Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Главная и одна только крепость должна быть Севастополь при гавани того же имени, которой описание и сметы у сего прилагаются… Прочие места, Кезлов, что ныне Евпатория, где обновить только старый замок с небольшими наружными укреплениями… В Феодосии возобновить строение городское и приморскую сторону ограничить батареями…
…Рассматривая пользу сего места (Севастополя), находим мы, что по близкому его к турецким берегам положению оно весьма способно содержать в страхе все прилегающие селения, прикрывать наши торги и подвозы… тревожить купеческие неприятеля суда по всему Черному морю и самые его военные флоты встречать можно почти при самом их выступлении из Константинопольского пролива. Сие пристанище вместить может самые многочисленные флоты. Воздух в сем месте благорастворенный, и жаркие летние дни прохлаждаются морскими ветрами; земля в окрестностях тучная, как и во всем пространстве Таврической области; камень для строения находится в самой близости, также и в лесе, для сожжения извести, кирпича и черепицы недостатка быть не может…
На построение по сему чертежу потребно денег 4 628 474 р. 37 1/4 коп. Времени 10 лет, из которых первый год употребится на приготовление к работе и доставление нужных припасов. Рабочих солдат и матросов, чтобы все строение совершить в положенное время, требуется ежедневно до 3000 человек. Мастеровых, как-то каменщиков, плотников и прочих, до 500 человек…
Из всеподданнейшего доклада Потемкина
О школе для малолетних, где бы не токмо первоначальныя, но и вышния науки, на Греческом, Российском, Татарском и Итальянском языках все нужное преподавалось с таким различием, чтоб сироты и бедных отцов дети обучались на казенном коште; о больнице с аптекою, где также сирых и дряблых заслуженных людей пользовать безденежно…
Ордер Потемкина Азовскому губернатору Черткову
Колоколец, дергаемый сильной рукой, тренькал с непривычной настойчивостью: дон-дон-дон-дин-дин-дин!
Камер-фрау Марья Саввишна Перекусихина, дремавшая в своем углу, встрепенулась.
«Гневается, — подумала, — истинно так…»
— Иду, иду, иду, — отозвалась она, и это под высокими сводами родило слабый отзвук: ду-ду-ду-у…
— Ну?! — Государыня шла ей навстречу.
Перекусихина опешила.
— Неповинна я, — пробормотала она привычно.
Екатерина усмехнулась.
— Знаю, что неповинна. Доколе ждать? Ну? Который раз посылаю за ответом, а ответа нет.
— Не серчай, матушка-государыня, — она уже догадывалась, о чем речь, — ответ беспременно будет. Не могут их высочества не ублаготворить свою повелительницу и благодетельницу.
— Могут! — Екатерина рубанула пухлой рукой. — Они все могут. Нет в них ни трепета, ни благоговенья — одно перекорство. Павел, тот главный перекорщик, а Марья ему вторит.
— Послать нешто к ним его превосходительство дежурного генерал-лейтенанта графа Чернышова, — не то спросила, не то утвердила Марья Саввишна. — Уж больно он говорлив да настойчив.
Екатерина на мгновенье задумалась.
— Пожалуй, ты права. Напишу-ка я записку. — Она торопливо присела к столу и начертала несколько строк.
— Да, ты на письме востра, государыня-матушка, — напиши так, чтоб их слеза прошибла.
— Вот, снеси к его сиятельству, и пусть тотчас едет. Я им тут написала, что каждый день промедления обходится казне в двенадцать тысяч рублей. Штат собран, люди который день ждут отъезда… Ну да граф знает, как все выразить.
— Двенадцать тыщ! — всплеснула руками Перекусихина. — Кто считал-то?
— Генерал-прокурор князь Вяземский[3]. Это его люди сочли.
— Всамделе? Эдакая прорва людей да лошадей! И все, прости Господи, жрать просят, — со своей обычной непосредственностью, за которую так любила ее Екатерина, отозвалась Марья Саввишна.
В самом деле, тысячи, десятки тысяч людей, лошадей, карет и возков ждали сигнала к шествию. К шествию государыни императрицы Екатерины Великой во главе многочисленной свиты в новоприобретенные области Российской империи, в прекрасную Тавриду. А сигнала все не было.
Причина замедления была ведома считанным людям из ближайшего окружения. Ее императорское величество возжелало, дабы ее сопровождали внуки — десятилетний Александр[4] и восьмилетний Константин[5].
Нет, это была вовсе не прихоть. Им, а особенно Константину, предназначалось великое будущее. Дитя вкушало молоко кормилицы-гречанки, учителя и наставники-греки окружали его с младенческой поры, дабы вошло и проросло в нем семя высокое. Ибо с малолетства сияла над ним корона императора Византии. Той Византии, которая была некогда светочем христианского мира, оплотом православия, могущественной империей Востока.
Византию, откуда православие пришло на Русь, вероломно поработили турки-османы. В своем захватническом порыве они завоевали весь юго-восток Европы, сея смерть и кровь, неся рабское ярмо миллионам христиан порабощенных стран.
Александру и Константину следовало проделать первую половину пути в Византию. Придет время, и этот путь станет для них триумфальным. Они проделают его под ликующие возгласы не только россиян, но и греков, сербов, молдаван, валахов, болгар, черногорцев в освобожденной столице новой Византии — Константинополе, сбросившем путы османского ига.
Внуки обязаны проделать с нею первую часть этого пути! Они должны впитать в себя обаяние бескрайних пространств империи, жаркий и ароматный дух южных степей, вдохнуть соленый ветер Черного моря. Там, за ним — Византия…
Удивительна метаморфоза принцессы захудалого рода Софии-Фредерики-Августы, в святом Крещении Екатерины Алексеевны. Она стала более русской, нежели представители старинных российских титулованных родов — Долгоруковых, Голицыных, Салтыковых и других. Пуще их блюла она русские обычаи, усердней их молилась пред святыми иконами, ревностней радела за интерес России, горячей — за ее могущество.
Что это было? Природный артистизм? Переменчивость? Или желание во что бы то ни стало срастись с народом той страны, которую она волею прихотливого случая незаконно возглавила? Боязнь потерять престол? Или все это вместе взятое…
Она была несомненно талантлива. На диво трудолюбива: оставила потомкам эпистолярное и литературное наследие, не говоря уж о бумагах деловых, управленческих. В них виден, кроме всего прочего, природный ум и здравый смысл.
Ее отличала игра воображения, свойственная всем аристократическим натурам. Она, например, воображала, будто каждая крестьянская семья в состоянии иметь на обед курицу, и всерьез уверяла в этом своих зарубежных корреспондентов — Вольтера, Гримма, Дидро, госпожу Бьелке. Она полагала, что народ в империи благоденствует под ее скипетром, и ничто не могло разуверить ее в этом.
Нынешний год — год двадцатипятилетия ее правления. Она собиралась обозреть его плоды в полном смысле слова — обозреть, то бишь увидеть своими очами благоденствие в новоприобретенных землях империи. И в новой ее жемчужине — Тавриде, бескровно вправленной в корону России трудом и талантом Потемкина[6] — первого среди ее верных слуг.
Все было приуготовлено к торжественному шествию императрицы в южные пределы: не одни лишь путевые дворцы, но целые города с храмами, присутственными местами и домами обывателей. О прочем — триумфальных арках, собраниях принаряженных поселян, музыке — и говорить нечего. Шествие должно было обратиться во всенародное празднество.
Но — без великокняжеской четы. Таинственный законный (а были и незаконные) сын и наследник Павел и его супруга[7] — устранены. Отчуждение, начавшееся с воцарением Екатерины, росло год от года. Царевичу внушали: мать похитила у него корону, царствовать должно ему. Мать видела в нем соперника и сторонилась его.
Но маленькие царевичи… Екатерина обожала своих внуков. Они были отняты от родителей, и царственная бабушка с увлечением занималась их воспитанием. Ее кумиром был старший — Александр.
Теперь она досадовала: отпустила внуков в Павловск, там они схватили простудную лихорадку — еще бы, недосмотрели, там не до мальчиков, — и уж который день дожидается их возвращения.
Переговоры доселе ни к чему не привели. Мать их, великая княгиня Мария Федоровна, до замужества принцесса Вюртембергская, отписывалась: дети-де слабы, не оправились от хвори, опасно везти их в столь долгое путешествие. Не менее полугода в дороге!
Вот и хорошо, вот и славно, отвечала Екатерина, смиряя себя, мальчики увидят мир взамен постылого дворцового круговращения. А она сумеет их уберечь, еще бы!
Засим последовало долгое молчание. Павловск словно бы затаился, государыня тоже выжидала. Ехать к ним на поклон? Еще чего!
