Юрий Мушкетик - Семен Палий
Михайлову показалось, что Мазепа действительно обижен даже тенью недоверия к нему.
«Нет, не имеет гетман никаких тайных замыслов, — думал дьяк. — Зачем я буду возиться дальше с этим наветом, пусть в приказе ловят злодеев».
— В темницу его, да учини, как тебе надобно. А мне пора. Давай цыдулу, — поднялся Михайлов.
Мазепа поднес ладонь к губам, словно приглушая тяжелый вздох:
— Как тут не быть в печали? Все-таки мне не верят: зачем Москве этот пашквиль на меня?
— Письмо нам нужно — злодеев искать.
— Нам тоже нужно следствие учинить. Каким путем мы дознаемся, кто писал?
— Ладно, — примирительно махнул рукой Михайлов. — Пусть цыдула у вас будет, после про все отпишешь…
Раздался легкий стук в дверь. Оба оглянулись. На пороге стоял Кочубей.
— Дозволь доложить, пан гетман: божьей волею митрополит Гедеон преставился.
Дьяк и Мазепа от неожиданности долго молчали.
— Господи, что ж это такое? Митрополит Гедеон отцом родным был. Вечный покой его светлой душе, оставил он нас сиротами…
Мазепа вытер платком глаза. Кочубей тоже закрыл лицо рукавом и отвернулся, чтоб не рассмеяться, — он-то хорошо знал, как гетман не любил покойника.
— Да будет пухом ему земля, — продолжал Мазепа. — Надо снарядить его с почестями в последний путь. Сейчас я распоряжусь, чтоб в лавру кое-что на похороны послали.
…Мазепа старательно чинил следствие, отыскивая государевых недругов. Такими недругами оказывались все неугодные ему люди.
И вскоре после отъезда Михайлова гетмана призвали в Киев, где за верную службу и борьбу против царевых тайных врагов он получил из собственных царских рук орден Андрея Первозванного. Мазепа был во всем государстве вторым человеком, получившим этот орден, и потому по дороге домой все время самодовольно щурился, поправляя широкую орденскую ленту.
Рядом с гетманом ехали Лизогуб и Федор Жученко. Солнце приятно пригревало. Мазепа расстегнул парчовую куртку, приставил руку козырьком ко лбу, озирал поля. Над землей поднимался легкий пар, линии и очертания далеких предметов чуть колебались и дрожали, будто пытались взлететь.
— О ком это на ассамблее сказал Меншиков: «Худую траву из поля вон»? — неожиданно спросил Жученко.
— Спрашиваешь!.. Мне из-за вас спокойно и куска хлеба не съесть, весь вечер убеждал царя в вашей верности.
Вспомнилась вчерашняя беседа: не наговорил ли он чего лишнего царю? Припомнил недоброжелательные взгляды Меншикова и невольно поморщился.
«О чем же мы с Петром говорили? — перебирал в памяти Мазепа. — Петр спрашивал про доносчиков, и я ответил, что то «баснь ложная, козни злобные, наветы над моей головой. Я правдив, не скрываю от царского величества даже тайн внутренних сердца своего». Это хорошо. А вот про то, что «хоть был я у поляков, однако я им враг, а меня считают все поляковцем, потому что там сестра», — про то лучше было не говорить».
— А правда, что Михаилу Гадячского в самую Сибирь заслали? — снова спросил Жученко.
— Правда, — кивнул головой Мазепа, поглаживая гриву коня. — Самых верных слуг моих забирают.
Миновали перелесок и на самой опушке остановили коней. Под ветвистой, раскидистой грушей сидел высокий слепой кобзарь и играл крестьянам, которые бросили свои бороны и плуги и пришли послушать бродячего певца. Увидев всадников, они сняли шапки, а кобзарь, услыхав топот, умолк. Мазепа сошел с коня.
— Ну-ка, спой, человече добрый, казакам.
Кобзарь не заставил себя просить, дважды провел из конца в конец по струнам и начал:
Туман по землі котився,
Палій Семен на світ народився.
— Эту мы уже слыхали, — перебил Лизогуб. — Сыграй какую-нибудь новую, да такую, чтоб аж за сердце взяло.
— Можно и новую:
По цім боці в гетманщині
Гетьман волю косить,
Іде люд весь на панщину,
Іде та голосить.
Свистнула в воздухе плеть, жалобно зазвенела оборванная струна, заглушив тихий стон кобзаря.
— Возьмите разбойника! — Мазепа не по годам ловко вскочил в седло и погнал коня. За ним, припадая к конским гривам, понеслась по дороге старшина и многочисленная гетманская охрана, без которой Мазепа не выезжал даже за ворота своего замка.
Лизогуб с несколькими стражниками остался, чтобы забрать кобзаря, но едва Мазепа со свитой скрылся за холмом, крестьяне, возбужденно размахивая руками, обступили старика. Видя, что здесь не поможет даже оружие, Лизогуб повернул коня и, выругавшись, поскакал вслед за гетманом.
Глава 10
УДАР НА ОЧАКОВ
Ещё скажу я вам, панове полковники, что Осман Гирей снаряжает в набег Опиту, это я узнал сегодня. Войска собирается множество, где — сам не знаю: может, у Перекопа, а может, где в другом месте. Ногайцы — можно поручиться — тоже в походе будут. Так что в Очаков войска не много останется… Теперь говорите, у кого какая думка? — закончил Палий.
Полковники молчали выжидая.
— Чего ж вы молчите, как мурзы на совете?
— Дело рискованное, не спросить ли нам у гетмана, как быть? — отважился, наконец, киевский полковник Константин Макиевский.
— Пока будем спрашивать да ответа ждать, только зря время потеряем. Решать надо: либо возвращаться, либо…
— Вперед пойдем, — твердо сказал полковник охотного полка Козьменко, — ждать нам нечего. По-моему, прямо двигать отсюда в степи, не то будем сидеть, пока не съедим в Лисянке все сухари. Татары никуда не пойдут, коль узнают, что в их землях казаки. Они назад вернутся, а нам надо их опередить. Наделаем шуму, а тогда — ищи ветра в поле, а казака на воле.
— Как ты, Пашковский?
— За меня Козьменко сказал.
— Коли так, я тоже назад не пойду, вместе будем, — заключил Макиевский.
— Значит, пришли к согласию, — весело оглядел их Палий. — Не будем тогда время попусту терять. Да и другого такого удобного случая не скоро дождемся. Завтра и выступать. Теперь еще одно: как итти? Все вы не раз ходили по этим степям, у каждого свой путь на примете, давайте сейчас обсудим.
— Никто из нас не вытоптал там столько травы, сколько ты, твое и первое слово.
— Нет, мое пусть будет последним. Говори, Константин!
— По мне, так итти надо либо на Витовтов брод, либо на Нижнюю переправу. Можно и на Ташлык, через Егорлык, а дальше на Тягинь.
— Ты подумай: уже и сейчас, в шатре, из тебя сало закапало, а что дальше будет? Где воды возьмешь, куда коней на выпас пустишь? На заморенных конях от Опиты недалеко уйдешь. Не этим путем итти надо, правду я говорю, Семен? — обратился Козьменко к Палию.
— И так, и не так. Верно говорит Константин, переправиться можно у Ташлыка, по Песчаному броду, татары наверняка пойдут выше. Они ходят на Романов, Кучмань. мимо Чечельни и Тимоновки, до Буга, там и воды и топлива больше.
— Я ходил через Песчаный, — отозвался Пашковский, — с Песчаного по реке Чечеклинке на Телингули — есть такая речка, там и дров и травы в достатке. Дальше на Куяльник — переправа хорошая, вода есть, хотя леса нету. Потом опять по Куяльнику куда душа пожелает: то ли на Паланки, то ли на Чеборчи. Тягинь нам тоже не мешало бы пощипать.
— Это самое верное, так и пойдем. Ну, вроде всё. А может, у кого еще что есть, говорите!
— Да нет, больше ничего.
— Тогда — с богом, готовьтесь! Чуть свет выступаем.
Сборы были недолгие: казаки знали, куда снаряжаются, и заранее приготовили все. В поход пошли налегке, не обременяя себя обозами. Палий обдумал все еще до того, как Мазепа, получив указ от царя, дал согласие на совместный поход против татар. Рассчитывали на быстроту и внезапность нападения. Шли больше по холодку, утрами и вечерами, на день останавливаясь где-нибудь в балке. Лишь переправившись вброд через реку, остановились на более долгий отдых, чтоб дать лошадям и людям поднакопить силы к трудному переходу. Разместились в глубоком овраге, по дну которого протекала речка. Петляя, она выходила в степь. Здесь круто сворачивала, будто возвращалась обратно, и терялась где-то в дальних степях.
Палий сидел на склоне оврага, покусывая стебелек ракитника. С ним сидел Пашковский. Палий опасался — не рано ли вышли, ведь ногайцы, возможно, еще не выступили в поход, а тогда об Очакове нечего и думать.
Казаки на берегу рубили лозу для костров. Стреноженные кони ходили по степи и по склонам оврага, выщипывая из высоких ковылей и бородача пырей и тонконог. На горизонте то появлялись, то снова исчезали в высокой траве фигуры сторожевых казаков.
Палий сплюнул горьковатую слюну и лег навзничь на траву. Не хотелось никуда итти, так бы лежал и мечтал под однообразное посвистывание суслика.
Позвали ужинать. Уже спускаясь к речке, Палий сказал Пашковскому:
— Боязно итти на Очаков, не случилось бы беды. Однако сегодня еще посоветуемся, как вернее ударить. Эх, если б мурза вышел в поход!..
