольствием сам пойду или Сковородкина пошлю, он — а-яй! — мастак на такие штуки... — покачиваясь и часто мигая, жал костлявую руку Пронина урядник.
Слышавший их разговор целовальник улыбнулся. «Подите суньтесь, как он вас переметнет из лодки...» — сказал он, убирая со стола посуду.
Тихая ночь. Плещутся сонные волны. На теньковской колокольне пробило час. Предутренняя дремота начала сковывать Васю. Он взмахнет веслами, да так и застынет в дремоте.
— Ты чего это, Васятка? — спросил отец.
— Спать хочу.
— Намочи голову — пройдет. Еще кинем разок и ко дворам.
Вдруг из кустарников у берега выскользнула темная лодка и быстро понеслась навстречу.
— Стой! — завизжал Пронин.
Чилим вскочил на ноги и проворно стал вытаскивать сеть.
— К берегу, в кусты,— шепнул он Васе.
Но было уже поздно. Лодка под сильными ударами четырех весел настигла Чилима.
— Вот тебя куда надо... — показал костлявым кулаком за борт Пронин.
Стражник вскочил, выхватывая из ножен шашку. Но в это время раздался глухой удар, и шашка, блеснув острием в воздухе, плюхнулась за борт, а следом за ней и стражник.
— Держи его, держи! — закричал Пронин, толкая Клешнева и Синявина в воду.
Матюшин и Стеблев тем временем кинулись в лодку к Чилиму.
— Не лезь! — кричал разъяренный Чилим, — Башку разобью.
Пока Синявин и Клешнев вытаскивали стражника, Чилим отбивался.
— Караул, убивают! — кричал Матюшин, притиснутый Чилимом к борту.
Клешнев и Синявин, вытащив Сковородкина, тоже кинулись на Чилима.
— Держи, держи! — кричал Клешнев, хватая Чилима за руку. — Ага, попался, голубчик! — и они вчетвером навалились на рыбака, и связали ему руки.
— Теперь не уйдешь! — визжал Пронин.— Тащите его на берег!
Бросив Чилима, все кинулись к стражнику.
— Что это? — удивился Матюшин.
— Да он же не дышит! Вот чучело, воды всего по колено, а он никак утоп, проклятый! — кричал Клешнев.
— Как утоп? — дрожа от страха, визжал Пронин.
— Так вот и утоп! Видишь, не дышит, — сказал Клешнев.
— Живо, откачивай. Отойдет! — командовал Пронин.
— Давно отошел... — заметил Синявин.
— Что, голубчик, сделал дело? — прошипел Пронин, согнувшись над связанным рыбаком.
Чилим плюнул ему в лицо и крикнул сыну:
— Васька! Режь веревку!
— Ишь, чертенок, еще кусается! — отталкивая Васю от отца, кричал Клешнев.
Вскоре лодка с мертвым Сковородкиным и связанным Чилимом отошла к пристани, Молодой Чилим остался один и, обливаясь слезами, начал вычерпывать из лодки воду.
Глава вторая
До января Чилим сидел в пересыльной тюрьме, дожидаясь вызова. Губернский уголовный суд был завален делами. Из Красновидова привели двух старух, уличенных в поджоге торговых домов. От помещика Лебеденко пригнали под конвоем крестьян, убивших лесника. От княгини Гагариной привезли трех связанных парней, подозреваемых в поджоге десяти стогов барского сена. И так без конца...
Когда, наконец, жандармы привели Чилима в судебную камеру, судьи и присяжные уже зевали и нехотя, даже с досадой, поглядывали на подсудимого.
Чилим увидел прежде всего огромный портрет царя в позолоченной раме. Николай второй, в военном мундире со шпагой и широкой голубой лентой через плечо, строго смотрел на подсудимого.
Под этим портретом, в кресле с высокой спинкой сидел председатель суда, по бокам его, в креслах со спинками пониже, сидели остальные члены суда. Ниже ступенькой, на простых деревянных стульях, разместились присяжные заседатели, их было много, и все они позевывали, перешептываясь между собой. Вид у всех был серый, измученный.
Лицо председателя было желтое, точно из воска, маленькая черная бородка подскакивала вверх, когда он говорил что-то, глядя на обвинителя, соседу справа — члену суда. Тот стоял на трибуне и рассеянно перебирал какие-то бумаги, видимо, отыскивая дела Чилима.
Председатель, болезненно наморщив лоб, смотрел на трибуну опухшими глазами, он был не в духе. Не только оттого, что устал вершить дела правосудия, но и оттого, что положенное время для отдыха провел сегодня дурно, обмывая с судейскими друзьями какое-то выгодное дело. Оно бы, конечно, и не совсем было дурно, если бы не продулся вдрызг этому обвинителю.
— Ставлю банк — берет, — жаловался он, — ставлю другой — туда же. Рад, что удалось набить карман...
— Шулер, — посочувствовал член суда.
Тихую беседу их прервал секретарь суда. Он стал зачитывать акт предварительного следствия.
— Подсудимый! — поднялся председатель, — Встаньте! Отвечайте суду, каким образом вы умертвили стражника Сковородкина?
Чилим и не думал кривить душой, да и улики были налицо... Он знал одно, что судья работает за деньги, адвокат хлопочет за деньги, свидетели принимают присягу тоже за деньги. Как же можно искать на суде правды, не имея гроша в кармане? Решил говорить напрямик. И, комкая свой смятый картуз, ответил:
— Господа судьи, да, я, виновен в том, что убил стражника, но я скажу только одно: убийство случилось по ошибке. Я было хотел оттолкнуться от его лодки, а весло соскользнуло, да и ночь была темная, разве впопыхах-то разберешь... Стражника мне жаль, хотя его теперь и нет в живых — дело прошлое, но все же я скажу, что был он человек хороший. Бывало, придет на ватагу: «Ну как, Чилим, спрашивает, рыбку ловишь?» — «Этим, говорю, и кормлюсь, что ловлю». — «Уху, наверное, сваришь?» Ну, мы люди простые, рады гостю, сваришь ему уху, а он опять: «Вот чего, Чилим, сам знаешь, рыба посуху не ходит, жидкость требует». Ну, мы люди простые, понимаем что к чему, и гонишь, бывало, за водкой сына. Стражник нальется доверху, накушается ухи и спит за милую душу там же, на травке под кустиком, Потом, когда очнется, домой собирается. «Вот чего, Чилим, говорит, жена завтра пироги хотела стряпать, неплохо бы и с рыбой». Что же, пожалуйста, и на пироги ему рыбы дам, а там он и уйдет спокойно...
— Ближе к делу. По существу, — предупредил председатель.
— Да я уже все сказал.
— Значит, признаешь себя виновным в убийстве Сковородкина?
