Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
В ужасе он подскочил на ложе. Немного опомнившись, растолкал служанку и велел зажечь огонь. Он подумал о том, что особые представления самураев о вассальной верности каким-то непостижимым образом соотносятся с неразличимыми голосами сотен тысяч людей, которые в шуточных надписях на стенах выражают свою горечь и недовольство.
— Что-то не спится, — сказал он будто в оправдание, когда служанка зажгла фонарь и обернулась к господину. — Не знаешь ли какой-нибудь интересной истории?
Ранняя весна
Вскоре снег окончательно растаял под струями ливня. Наступили погожие дни. Над городом раздавалось гудение и верещание воздушных змеев.[205] Ребятишки вовсю веселились, не дожидаясь наступления Нового года. Робко проглянуло сквозь облака солнце, и видно было, как истончился лед на пруду. С каждым днем солнечные лучи все жарче пригревали плечи и воротники накидок-хаори. Люди стали поговаривать, что где-то уже показались бутоны на ветвях сливы.[206]
В народе все гадали, какую позицию займет сёгун в отношении ронинов. Никаких новых вестей о том, что в замке принято какое-либо решение, пока слышно не было. Известно было только, что князья Мацудайра и Мори, которым поручено было принять по партии ронинов, посылали запрос членам Совета старейшин относительно своих подопечных. Главы кланов Мацудайра и Мори оказались в затруднительном положении: они не знали, к чему склоняется сёгун, и поэтому не могли определить, как, собственно, им следует обращаться с пленниками. На следующий день после того как ронины были им официально переданы, они направили посланцев к члену Совета старейшин Инабе Тангоноками, дабы прояснить некоторые деликатные моменты.
В запросе от князя Мацудайра говорилось следующее:
— «По прибытии в мою центральную усадьбу вверенных мне десяти человек все они были помещены поодиночке в комнаты огороженного казарменного барака моей дружины. Разумеется, к ним была приставлена стража. Завтра они будут переведены в другую усадьбу, в квартале Мита.
— Хотелось бы знать, следует ли давать прописанные врачом лекарства, если кто-либо из подопечных почувствует себя плохо?
— Что делать с подопечными в случае легкого недомогания?
— Разрешать ли подопечным ношение положенных к одежде верхнего и нижнего кушаков?
— Что делать, если подопечные желают воспользоваться гребнем, пинцетом, ножницами или веером?
— Можно ли предоставлять зубочистки, если они пожелают таковыми воспользоваться? А также следует ли им за едой выдавать укороченные палочки или нет?
— Что делать, если они потребуют письменный прибор и бумагу?
— Что делать, если они пожелают помыться в чане?
— Следует ли переводить их на нижнее подворье в случае неожиданного пожара или иного непредвиденного бедствия?»
Запрос от клана Мори не слишком отличался по содержанию. Главное отличие было в том, что Мори спрашивали еще, можно ли разрешить ронинам обмен письмами с их родственниками. Кроме того, спрашивали, можно ли вообще разрешать подопечным пользоваться палочками во время еды. Судя по всему, отсутствие высочайшего решения по этому делу не давало князьям покоя.
Ознакомившись с запросами, Инаба с грустной улыбкой сказал:
— Пробудут они на вашем попечении, должно быть, недолго, и лично против его высочества они ничего дурного не совершили. Так и рассуждайте. Будет во благо, если они встретят у вас хорошее обращение. А впрочем, судите сами.
С тем он и вернул посланникам их запросы.
Все четверо даймё относились к пленникам по-разному. Князья Мацудайра и Мори с самого начала рассматривали ронинов как заключенных и обращались с ними как с арестантами. На подворье Мацудайра вокруг казарменного барака, где разместили ронинов, поставили ограду с колючей проволокой. На подворье Мори арестантский барак огородили деревянным забором и приставили часовых, которые сменялись днем и ночью. Ронины были заперты в темных комнатах, выходить им никуда не разрешалось, брить лоб и бороду тоже было не дозволено. Ножницы, пинцеты и прочие туалетные принадлежности им выдавали по их просьбе, но затем сразу же отбирали. Размещались они в двух бараках — северном и южном. Все просьбы о свиданиях отклонялись, и письма писать было строжайше запрещено. Ронины принимали все как должное, безропотно подчиняясь правилам и запретам. Тадасити Такэбаяси как-то в разговоре с одним из вассалов Мори, взглянув на высоченный дощатый забор вокруг их барака, сказал с усмешкой:
— Мы ведь все равно уже как бы приняли смерть и считаем себя покойниками, так что ни бежать, ни прятаться в наши намерения не входит.
Слова эти были обращены к Сэйдаю Хаге, самураю, который глубоко сочувствовал и симпатизировал ронинам. Пытаясь сгладить неловкость, тот с горечью ответил:
— Да нет, это на случай, если вдруг нагрянет карательный отряд Уэсуги…
На подворье Хосокавы, где хозяин симпатизировал ронинам, хотя формальный запрос к властям и был направлен, но с пленниками с самого начала обращались учтиво. В первую ночь им отвели для ночлега большой зал в доме, а со следующего дня перевели в две комнаты, разделенные устланным циновками коридором, где они и должны были пребывать в заключении.
Девять человек разместилось в комнате «старших»: Кураноскэ Оиси, Тюдзаэмон Ёсида, Соэмон Хара, Гэнгоэмон Катаока, Кюдаю Масэ, Дзюнай Онодэра, Яхэй Хорибэ, Кихэй Хадзама и Тодзаэмон Хаями. Еще восемь разместилось в комнате «младших»: Дзюродзаэмон Исогаи, Канроку Тикамацу, Сукээмон Томиномори, Матанодзё Усиода, Гэндзо Акахани, Магодаю Окуда, Гороэмон Яда и Сэдзаэмон Оиси.
Дзюродзаэмон Исогаи поменялся с Тодзаэмоном Хаями, которого собирались поместить в нижнюю комнату, сказав:
— Нет уж, его милость Хаями ведь куда как постарше меня будет.
И верно, Дзюродзаэмон не случайно обратил внимание на то, что в верхнюю комнату поместили Кихэя Хадзаму, Яхэя Хорибэ, Дзюная Онодэру и прочих докучных стариков. Двадцатипятилетнему Дзюродзаэмону с ними было бы скучно. Потому-то он и постарался отправить туда совсем еще не старого Тодзаэмона, а сам перебрался в нижнюю комнату к молодежи.
Кураноскэ, видя такой маневр, подумал, что малый ловко подсуетился, и пошел проведать молодежь.
Обитателям этих двух комнат, как повелось с самого начала, ни в чем не было отказа. Разрешалось свободно ходить из комнаты в комнату. Каждому выдали по два кимоно, по одному спальному халату, верхний и нижний кушак и носки-таби. Вся одежда была новехонькая, и ее часто меняли. Кормили на удивление обильно, выставив блюда по канону «две похлебки, пять овощей». Ронины было думали, что их решили один раз угостить на славу, но оказалось, что и в последующие дни угощение было не хуже. Вдобавок их потчевали сластями к чаю. Вечером, «чтобы развеять скуку», подносили сакэ, настоянное на травах. В общем, отношение к пленникам было почтительное, если не сказать «благоговейное», так что им самим подчас становилось неловко.
Однако хозяин все еще был не вполне доволен. Сказав, что отведенные ронинам комнаты слишком темные и без вида на сад, он приказал срочно переоборудовать для жилья просторное и солнечное помещение конторы. Князь лично наметил план перестройки. До ронинов с ветерком долетал свежий древесный дух, по-весеннему звучало деловитое пенье тесла и рубанка.
Слухи о судьбе ронинов бродили по городу. В народе поговаривали, что князь Хосокава проявил благородство по отношению к пленникам, а князь Мори повел себя безобразно. На стенах и заборах снова появились злые стишки:
Прозрачна, чиста
водица в Узкой речушке —
зато погляди,
сколько грязи скопилось в море —
аж до самого горизонта!
Тут обыгрывались фамилии Хосокава (Узкая речка), а также титулы: князя Мори Каиноками — Правитель края Каи, что созвучно «морю», и князя Мацудайра Окиноками, Правителя края Оки, что созвучно «открытому морю до горизонта». Таким образом сочинитель хвалил одного даймё и порицал двух других. После этого и Мацудайра, и Мори стали менять свое отношение к пленникам. В то же время от бугё, главы городской сыскной управы, вышло указание прекратить распространять слухи и пересуды о ронинах. Поговаривали, что в действительности, конечно же, указание исходило от самого Янагисавы.
Ронины тем временем спокойно ожидали решения своей участи и были готовы ко всему.
Разумеется, они шли в бой рискуя жизнью, потом слегка успокоились, но и после этого, видимо, полагали, что до смерти им остались считаные часы. Теперь же могло показаться, что зловещее предчувствие их обмануло, но в действительности это было не так. Сами они сохраняли спокойствие, но все вокруг, начиная со стражников, приставленных к пленникам всеми четырьмя князьями, обнаруживали такое волнение, такую озабоченность, что ронинам невольно хотелось как-то успокоить их и подбодрить собственным примером, показывая, что спокойствие прежде всего. Они могли расслабиться, потому что знали: другого пути у них все равно нет, а если так, то надо уверенно следовать своим путем и не метаться попусту. Если им в конце концов и суждено было умереть по повелению сёгуна, им это было, в сущности, безразлично. Они относились к этому легко и просто: умереть — пожалуйста, где угодно и когда угодно, можно и от чьей-то руки, обойтись без сэппуку. Конечно, отношение со стороны даймё для них многое значило. Они были также благодарны простым людям за сочувствие и поддержку. Кроме того, что немаловажно, они испытывали огромное облегчение от того, что после двух лет подготовки, когда все их помыслы были направлены на один объект, миссия наконец завершена — будто тяжкая ноша свалилась с плеч. Теперь хотелось расслабиться и забыться, растянувшись на постели.
