Странник века - Неуман Андрес Андрес

Алкоголь начал проделывать злые шутки с языком Ханса, он мазнул ладонью по плечу испанца. О, пр-рошу пр-рощения, я тебя толкнул? извини, да, слушай, с тех пор как мы р-разговорились, я все хочу спр-р-сить тебя одну вещь: ты… как ты научился так х-р-шо говорить по-немецки? Альваро вдруг погрустнел. Как раз об этом, ответил он, мне не хотелось бы говорить. Я был женат на немке. Много лет. Ее звали Ульрикой. Она родилась совсем недалеко от этих мест. В нескольких километрах. Ей очень нравился Вандернбург. Местный пейзаж. Обычаи. Не знаю. Воспоминания детства, так это называется. Поэтому мы поселились здесь. Ульрика. Тому уже много лет. Как же мне теперь уехать?

Ханс смотрел на остатки пены на краях кружки, на полое ухо ручки, на все, на что смотрят, когда все слова уже сказаны. Потом тихо спросил: Когда? Два года назад, сказал Альваро. От чахотки.

Они медленно допили пиво. Официанты убирали со столов с тем недовольным видом, с каким только они умеют прохаживаться перед закрытием заведения. Слушай, пробормотал, запинаясь, Ханс, не слишком ли много вдовцов в В-вандернбурге? отец Софи, гсс-жа Питцин, возможно, и п-пррофессор Миттер. Это не случайно, ответил Альваро, в приграничных городах всегда так бывает: в них становится ясно, что потусторонний мир находится где-то совсем рядом, не знаю, как это объяснить. Сюда приезжают путешественники, потерявшие себя, одинокие люди, которые ехали куда-то еще. И все они остаются, Ханс. Ты еще к это-му привыкнешь. Оч-чень сомневаюсь, ответил Ханс, я тут пр-роездом. Привыкнешь, повторил Альваро, я тут проездом уже десять лет.

Сидя на сундуке, умывальник по одну руку, полотенце на спинке стула по другую, расставив ноги, чтобы не намочить босые ступни, Ханс косился в пристроенное на полу зеркальце и брился. Он привык бриться в такой позе, словно глядя в маленькое озерцо, так ему легче думалось, потому что после сна мозги требуют некоторой встряски, особенно мозги полуночника. Бывают дни, подумал Ханс, которых ни на что не хватает. Сегодня он проснулся полным сил и спешил реализовать все свои планы. За завтраком нужно было дочитать книгу, потом сходить к шарманщику и предложить ему вместе поужинать, выпить кофе с Альваро и немножко попреследовать Софи, если удастся, как уже не раз удавалось, встретить ее на прогулке с подругой, после визита в магазин с Эльзой или на полпути к кому-нибудь в гости. Сидя с бритвой в руке, весь в пене, не успев даже одеться, он был уверен, что все это можно успеть.

Из задумчивости его вывели крики на нижнем этаже. Отметив про себя, что день явно начался, Ханс вытер лицо, повесил акварель на место, загнал в пятку занозу, чертыхаясь, ее извлек, закончил одеваться и спустился вниз. Крики не утихали. Лиза пыталась пробиться к кухонной двери, но ее мать и свисавшие с потолка окорока преграждали ей путь. Можешь рассказывать что угодно, вопила госпожа Цайт, но меня не проведешь: здесь не хватает пятнадцати грошей, десяти по крайней мере! Но, матушка, защищалась Лиза, разве вы не видите, что я принесла на целый фунт больше и мяса, и помидоров? Конечно вижу, не унималась госпожа Цайт, и не пойму, кто тебе велел покупать столько помидоров, мясо еще ладно, оставшееся можно засолить, но эту корзину помидоров, кто, по-твоему, будет есть, ну, скажи! Кроме того, фунт мяса не может стоить так дорого, ты меня за дуру держишь? Матушка, возражала Лиза, я уже вам говорила, сегодня утром цены подскочили, из каждых семи ценников один поменялся. Это мы еще проверим! перебила ее мать, завтра я сама пойду на площадь и клянусь тебе, что. Да делайте что хотите, в свою очередь оборвала ее Лиза, и, если мне не верите, можете ходить туда и завтра, и послезавтра, хоть каждый день. Меня не интересуют ни мясники, ни помидоры, ни споры с вами. Но послушай, дочка, не унималась госпожа Цайт, хватая Лизу за запястья, даже если это правда, разве ты не знаешь, что почем? когда же ты образумишься? Если цены подскочили вдруг на ровном месте, нужно отбросить гордыню и торговаться, слышишь? торговаться! а не изображать из себя важную даму.

Лиза как раз собиралась ответить, когда боковым зрением увидела неподвижно стоявшего в коридоре Ханса. Она тут же сделала вид, что его не замечает. Любопытство перебороло воспитанность, и Ханс продолжал стоять на месте. Лиза отбивалась от сыпавшихся на нее упреков короткими высокомерными фразами. И было очевидно, что, несмотря на свой материнский авторитет, госпожа Цайт страдает от этого спора гораздо больше, чем ее дочь. Они постепенно переместились в другую часть кухни и теперь стояли почти напротив Ханса. В отблесках медной и оловянной посуды он видел морщины на лице госпожи Цайт, множившиеся при каждом новом крике. Видел шрамы, пятна и ссадины на жестикулирующих руках Лизы. И на какое-то мгновение разница между ними обеими, несходство их силуэтов, различия во внешности и поведении вдруг стерлись, и перед глазами Ханса промелькнула одна и та же женщина в двух разных моментах времени, одна и та же женщина двух разных возрастов. Ханс сразу же ушел.

Доброе утреннее расположение духа вернулось к нему только после того, как в гостиную стремительно ворвался Томас. Перед безоговорочным оптимизмом этого ребенка и его инстинктивным настроем на лучшее устоять было просто невозможно. Мальчик рассеянно поздоровался с Хансом, спросил, каково его отношение к лосям, спрятал его чашку с кофе за диван, брыкнул ногой и исчез в коридоре. Ханс поднялся из-за стола, и Томас, решив, что за ним собираются гнаться, сломя голову бросился вверх по лестнице. Чтобы не обманывать ожиданий ребенка, Ханс пошел за ним следом, изображая людоедский гнев и требуя чашку, которую уже нашел на полу. Добежав до конца коридора и уткнувшись в стену с окном, Томас обернулся к преследователю с таким перекошенным лицом и такой паникой в глазах, что от неожиданности Ханс едва не почувствовал себя настоящим людоедом. Как раз в ту секунду, когда он протянул руку, чтобы погладить беднягу по голове и развеять его страх, Томас громко захохотал, и Ханс понял, что мальчишка притворялся не хуже его самого. Он рассеянно посмотрел в окно и увидел, что идет дождь. Томас, дьяволенок! взревела снизу госпожа Цайт, удвоив свою ярость, как всякий родитель, только что потерпевший фиаско в ссоре с другим ребенком. Томас, тебе говорю, спускайся немедленно вниз и займись уроками! Господь милосердный! ты даже первое упражнение не доделал! Хорошо бы школа работала и по субботам! И, кстати! забудь, что собирался кататься на санках! Мальчик посмотрел на Ханса, привел себя в порядок и пожал плечами, как человек, осознающий, что игре пришел конец. Понурив голову, он поплелся к лестнице. Они спустились вместе в полном молчании. Разгневанный папаша выбрался из-за конторки, на ходу схватил Томаса за ухо и повел по коридору к хозяйской квартире. Вернувшись обратно и все еще пребывая на взводе, он сказал: Сами изволите видеть, все как у людей. Конечно, ответил Ханс, ничего страшного. Хозяин сунул руку в карман слегка сползших штанов и объявил: Кстати, учитывая ваше длительное пребывание и ваш, так сказать, ночной образ жизни, вот вам ключи! Пожалуйста, не потеряйте! И всегда носите их с собой, когда отправляетесь куда-то на ночь глядя.

Полдень постепенно тонул. На узком тротуаре пихали друг друга зонты. Сапоги Ханса хлюпали и смазывали собственные следы. Поднимая грязную волну, мимо неслись экипажи, напоминавшие чьи-то безнадежно упущенные возможности. На рыночной площади торговцы складывали лотки. Ханс заметил шарманщика, он стоял, склонившись над инструментом, на своем обычном углу, сосредоточенный на музыке, и вращал по кругу площадь. Из его капюшона высовывалась борода, с нее медленно падали капли. Увидев старика таким невозмутимым, Ханс смирился с ненастным днем: до тех пор, пока шарманщик стоит в центре Вандернбурга, город не пропадет. Франц, как обычно, первым почувствовал приближение Ханса: он навострил черные уши, поднял голову, встал на ноги и отряхнулся.

Как дела, шарманщик? поздоровался Ханс, сжимая морду крутившегося юлой Франца. Прекрасно, ответил старик, ты заметил, как переливается туман? Туман? нет, признался Ханс, не заметил. Он все утро менял цвет, объяснил шарманщик, тебе нравится туман? Мне? удивился Ханс, наверное, не очень. Нам с Францем он кажется забавным, сказал шарманщик, верно, животина? А что народ? спросил Ханс, в порыве прагматизма указывая на тарелку, чего немедленно устыдился, я хочу сказать, публика сегодня подавала? Совсем чуть-чуть, признался шарманщик, но на ужин хватит, ты ведь придешь? Ханс кивнул, сомневаясь, спросить ли насчет вина, поскольку старик всегда обижался, когда понимал, что все принесенное Хансом не проявление вежливости, а попытка снабдить его продуктами. Ламберг обещал забежать после ужина, добавил шарманщик. Я беспокоюсь за этого парня, на фабрике он вкалывает до потери сознания и очень редко смеется, а когда человек много пьет и мало смеется, дело плохо. Постараемся его вечером развлечь, ладно? ты расскажешь про свои путешествия, я сыграю что-нибудь радостное, а Рейхардт, думаю, позабавит нас своими скабрезными шутками. Ну а ты, разбойник, отрепетировал какой-нибудь новый лай?