Абузар Айдамиров - Долгие ночи
Учение Кунты-Хаджи шло вразрез идеологии "священной войны", которой придерживались сторонники Шамиля. Они проповедовали войну с иноверцами, а Кунта-Хаджи — классовый, национальный и религиозный мир, покорность властям. Окружение Шамиля стремилось к богатству и роскоши, а Кунта-Хаджи, выходец из народных низов, сам бедняк, призывал жить скромно, честным трудом. И измученные, изнуренные войной, доведенные до грани физического истребления, потерявшие надежду на возврат прежней жизни люди охотно примыкали к народному шейху, что могло стать серьезной угрозой идеологической основе имамата Шамиля. Имам стал всячески притеснять Кунту-Хаджи и, наконец, в 1859 году тот вынужден был отправиться в Мекку.
Первое время администрация края не мешала деятельности Кунты-Хаджи, поскольку он проповедовал мир, покорность царю и властям. Однако вскоре часть последователей Кунты-Хаджи объединилась в крупную религиозную секту. Они использовали учение устаза[4] в своих корыстных целях. Среди них были и прославленные воины и военачальники Шамиля, в свое время выступившие против жестокости колониальной политики царизма;
без ведома Кунты-Хаджи они стали создавать из секты слаженную военную организацию, тщательно готовя ее к будущему восстанию.
Разделив Чечню на восемь районов и поставив во главе каждого по наибу, они практически установили свое, не зависимое от царской администрации, управление в аулах. Изготовлялись оружие и порох, под видом спортивных игр проводилось обучение молодежи военному делу. Волнения среди мюридов[5] кунта-хаджийцев делали обстановку еще более напряженной.
Верные царю муллы доносили о готовящемся восстании. Из Тифлиса Лорис-Меликову несколько раз напоминали о том, что начальство сочло бы за лучшее убрать Кунту-Хаджи с Кавказа. Но Лорис-Меликов не соглашался. Арест устаза, по его мнению, кроме неприятностей ничего не давал: во-первых, сам Кунта-Хаджи и его проповеди, в сущности, безвредны; во-вторых, уберешь его — и освободившееся место может занять другой, более деятельный и мятежный человек, что куда опаснее.
Верил ли Лорис-Меликов внешнему спокойствию, царившему в крае последние два года? Нет, не верил. Ведь из донесений лазутчиков ему было известно о брожении умов в Чечне. И получив сообщение о том, что во время своей последней поездки в Мекку Кунта-Хаджи якобы встретился с чеченскими, черкесскими, кабардинскими и осетинскими эмигрантами и вступил с ними в тайный союз, он отдал приказ арестовать Кунту-Хаджи.
Возмущенные мюриды немедленно отправились к Шалинскому редуту и потребовали освобождения устаза.
Опасаясь, что эта мирная манифестация может вылиться в восстание, в Шали спешно отправили генерал-майора князя Туманова с шестью батальонами пехоты при четырех орудиях и с четырьмя сотнями казаков. Орудийные залпы рассеяли толпу, оставив на земле сто шестьдесят четыре убитых, среди которых оказались и шесть женщин.
Этими мерами Михаил Тариэлович не ограничился. Спустя неделю в крепость Грозную собрали наибов и наиболее уважаемых людей Чечни. От них потребовали немедленно выдать зачинщиков шалинского дела и всех тех, кто ранее был намечен для отправления в ссылку, а также запретить зикр[6]. За проступок одного человека отвечал целый аул. На исполнение требования отводился недельный срок. В противном случае Лорис-Меликов грозился уничтожить все аулы. По его приказу войсковые подразделения были приведены в полную боевую готовность.
По личному указанию Лорис-Меликова наиболее авторитетные муллы и кадии[7] подготовили проповеди, содержание которых было согласовано заранее, и в сопровождении особых приказов разослали их по аулам и мечетям. Для поддержания порядка пришлось перебросить в Чечню новые воинские части с Кубани.
Чечня созрела для взрыва. Горцы прекрасно знали о взаимоотношениях России с западными державами и о событиях в Польше. Сотни чеченских офицеров и переводчиков, ежедневно общаясь со ссыльными поляками, служившими в области, жадно ловили рассказы последних и несли их в народ. Чтобы обуздать и удалить непокорных из края, Михаил Тариэлович предложил Тифлису набрать из чеченцев полк и отправить его на подавление польского восстания. Но из этой затеи ничего не вышло.
* * *
"Переселить бы их всех в Турцию, — подумал Михаил Тариэлович. — Счастливчик же граф Евдокимов. Сумел вырваться из этого осиного гнезда и осесть в Кубанской области. Да еще отделаться от всех этих шапсугов, бжедухов, убыхов и прочих дикарей, выпроводив их в Турцию. Хитрая бестия, что и говорить!"
Переселение горцев в Турцию поощрялось еще при Ермолове. Таким образом царское правительство стремилось сократить численность горского населения, одновременно заселяя освободившиеся земли казаками.
На переселение ушло года два. Михаил Тариэлович вспомнил совещание в Тифлисе, на котором присутствовали Великий князь Михаил Николаевич, князь Барятинский, князь Орбелиани и граф Евдокимов. Вопрос тогда стоял так: либо горцы переселятся на бесплодную и болотистую равнину, либо в Турцию.
— От этого зависит дело окончательного покорения восточного побережья Черного моря. Я думаю, горцы отдадут предпочтение Турции, — высказал свое мнение Михаил Николаевич.
— Надо переселить их туда, — добавил фельдмаршал Барятинский.-
Не теряя времени и сколько возможно. Очистив край от них, мы утвердим свое положение навсегда.
— Я поддерживаю мнение Его Сиятельства, — сказал граф Евдокимов. — Переселение горцев в Турцию, несомненно, — важная государственная мера, способная закончить войну в кратчайший срок и без большого напряжения с нашей стороны. Эта мера даст нам возможность свободно развивать колонизацию в предгорьях.
— А согласится ли турецкое правительство принять их в пределы своей империи? — засмеялся Великий князь.
— Я думаю, их примут с большой радостью.
Все было ясно и просто. Так просто, словно горцев отправляли на свадьбу. В Константинополь, на переговоры с турецким правительством о приеме переселенцев в Оттоманскую империю, решили послать его, Михаила Тариэловича.
В 1860 году вместе с русским поверенным в Константинополе А. Б. Лобановым-Ростовским ему удалось добиться согласия турецкого правительства принять триста тысяч татарских и ногайских переселенцев из Крыма и три тысячи кавказских горцев.
Для начала это был большой успех. Крым сразу покинули двести тысяч жителей. Вслед за ними потянулись ногайцы. Но с горцами возникли осложнения — их пришлось принуждать к переселению.
Турки хотели расселить их вдоль русско-турецкой границы, как настойчиво советовали им хитрые англичане, но русское кавказское начальство было категорически против. Особенно Евдокимов.
— Если турецкое правительство расселит их вдоль нашей южной границы, то там появится тот же неприятель, с которым мы никак не можем окончить войну на Северном Кавказе! — возмущался он.
10 мая 1862 года состоялось высочайшее утверждение постановления Кавказского комитета о переселении горцев.
И началась величайшая трагедия в истории кавказских горцев.
После усмирения Чечни и Дагестана, видя бесполезность сопротивления, заявили о своей покорности и закубанские горцы.
Но правительству этого было мало. Горцы оказались перед выбором: или переселиться к Кубани, безусловно, подчиняясь колониальному управлению, или переехать в Турцию. Но оставить свои плодородные земли ради бесплодных равнин Причерноморья и болотистых низменностей Большой Лабы было для горцев равносильно смерти. Племена, отказавшиеся принять ультиматум, вытеснялись войсками шаг за шагом с равнины — в предгорья, из предгорий — в горы, с гор — на берег моря. И полмиллиона западных горцев, перенесших все ужасы истребительной войны, страшные лишения, голод, повальные болезни, очутившись на берегу, вынуждены были искать спасения в Турции.
Горцы уходили с обжитых мест, покидали свои жилища, оставляли скот и запасы хлеба, а иногда и неубранные нивы. Не многим удавалось продать за бесценок свое имущество. Почему за бесценок? А как же может быть иначе, если несколько сотен тысяч людей продают его одновременно! Цены упали. Особенно на оружие и скот, которые турецкое правительство запретило горцам брать с собой в чужие земли.
Очевидцы рассказали Михаилу Тариэловичу об ужасном положении переселенцев, месяцами ожидавших на берегу судов для перевозки в Турцию. Наступление холодов, почти полное отсутствие средств к существованию и вспыхнувшие эпидемии тифа и оспы сделали положение горцев невыносимым. Прямо на берегу моря лежали растерзанные одичавшими собаками трупы детей, женщин и стариков. Измученные голодом и болезнями переселенцы, едва передвигавшие ноги, заживо становились легкой добычей таких же голодных псов. Турецкие шкиперы обращались с горцами, нанимавшими их посудины, чтобы добраться до берегов Малой Азии, как с грузом: при малейшем признаке болезни людей без всякой жалости бросали за борт. Волны выносили трупы несчастных к берегам Анатолии.
