Афонсо Шмидт - Поход
Лаэрте еще созерцал эту сцену, когда ему пришлось увидеть гораздо более неприятнее зрелище. Жильцы барака вытащили во двор матрац, положили его на доски, затем вынесли из дома худого человека с желтовато-зеленым лицом и уложили его насколько возможно удобнее. Кастан объяснил, что это рабочий, заболевший желтой лихорадкой; семья вынесла его на воздух, чтобы ему легче было дышать: в таких лачугах стояла ужасающая жара.
Лаэрте снова содрогнулся. Он отошел от окна и вслед за Кастаном направился в контору. Распрощавшись, они условились о встрече, затем Лаэрте спустился по лестнице и пошел в город, где его опять начал преследовать запах кофе, гниющих водорослей и пота. Он долго блуждал между нескончаемыми рядами двуконных повозок, которые под свист кнутов и ругательства извозчиков тащились к складам.
В тот же день после обеда Тото Бастос свел Лаэрте в Жабакуару, чтобы он по возвращении рассказал каиафам Сан-Пауло, что собой представляет «республика» Кинтино де Ласерда. Они доехали на трамвае до окраины города, а там начали подниматься в гору; подъем был трудным, подчас опасным. Время от времени к ним приближались группы негров, задавали вопросы, о чем-то спорили между собой, но под конец разрешали продолжать путь.
По дороге Тото Бастос рассказал юноше историю этого поселения беглых рабов.
С 1870 года в Сантос все чаще стали прибывать негры, бежавшие с дальних фазенд. Пьянея от свободы, они жили где придется, и лесные капитаны ночью захватывали их спящими во дворах церквей, у порогов домов или на просмоленном полу складов. Одна сантистская дама – дона Амалия де Ассис Фария, – посвятившая себя помощи беднякам, собирала этих несчастных во дворе своего дома, который вскоре стал убежищем для беглых невольников. Этот прекрасный пример оказался заразительным. Многие дамы из общества начали подражать ей, и спустя несколько лет власти провинции стали получать жалобы на наиболее почтенные семьи Сантоса, которые укрывали у себя беглых рабов… С другой стороны, беглыми кишели и леса побережья. Трагедия энженьо[43] Невес была у всех на устах и вселяла трепет в рабовладельцев…
– Я ничего об этом не знаю.
– Тогда слушай. По другую сторону порта находилось энженьо и церковь богородицы Невес. Всякий раз в день церковного праздника по водам залива плыла странная флотилия. Сотни небольших судов, наполненных невольниками и белыми, следовали за большой разукрашенной цветами лодкой, на которой везли статую богородицы.
Повсюду на берегу – иллюминация, церковные песнопения, танцы, костры, кентан.[44] В течение нескольких часов белые и черные братались между собой. Соседним плантаторам это не нравилось, и после многократных угроз они подослали надсмотрщика Антонио Жоакима поджечь церковь. Это случилось… не могу вспомнить точно в каком году… Как-то ночью зензалы проснулись от звона колоколов. Высокое пламя озаряло небо. Невольники сразу же поняли, что это дело рук белого, взбунтовались и в свою очередь подожгли энженьо, помещичий дом, склад – все хозяйское добро. Фазендейро с трудом удалось бежать и добраться до Сантоса. Остаток ночи бунтовщики провели, танцуя вокруг костров. На рассвете они вспомнили о надсмотрщике, бросились его разыскивать и наконец нашли; спрятавшись под рогожей, он стучал зубами от страха. Негры привязали его к жерди и, как кабана из леса, притащили на пепелище энженьо. Здесь облили его керосином, подожгли и отпустили. Объятый пламенем, этот живой факел побежал к морю, стремясь броситься в воду. Но это ему не удалось. Он упал. От надсмотрщика Антонио Жоакима осталась лишь черная, скрюченная, дымящаяся головешка.
Тем временем негры стали бесноваться, как одержимые: кричали, метались; трещали ганзы,[45] пляска принимала все более буйный характер… После этой ночи негры энженьо Невес – а их было много – ушли в леса и стали киломболами. Главой их сделался дядюшка Фелипе. С тех пор окрестные леса наводили на всех ужас. Еще и теперь, когда говорят о трагедии энженьо Невес, рабовладельцы испуганно таращат глаза…
Устав от подъема по козьим тропам, Лаэрте остановился. Негры сверху наблюдали за пришельцами. У юноши создалось впечатление, что за колючим кустарником притаились дозорные с карабинами.
Его товарищ, увлеченный своим рассказом о поселениях беглых, продолжал:
– В 1880 году аболиционистское движение охватило молодежь Сантоса. К этому времени уже почти негде было прятать негров. А из провинции их прибывало все больше и больше, и все эти несчастные нуждались в срочной помощи. Тогда Америко Мартине дос Сантос, бывший курсант военного училища, созвал собрание, в котором приняло участие много молодежи, – это было уже в 1882 году. На этом собрании решили создать поселение для беглых, нечто вроде киломбо, открытое для всех избавленных от неволи рабов. Вместо того чтобы негры прятались по дворам и погребам у дружественно настроенных людей, отныне им предоставляли хорошее и сравнительно безопасное убежище. Во время собрания провели сбор средств. В последующие дни внесли вклады и другие сторонники освободительного движения. Собрав эти средства, кстати сказать, очень скромные, организаторы выбрали место для киломбо на заброшенном плоскогорье за этими холмами. Место здесь дикое, пустынное, но, как видишь, хорошо защищенное.
Разговаривая, они дошли до большого низкого дома, построенного над оврагом и окруженного изгородью из забитых в ряд жердей. Окна дома были увиты розами. В саду лаяла собака.
– Эй, кто там в доме? – крикнул Тото Бастос.
Пожилой человек, копавшийся в огороде, выглянул через изгородь.
– Добрый день, сеньор Бенжамин Фонтана! Проходили мимо и решили поздороваться с вами…
– Добрый день, мальчики!..
И он стал оживленно приглашать их войти и выпить кофе. Но юноши вежливо отказались – у них спешное дело. Старый итальянец понимающе подмигнул. Он-то уж знает, что это за дело*. Он проводил их взглядом, пока они не исчезли за последним поворотом дороги, где уже начиналось другое владение.
Это было имение чиновника Жералдо Лейте да Фонсека. В доме никого не было, за окнами в клетках прыгали птички. Еще несколько поворотов, и молодые люди, запыхавшись от быстрой ходьбы, неожиданно остановились.
Перед ними среди вырубленного леса расстилалась Жабакуара.
Там проживало около пятисот беглых негров, которые до создания киломбо укрывались по всему Сантосу. Многие прибыли только недавно. Ежедневно реку Каскейро переплывали десятки беглых рабов. Но куда же пришли юные друзья? Тото Бастос объяснил Лаэрте, что дозорные у дороги уже сообщили о мирном характере этого посещения и поэтому их присутствие ни у кого не вызывает беспокойства. Появись это не они, а лесные капитаны, из-под земли, как по волшебству, выросли бы вооруженные негры.
Они увидели примитивные, наскоро сколоченные хижины, маленькие плантации и кое-где даже скот. Ремесла были представлены производством корзин, решет и соломенных шляп. Здесь уже были построены длинные ряды дощатых бараков, крытых железом, где на первое время устраивались беглецы, непрерывно прибывавшие в киломбо…
Дядюшка Фелипе, глава беглых рабов с энженьо Невес, тоже перебрался в Жабакуару со всеми своими людьми. Однако он не захотел подчиняться Кинтино де Ласерда и обосновался неподалеку. Сейчас – это поселение было оттуда видно, Тото Бастос указал на него концом палки – дядюшка Фелипе со своими неграми исполнял батуке.[46]
* * *В первое время после основания Жабакуары дела здесь шли неважно. Киломболам, поселившимся в этом райском уголке, нужен был руководитель. У аболиционистов для этой роли подходил только Кинтино, родом из Сержипе, повар семьи Ласерда Франко. Освобожденный невольник, как в то время было принято, взял себе фамилию хозяина. Под этой фамилией и завоевал себе популярность Кинтино, или, как называли его товарищи, Тинтино.
В период расцвета монархического режима он объявил себя президентом «республики» Жабакуара. Раньше всего он занялся обороной территории своего «государства», что немало облегчалось топографией местности. Вскоре у него уже имелся небольшой вооруженный отряд в двести человек, готовых защищать свою свободу.
У Сантоса Гаррафана, с которым Лаэрте познакомился в пансионе Брандины, была небольшая лавка, и, воодушевившись идеей помощи киломбо, он стал снабжать беглых рабов продовольствием. Каждый день в Жабакуару отправлялись корзины с сушеной треской, куски вяленого мяса, жгуты табака, мешки с фасолью и мукой. В результате Гаррафан, как все это и предвидели, разорился. Имущество его было продано с молотка, и после расплаты с кредиторами у Гаррафана хватило денег только на то, чтобы купить повозку и осла. Но несчастье не сломило его – он по-прежнему душой и телом был предан делу освобождения. Каждое утро он объезжал город, собирая продовольствие для киломбо. Когда тележка наполнялась доверху, он упаковывал продукты в мешки и отправлялся в Жабакуару, где его встречали радостными восклицаниями и песнями…
