Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого
Кажется – никак невозможно успеть? – даже и в автомобиле? У некоторых членов ИК появились прикреплённые к ним автомобили, у Соколова не было. Тогда он взял себе реквизированное придворное ландо с массивными вензелями и коронами на дверцах (их и не оторвать легко, и не надо), с парой кровных вороных, прекрасно съезженных нога в ногу, и осанистым седобородым кучером на высоких козлах, – и так ездил по Петрограду, особенно не минуя Невского, любя глазеть вдоль Невского, откинутый в сиденьи и в сиреневых лайковых перчатках сам.
В дни апрельского кризиса, когда Исполком, в отсутствие Соколова, назначил „семь диктаторов”, – он, прочтя постановление, уверен был, что и он – один из семи диктаторов, что это просто опечатка – какой-то „Скалов”, такого нету в ИК! Нет, оказался какой-то солдат.
Сейчас он мечтал (Керенский твёрдо обещал) в скором времени стать сенатором, высшая ступень для юриста.
Не было границ политическим интересам Соколова!
Копошились ли два месяца с рождением Совета крестьянских депутатов – Соколов не оставлял вниманием их трудную проблему и как мог мирил соперничающих инициаторов. И те и другие хотели помочь беспомощному крестьянству в непомерном труде создания своих Советов, рассеянных по лику России, но соревнование было: кто же именно возглавит. В средине апреля собрали примирительную конференцию, а руководство захватили эсеры из СРД.
Затевали теперь и международную социалистическую конференцию в Стокгольме для установления всеобщего мира – Соколов просто измучивался, что он оттеснён от её организации, уж куда там поездка в Стокгольм. Он страстно завидовал Скобелеву, который в ИК возглавил отдел международных сношений: всё великое интернациональное дело теперь плыло через его руки! А редко в ком было такое цветение Интернационала, как в груди Соколова. Правда, не знал иностранных языков, но ловил каждую встречу с приехавшими Тома, Кашеном, Брантингом, Борбьергом – хоть поприсутствовать, а то через переводчика задать и вопрос.
А делегации с фронта всё ехали, ехали – от армий, от дивизий, от полков, от маленьких частей, кто как пошлёт, – и всё наваливались на Соколова да на Стеклова: скажите ясно – мы воюем или не воюем? за что мы должны в окопах сидеть? И нельзя отказаться, это важнейший стык политики: теснее сплавить их с рабочим классом и вбить клин между солдатами и офицерами, между трудящимися и буржуазией. А когда делегаций сгущается слишком много, они начинают в Таврическом заседать, образуется из них конференция. Так начали позавчера, и пошёл к ним объясняться кто же? – опять незаменимый Соколов. А для ответов нужен не только высокий уровень революционного сознания, но и простая находчивость. Допустимо ли братание с немцами? Какие меры принимаются против дезертиров? Нельзя подорвать Интернационал и революцию, но нельзя поссориться и с солдатами, тут балансируй. А какие меры контроля Совет проводит над высшим командным составом? Пока – слабые, но вот скоро посылаем комиссаров. И вдруг вопрос, это после петроградских волнений: „А что это такая за красная гвардия и почему её не разоружают? Гвардия должна быть на фронте, а не здесь. И многим солдатам из гарнизона не хватает винтовок – так пусть им передадут.”
И Соколов – как наитием, сразу нашёлся, и ответил блестяще.
– Каждый свободный гражданин имеет право носить оружие. Так и Красная гвардия. Здесь нет ничего опасного, это только старый режим боялся вооружённого народа. Рабочие – заработали себе эти винтовки в дни революции, и отнять их теперь было бы оскорблением пролетариата.
И отклонили вопрос. Это было позавчера. Но Соколов на этом не успокоился: нельзя оставлять в армейской массе непрояснённые пятна. И узнал, кто задавал вопрос, из 8-й армии. И провёл с ними отдельно работу. И сегодня (а совещание теперь шло каждый день, не закрываясь) тот же самый выступил и сказал:
– Буржуазная печать истолковала мой вопрос о Красной гвардии как протест против вооружения рабочих. А мы просто хотели выяснить: какова численность, из кого состоит. Я извиняюсь перед собранием, что неосведомлённость меня и моих товарищей заставила задать этот вопрос. Да, рабочие, вышедшие в февральские дни безоружными против трёх тысяч протопоповских пулемётов, – завоевали себе право на оружие. Революционный пролетариат пусть стоит на страже свободы!
Знал Соколов, что Ленин будет доволен. Соколов и сам был большевиком, до самой войны, а потом стал вне фракций. Большевики обвиняли его, что он погряз в трясине меньшевизма, но это неправда, он независимый; что он ушёл в лагерь социал-патриотов, – и тоже неправда. Соколов был даже очень против войны, и справа его числили неисправимым пораженцем, – но с войной надо балансировать осторожно. Вот например, как ни странно, а Исполнительный Комитет после апрельских бурных дней алогично сдвинулся в защиту продолжения войны. И фронтовые делегаты разно говорили. И приходится разъяснять им, что мир нельзя заключить в несколько дней.
С большевиками Соколов старался никак не рвать. Держал при себе помощником „Меча” Козловского, совсем ленинского человека. И Шляпникова поддерживал в ИК не раз. (Шляпников прошлой осенью мнился фигурой, но с ленинским приездом оказался дутой величиной, оттеснён совсем.) В апреле при нападках на Ленина, при опасности ему – Соколов всегда голосовал за него.
Совещание фронтовых делегаций шло отлично! Приезжал охотно Некрасов, сегодня выступал Шингарёв. Теперь вызывали Гучкова и Милюкова, а те упирались, не шли, то больны, то заняты. Больны? – хорошо, мы не будем разъезжаться, хотя и кончился срок наших полномочий.
Тряханём министров!
Это по-пролетарски!
После апрельских убийств постановил ИК образовать собственную следственную комиссию и вести расследование независимо от правительственной. Как первый юрист – туда вошёл конечно и Соколов. И понимал, что и тут сослужит большевикам. Среди семи членов, правда, было пять меньшевиков – Венгеров, Гальперин, Фрумкин, Крохмаль и Авилов (другой, не большевик), но они не решатся вредить, а Авилов даже дал выгодные показания в прессе. А седьмой – большевик Красиков, союзник.
Но так необъятны силы Соколова – в любой момент готов и ещё в какую комиссию!
И вот нашлась ещё такая: избрать четырёх комиссаров для постоянного контроля над Главнокомандующим Петроградским военным округом. И Соколов – попал туда! Но вошёл и поручик Станкевич. Этот – не наша кость, с этим будет трудно.
Но и Корнилов, тёмный хитрый генерал, за апрельские Дни прижат неплохо, почти отняли у него распоряжение войсками.
Дожать его ещё.
Ой, много-много забот у Николая Соколова.
А – хочется стать сенатором!
111
Петроградские газеты начинали уже травить ожидаемый в Ставке офицерский съезд: не должно быть двух офицерских съездов, достаточно одного петроградского!
Они оба и назначены были на 7 мая, в один день. Но петроградский съезд проступал как липа: с численным превосходством тыловых военных чиновников и даже, объявили, допускается, чтоб офицеры выбирали от себя на съезд депутата-солдата! – ещё что выдумайте! И порядок дня там ожидался политический, и чуть ли не сливаться с Советом рабочих депутатов.
Но почему же в Ставке не могут собраться делегаты от ста тысяч боевых офицеров Действующей Армии – и решить, что надо для блага родины?
Воротынцев выступит непременно. Хотя речей-речей и так уж чересчур. Повернуть события может только Сила. А съезд офицеров – изолированных, затравленных, разве может стать такой силой?
Но – что сумеешь высказать всем тем, если вот одного близкого Сергея Маркова, и с глазу на глаз, – никак не убедить?
– Я согласен, Сергей Леонидыч, выйти из войны одним -это некрасиво, это будет даже позорное пятно перед Европой. Но эти пятна в истории не навечно. И не такое забывалось. А что делать, если мы к этому уже всё равно скатились? Мы – в пропасти, уже летим.
– Но союзники не только морально этого не простят – они нас реально накажут.
– Прервут нам кредиты и техническое снабжение? Так мы и в войну от них не много получали. А нам и давно пора стоять на своих ногах. И на своих деньгах.
– Да прежде всего – интернируют наши бригады во Франции.
– Тоже не на век, подержат – потом отпустят. А нечего было их туда и посылать.
– А – если прямо пошлют на нас войска?
– Не раздвоиться им. А как пошлют? Через Архангельск?…
– Через Владивосток. Японцев и китайцев.
– Э-э-то вилами писано. А мы тут погибаем – страшней и быстрей.
Марков уже прежде отвергал по-главному,- но, быстрый, сметливый, вот невольно втягивался в обсуждение, покручивал генштабистский серебряный аксельбант на груди:
– Ну а если немец пойдёт на нас, оставленных, по всему фронту?
