Юлия Галанина - Волчий замок
– Прекрасно, прекрасно! – только и слышалось со всех сторон. – Вы божественно сидите в седле, госпожа Нарджис!!! Просто великолепно!
«Ослепли Вы там все, что ли? – злилась про себя Жанна, слушая за спиной комплименты Жаккетте. – Она же в седле сидит, как корова!»
Но то что видела Жанна, никто не замечал.
– Еще немного и Вы, дорогая госпожа Нарджис, станете отменной наездницей! У Вас прирожденное чувство всадницы, немного практики – и Вы затмите всех!
* * *Наконец испытание для нервов Жанны завершилось и загадочную звезду гарема торжественно водворили в экипаж.
– Ну что Вы скажете, дорогая госпожа Нарджис, – спросил Жаккетту шевалье Анри, тот самой что держал ее повод. – Можно ли сравнить благородную верховую езду с дикой тряской на горбатом чудовище, именуемом верблюд?
Жаккетта выглянула в окошко, надменно осмотрела всю компанию и холодно сказала:
– У нас, на Востоке, во время езды на верблюде Аллах посылает в голову всаднику дивные стихи, настолько ровен и ритмичен шаг благородного животного. А на этой трясучей, скользкой лошади я и «Отче наш» то забыла, а про стихи уж вообще молчу!
«Ну и нахалка! – окончательно разозлилась Жанна. – У нас, на Востоке! Вот и делай после этого людям добро! А виконт тоже хорош! Не кавалер, а тюфяк какой-то! Что с ним еду, что без него бы ехала – разницы никакой! Все кругом – гады ползучие!»
* * *Во время этой необычной прогулки благодетеля увлекла новая идея.
– Дорогая госпожа графиня, – обратился он к Жанне. – Вы не будете возражать, если я предложу Вам и госпоже Нарджис попозировать несколько сеансов искусному флорентийскому художнику? Я настолько восхищен Вашей красотой, что хочу приложить все усилия, чтобы запечатлеть ее на полотне кистью мастера.
Жанна немного растерялась. Предложение было заманчивым, но неожиданным.
– Это задержит нас в пути… – сказала она. – А ведь Вас ждут при дворе…
– Подождут! – отмахнулся благодетель. – Соглашайтесь, прелестная Жанна! Это не займет много времени, мастер сделает лишь наброски, мы совсем не будем ждать окончания картины, мне ее привезут позже. Соглашайтесь, я Вас умоляю!
– Вам невозможно отказать! – улыбнулась Жанна. – Мы согласны.
Когда она вернулась в свой экипаж, Жаккетта встретила ее интересным сообщением.
– Госпожа Жанна, – заявила она. – Пока Вы беседовали с маркизом, сначала пришел господин Жан, потом господин Анри, потом господин Шарль. И все они предлагали мне руку и сердце.
– Все понятно! – хмыкнула Жанна. – Ты так визжала в их компании, что со стороны казалось, будто бы тебя насилуют. Ну и после этого, как порядочные люди, они решили сделать из тебя честную женщину.
* * *Жанна была совсем не против того, чтобы ее нарисовали.
Вот только интересно, какому художнику собрался заказывать картину благодетель?
Из флорентийских художников Жанне был известен только Боттичелли. Марин восторженно отзывался о нем и его работах, и называл Сандро Боттичелли своим другом…
Ну уж если он друг Марину Фальеру, то ей, Жанне, он тогда злейший враг!!!
Вот бы посмотреть на его «Мадонну с гранатом», на которую она, Жанна, говорят, похожа… Ну хоть бы одним глазком!
Обидно, что и Жаккетту тоже нарисуют.
Вот уж незачем!
Только время и краски зря переводить. Далась им эта госпожа Нарджис…
Как вспомнишь, что сама ее придумала, так тошно становится: права была госпожа Беатриса, ничегошеньки мужчины в настоящей красоте не понимают! Им хоть корову в юбку наряди – все одно с восторгом примут. Какая досада…
* * *Благодетель рассеял опасения Жанны.
– Нет, госпожа графиня, я хочу заказать картину не мессиру Александро Филипепи, по прозвище Боттичелли, а мэтру Доменико ди Томмазо, более известному как Гирландайо. Спору нет, Боттичелли хорошой художник, но работы мастера Гирландайо нравятся мне куда больше.
– Почему? – тут же спросила Жанна.
Благодетель задумался.
– Мэтр Доменико пишет куда более величаво, – наконец сказал он. – В его полотнах если уж женщина стоит, то она стоит. И все так солидно и величественно. А у Сандро нет в фигурах устойчивости. Кажется – сейчас сорвется с места и взлетит. Люди не должны летать, они не ангелы! Как Вы думаете, госпожа Жанна?
– Я не видела ни работ мастера Боттичелли, ни работ мастера Гирландайо, – осторожно сказала Жанна. – Поэтому не могу судить.
– Да и характер у маэстро Ботичелли под стать его картинам… – продолжал размышлять вслух благодетель. – Он такого же неустойчивого нрава. Боттичелли чересчур склонен к шуткам и подковыркам, разве это подобает солидному человеку, флорентийскому гражданину?
Благодетель достал платок и промокнул лоб.
– Госпожа Жанна, я пережил много государей, многие люди, рядом с которыми я начинал свой жизненный путь, казнены по монаршей воле, либо умерли в опале. Часто это было за дело, а еще чаще по навету. И я вам скажу – шутки и зубоскальства до добра не доведут. А вот если ведешь себя осторожно, слова говоришь осмотрительно и часто исповедуешься, не позволяя грехам отяготить твою душу больше, чем подобает доброму христианину, – вот тогда ты проживешь жизнь спокойную и мирную, насколько это возможно в наше полное войн время.
Он еще раз вытер лоб платком.
– А Сандро, о котором мы ведем речь, человек не только беспокойный, но и непредсказуемый. Взять хотя бы эту историю, о которой долго судачили: по соседству с домом Боттичелли поселился некий ткач и наполнил свой дом станками сообразно своему ремеслу. В работе они издавали ужасный грохот и стук, так, что, говорят, дом Сандро трясся от основания и до крыши. Боттичелли просил ткача сделать что-нибудь, чтобы не было такого грохота и тряски, ибо ни работать ни жить в его доме стало нельзя. Но сей ткач говорил, что в своем жилище он волен делать все, что ему заблагорассудится. Что бы сделал нормальный гражданин в этом случае? Он подал бы жалобу на соседа, затеял бы с ним тяжбу и все свершилось бы, как полагается. А что сделал Сандро?
– Стал в ответ грохотать чем-нибудь у себя дома? – предположила Жанна.
– Нет! – взмахнул рукой благодетель. – Он, представьте себе, взгромоздил на ограду, разделяющую его дом и дом ткача, громадный камень. Да так неустойчиво, что от малейшего сотрясения этот камень мог упасть, проломить крышу дома ткача, его потолок и сломать станки. Перепуганный ткач прибежал к Боттичелли, но тот ему ответил, что в своем доме он тоже волен делать все, что ему заблагорассудится.
Жанна засмеялась.
– Нет, мастер Гирландайо не таков! Как работы его строго выдержаны в духе лучших творений флорентийских мастеров, так и сам мастер отличается постоянством нрава, скромностью и богобоязненностью. Хотя, припоминаю, была и с ним одна история… Госпожа Жанна, я не надоел Вам со своими разговорами?
– О нет, господин маркиз! – запротестовала Жанна. – Ничто так не скрашивает дорогу, как интересная беседа!
Благодетель продолжал.
– Это произошло после возвращения мастера Доменико из Рима, где он трудился над росписью капеллы по заказу папы Сикста IV.
Он проявил себя столь искусным художником, что один из уважаемых флорентийцев, живущих в Риме, если мне не изменяет память, мессир Франческо Торнабуони, а это знатный и славный род, ведь жена знаменитейшего покровителя искусств, правителя Флоренции Лоренцо деи Медичи, донна Лукреция, как раз из рода Торнабуони, ну так вот, господин Франческо, восхищенный талантами мастера, порекомендовал Доменико своему родственнику, господину Джованни.
У господина Джованни был прекрасный заказ для мастера Гирландайо, но дело осложнялось вот чем: господин Джованни хотел увековечить свое имя, расписав капеллу Санта Мария Новелла, что находится в монастыре братьев проповедников.
Из-за плохой крыши над сводом старая роспись была уничтожена дождями. Но патронат над капеллой в течение нескольких принадлежал семейству Риччи. Риччи средств на восстановление капеллы не имели, но и уступать эту работу никому не жалели, чтобы не потерять право патроната и право помещения там своего герба.
Господин Джованни с жаром взялся за преодоление этого препятствия и после долгих переговоров договорился с семейством Риччи, что помимо всех расходов на роспись, он выплатит им определенную сумму и поместит герб Риччи на самое почетное место, какое только есть в капелле.
Был составлен подробнейший договор с изложением всех условий и мастер Доменико приступил к работе.
Господин Джованни заказал ему заново написать фрески с теми же историями, что были изображены там раньше.
Над капеллой мастер Гирландайо трудился четыре года и, наконец, исполнил все наилучшим образом. В картины из жизни Богоматери и евангелистов он искусно ввел фигуры своих учителей, знакомых и других достойных этой чести людей. Не забыл он, конечно, написать и господина Джованни, и его уважаемую супругу.
