Дмитрий Петров - Юг в огне
— Не ляскал бы языком чего не надо, — пробурчал хмуро Свиридов. Гляди, парень, а то за такую брехню можешь и поплатиться.
— Да я-то при чем? — растерянно заморгал усатый казак. — Я ж не свои слова гутарю… За что купил — за то и продаю.
— Гляди, а то тебе с такой продажей может не поздоровиться.
— Да будет вам, казаки, — проговорил Сазон, стремясь примирить повздоривших. — Есть о чем разговор вести… Вот ехать скоро на позиции, а ехать неохота. Ты когда, Прохор, едешь в полк?
— Через тройку дней надобно выезжать.
— Что так скоро?
— Пора, — вздохнул Прохор. — Наше дело такое: побыл-пожил — и след простыл… Хочу еще к брату Константину в Ростов заехать, давно не видался с ним…
— Да, — вздохнул и усатый казак, закручивая цигарку. — Скоро и мне, братцы, ехать на позицию. А ехать, правду сказал Меркулов, неохота. Как вспомнишь о фронте, так, истинный господь, дрожь берет. Сию пору там грязюка непролазная. Прошлый год в это время наш полк в Полесии стоял. Ух, помнится, и грязища же! Ноги не вытянешь. А ежели вытащишь ногу, так сапог в грязи останется.
— Такие, как ты, конешное дело, отлынивают от фронта, — процедил сквозь зубы Свиридов, с пренебрежением глядя на усатого казака.
— Что ты, Максим, ко мне все цепляешься? — выпуская из носа широкую струю дыма, вспылил тот. — Я ведь тебе не жена. Как колючка, прицепился.
— Ну, бросьте вы, — снова примиряюще сказал Сазон. — Чего вы взъерепенились?.. Ты вон глянь, Максим, жалмерок-то сколько попришло. На тебя поглядывают… Ох, братцы мои, сколько их развелось тут! Да бабы-то, бабы-то какие — красивые, жирющие! Эх, дьявол бы их побрал, да разве ж от них захочешь идти на позицию?
Казаки, взглянув на молодых женщин, засмеялись.
— Жируют тут без нас, — со вздохом проронил кто-то из казаков. Молодые казаки все на позицию, так они тут старикам-свекорам головы позакружили.
— Истинную правду гутаришь, — захохотал Сазон. — Гляньте, снохачи-то повыстроились, — указал он на стариков, нетерпеливо поглядывающих на крыльцо правления, На котором вот-вот должен появиться атаман. — Видите, так их… загорюнились, чуть слезы не льют, жалко им, вишь царя-батюшку…
— Брось дурковать! — оборвал его Свиридов.
— Что это ты, Максим, не с той ноги, что ли, ныне встал? — насмешливо посмотрел на него Сазон. — Тебе что, стариков стало жалко? Да будь они прокляты, старые хрены!
— Чего ты на них обозлился, Сазон? — смеясь, спросил Прохор. — Может, у тебя какой старик жену отбил, а?
— Таких делов за своей жинкой не замечал, — проговорил Сазон. — А вообще-то все могет быть. Надежду можно иметь только на отца да на мерина. Отца не уведут, а мерина не продадут… Ха-ха! Кажись, перепутал пословицу… Ведь они, старики-то, охальники наипервейшие. Им в рот пальца не клади. Хоть зубы у них и плохие, а откусят…
Казаки захохотали.
— Атаман вышел! — крикнул кто-то.
Гомон над площадью затих. Взоры всех устремились на крыльцо правления. Там, держа булаву, в окружении своих помощников стоял станичный атаман Никифор Иванович Попов, упитанный, краснолицый казак лет за пятьдесят. На нем была светло-серая драповая офицерская шинель с поблескивающими орластыми пуговицами в два ряда. На плечах отливали серебром есаульские погоны. Лицо атамана было скорбно, словно он только что вернулся с похорон близкого человека.
Смахнув с головы каракулевую серую папаху и погладив широкую русую бороду, он внимательно оглянул толпу.
— Здравствуйте, господа станичники, казаки и урядники! — крикнул он.
— Здравья желаем, ваше благородье! — послышались ответные голоса. Здравствуйте, господин станичный атаман!
— Что, дорогие станичники, пришли узнать всю правду от меня? — тихо спросил атаман, снова с грустью обводя взглядом толпу.
— Да, господин атаман, — прорвался гул голосов. — Пришли узнать… Расскажи нам!.. Расскажи!..
— Не моими бы устами говорить, а вашими ушами слушать эту печальную весть, — проговорил атаман. — Ну что же, послушайте. Что знаю расскажу… Совершилось, дорогие станичники, невиданное и неслыханное доселе в истории Российского государства событие. Наш самодержец всероссийский, государь-император Николай Александрович, в силу сложившихся обстоятельств вынужден был подписать отречение от престола… — Голос у атамана задрожал. Многим показалось, что в глазах у него блеснули слезы.
Толпа стояла не шевелясь, напряженно слушая, что говорил атаман. Лишь кое-где отсмаркивались старики, вытирая глаза.
— …вынужден снять с себя сан императора всероссийского, продолжала атаман, — перешедший ему по наследству от предков, православных русских царей… Власть перешла в руки Временного правительства во главе с председателем Государственной думы Родзянко… События, господа казаки, нарастают с головокружительной быстротой, и неведомо никому, что сулит нам завтрашний день… Да, господа, свершилась революция. Угодна она вам или нет, но это факт. От него никуда не денешься… В столице нашей, в Петрограде, сейчас происходят беспорядки. Чернь вышла на улицу. Идет стрельба, много невинных жертв. Таково положение в Петрограде. Я молю бога, господа станичники, чтобы эта смута не коснулась бы нашего тихого Дона… Мы, казаки, всегда, из века в век, самоотверженно служили своей отчизне и…
— Престолу! — насмешливо крикнул кто-то из группы фронтовиков.
— Тш!.. Тш!.. — зашикали в толпе.
Атаман метнул свирепый взгляд туда, откуда послышался крик. Там стояло десятка два солдат с красными бантами на груди и несколько казаков. Они насмешливо встретили взгляд атамана. Кто из них крикнул — трудно понять. Клокоча от гнева, атаман хотел было накричать на них, но передумал. Нужно ли в такое время связываться со смутьянами?
— Вот! — злорадно поднял он палец вверх. — Не всем понравились мои слова… Но пусть они кое-кому и не нравятся. Зато основной массе казачества они дороги и понятны… Вот сейчас злонамеренный человек, фамилии его не знаю и знать не хочу, крикнул, что казаки, дескать, служили и престолу… Да, и престолу, скажу я. И плохого я в этом ничего не вижу. Престолу, дорогие станичники, скажу я с гордостью, даже. Правду никогда не страшно сказать. Может быть, я и ошибаюсь, господа, но мне кажется, что нам, казакам, неплохо жилось при царях. Всегда мы имели от государей льготы и привилегии. Мы были первыми людьми в государстве Российском, верными сынами отечества своего.
— Особенно в девятьсот пятом году! — послышался все тот же насмешливый голос из группы фронтовиков.
— Тш!.. Тш!.. — снова пронеслось по толпе. — Не перебивайте ятамана!..
— Нам нечего вспоминать девятьсот пятый год, — покосившись на фронтовиков, сдержанно сказал атаман. — Не мне с вами судить — правы ли были тогда казаки или нет, выполняя волю правительства. Рассудит история…
— Она уже рассудила! — на этот раз зазвучал из толпы уже другой, звонкий, почти мальчишеский голос.
— Да кто это все орет? — в ярости гаркнул грузный седобородый старик, злобно выкатив глаза. — Заткните ему, стервецу, глотку!
— По морде ему, чтоб замолчал! — визгливо поддержал грузного старика его сосед, тщедушный, высохший старичишка. — Что это не дают атаману говорить!
У атамана пропало всякое желание продолжить речь. Хотелось перед народом излить душу, поделиться переживаниями и думалось, что его поймут. Но вот нашлись же такие мерзавцы, которые все испортили… К чему теперь продолжать? Получилось совсем не так, как думал атаман.
— Господа, — тоном человека, получившего тяжелое оскорбление, проговорил атаман, — прошу простить меня, я больше говорить не могу… Не могу!.. Вы пришли сюда просить меня, чтобы я рассказал вам, что произошло в стране, высказался бы перед вами… Но мне не дают говорить, не дают говорить вашему атаману. Какие-то молодчики, — пренебрежительно скривился атаман, — видимо, лучше меня знают… Так пусть же они перед вами и выскажутся. Пожалуйста, прошу! — жестом показал он на крыльцо.
Переждав минуту и видя, что никто из фронтовиков не появляется на крыльце, атаман злорадно продолжал:
— Я так и знал, что никто не решится нагло взглянуть в глаза своим отцам и дедам. Крамола проникает и к нам, на тихий Дон. Остерегайтесь ее, господа старики! Бойтесь ее!.. Есть предание, что наш голубоводный тихий Дон мутнеет, когда на него надвигается несчастье. Так будьте же бдительны, не давайте мутнеть нашему Дону, берегите его, чтоб всегда он был чист…
— Долой монархиста! — выкрикнуло несколько возмущенных голосов. Долой атамана!
Побледнев, атаман настороженно смотрел в ту сторону, откуда неслись эти крики. Он видел, как фронтовики, кого-то выталкивая, взволнованно кричали:
— А ну, пойди-ка, заткни ему горло!.. Пойди скажи народу, ты ж ученый человек… Да не бойся… Мы заступимся…
