Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1
– Свернуть бы тебе шею да в суп, курица ты безмозглая!
Но дрофа никаких угроз не понимала, продолжая вести себя совершенно беспардонным образом.
Не все звери задерживались в доме надолго. Привезенный отцом беркут с перебитым крылом прожил у них ровно столько, сколько понадобилось, чтобы срослось крыло, а потом был отвезен обратно в степь и выпущен на волю.
Будучи с самого детства с животными на короткой ноге, Нина подчас в общении с ними проявляла неоправданную самонадеянность и заходила слишком далеко. Боком вышло ей знакомство с совхозным быком, прикованным за цепь с кольцом в носу возле арыка. Бык был очень симпатичный, большой, и девочка подошла познакомиться с ним поближе. Он косился на ее ярко-красный сарафан, но никакой агрессии не проявлял. Нина даже осмелилась пощекотать его травинкой в носу, и тот оглушительно чихнул. Девочка отскочила, но развлечение ей понравилось, и она повторила его еще и еще раз… Бык, вероятно, был об этой игре совершенно противоположного мнения, потому что в конце концов рванулся, выдрал железное кольцо из носа и… Нина и сама не поняла, как она очутилась чуть ли не на самой макушке серебристого тополя.
Бык же, почуяв запах крови из разорванных ноздрей, совсем озверел, кинулся к проходившему рядом шоссе, догнал едущего там мотоциклиста и как следует наподдал мотоцикл рогами. В конце концов, разъярившееся животное пришлось пристрелить. Самоуверенной девчонке, оказавшейся в западне на высоченном тополе, не сразу удалось привлечь к себе внимание. У нее уже затекали руки и ноги, она едва держалась – о том, чтобы спуститься самостоятельно, не было и речи. Сняли ее с дерева, только подогнав туда пожарную машину с раздвижной лестницей.
2. Мама и папа
Надо сказать, воскресное утро Нине нравилось, потому что по утрам и Яков Францевич (если не уезжал на охоту), и Анна Алексеевна были дома. А вот вечером они, как правило, пропадали в Доме Красной Армии – и муж, и жена были заядлыми любителями танцев. Танцевал бравый кавалерист всегда только с Аней, но такое постоянство не было совсем безоблачным.
– Яков!!! – шипела она подчас на ухо мужу. – Ты на кого там уставился?
– Вот, уже и по сторонам глянуть нельзя, – отшучивался тот. – Если я от тебя глаз отрывать не буду, налетим ненароком на кого-нибудь!
– Ничего, я сама за этим присмотрю! – холодно отпарировала Анна.
Речницкий снова попытался все перевести в шутку:
– А еще говорят о равноправии! Тебе, значит, можно по сторонам глазеть, а мне нельзя?
Однако ответа на эту реплику он не дождался. Возвращались они домой уже затемно, когда Нина уже спала, но девочка все же услышала сквозь сон обиженный голос мамы:
– Думаешь, я не поняла, зачем ты на ту блондинку пялился? Танцуешь со мной, а взглядом прямо к ней в вырез платья так и норовишь нырнуть! А она-то хороша – сразу в ответ глазки строит, даром, что ты с женой, да и она с кавалером!
Бывало и так, что мама оставалась дома, а отец отправлялся в компанию сослуживцев, расписать пулечку. Яков был заядлым преферансистом, Анна же карт терпеть не могла.
– Что, опять за картами всю ночь сидеть будете да водку хлестать? – напутствовала она мужа в дверях.
– Ты же знаешь, я пьяным домой не прихожу, – вполне серьезно отвечал Яков. И вправду, красные командиры выпить любили крепко, и Яков пил наравне со всеми, но вот свалить капитана Речницкого любым разумным количеством водки было невозможно.
– Так чего пить, если совсем не пьянеешь? – пожала плечами Аня. Пристрастие мужа к такому способу проводить время никак не могло ее радовать. Тем более что в крепкой мужской компании он оказывался совсем без ее пригляда…
Однако в воскресенье с утра Нина крепко брала родителей в свои ручки. Это был ее день! Если и мама, и отец были дома, можно было пойти вместе с ними в парк имени В. И. Ленина, устроенный уже при Советской власти на бывшем пустыре за крепостью.
Развлечений в парке было не так уж много, но самой бешеной популярностью, из-за чего вырастали огромные очереди, пользовался напиток из голубого ликера Кюрасо с газированной водой. В жару хватало и желающих полакомиться мороженым – но оно стоило в несколько раз дороже газированного напитка, и потому больших очередей к белым матерчатым грибкам, в которых скрывались от солнца продавцы, не выстраивалось.
…А в июле 1938 года арестовали отца.
Нарком обороны К. Е. Ворошилов 24 июня 1938 года издал директиву 200-ш, согласно которой подлежали увольнению из армии военнослужащие всех национальностей, имевших государственность за пределами Советского Союза (немцы, сербы, поляки, финны, латыши и т. д.). Заодно под это дело подгребли и представителей некоторых национальностей, вообще государственности не имевших, таких, например, как курды или айсоры.
Оказался уволен из армии и разжалован как поляк и Яков Францевич Речницкий, а арестовали его так, на всякий случай.
Елизавета Климовна, узнав об аресте зятя, немедленно подняла на ноги всю родню и знакомых, в том числе и одного из своих многочисленных зятьев, служившего в НКВД, которого Нина знала как дядю Савву.
– Вы что же делаете, а? – напрямик спросила его бабушка.
– А что я могу? – огрызнулся тот. – Плетью обуха не перешибешь. Такие теперь директивы сверху, насчет бдительности и борьбы с примиренческими настроениями к врагам народа.
– Ты кого это, с-сукин сын, во враги народа записываешь? Якова? – взъярилась его теща. – Он же, как и ты, в Красной Армии с восемнадцатого года! Смотри, так дождешься, что и тебя какой-нибудь гад во враги народа запишет!
Дядя Савва сидел перед ней, понурив голову.
– Ладно, нечего тут рассиживаться! – решительно сказала Елизавета Климовна. – Под лежачий камень вода не течет. Пошли Якова выручать!
И все, кого она собрала, толпой двинулись к горотделу НКВД, где бабушку хорошо знали и неплохо помнили ее мужа. А разговор там завязался еще более горячий, чем с дядей Саввой. Но бабушкин напор сделал свое дело:
– Смотри, Лизавета! – сказали ей напоследок. – Отдаем тебе зятя на поруки под твою ответственность. Если что не так – сама знаешь!
Отец вернулся из НКВД весь какой-то понурый, с потухшими глазами, без шпалы в петлицах. Медаль «XX лет РККА», врученную совсем недавно, ему, впрочем, оставили. Целыми днями он сидел дома, ничего не делая. Нина стала замечать, что всегда подтянутый, гладко выбритый отец и бриться стал не каждый день, нередко щеголяя с колючей щетиной, которая неприятно кололась, когда он пытался поцеловать дочку. Забросил он и занятия гимнастикой по утрам – а раньше Нина любила смотреть на его крепкую, мускулистую фигуру и нередко вздрагивала, когда он даже посреди зимы обливался холодной водой до пояса. Одно пока оставалось в нем неизменным – ежедневно до блеска начищенные хромовые сапоги, сшитые на заказ, и чистый подворотничок гимнастерки.
Все чаще и чаще Речницкий стал прикладываться к бутылке с водкой.
За что его жизнь бьет так подло? Ведь с юных лет в Красной Армии! Он вспоминал, как в детские годы скитался с бабкой, у которой был на воспитании, как в 1914 году она прибилась вместе с ним к лазарету отступающей русской армии и как после ее смерти в 1916 году поступил в армию добровольцем. А потом – революция, 1918 год, и он выбирает свое место в рядах красных. Вспоминал сентябрьские бои под Кунгуром, когда они пытались сдержать рвущиеся вперед войска Колчака, и тяжелый отход зимними месяцами к Каме. Там, под Кунгуром, он и познакомился с молодым, всего на два года старше его, командиром эскадрона Константином Рокоссовским. Потом судьба развела их – он с войсками под командованием Фрунзе отправился в 1920 году на Туркестанский фронт, а Константин – дальше на восток, добивать колчаковцев… Где-то сейчас Рокоссовский? Слышал, он сильно вырос в чинах, комдивом стал, получил под командование корпус. Небось, арестован, ведь тоже поляк…
И бывший капитан единым махом опрокинул в глотку очередные сто граммов водки.
– Яков, бросай пить! Не дело это! – урезонивала его бабушка.
– А что мне еще делать прикажешь? – раздраженно бросал отец. – Я всю жизнь армии отдал! А они меня взяли да выкинули вон, как пса шелудивого!
– Ты что сопли распустил? – тон бабушки становился угрожающим. – Ты мужик или нет? На обиженных воду возят. Да и не на кого обижаться – сам во всем виноват!
– Сам? – полупьяным голосом возмутился отец (водка его так легко не брала). – В чем это?
– Сам, сам! – настаивала бабушка. – А виноват ты в том, что смотрел сквозь пальцы, как насажали на вашу шею всяких сволочей, а теперь они творят, что хотят!
Переведя дыхание, она решительно заявила:
– Так, нечего тебе больше водку хлестать и сидеть тут без дела, обиды свои пережевывать. Ищи себе работу…
– Да кто же мне ее даст! – махнул рукой Яков.
– Ищи! – повелительно прикрикнула Елизавета Климовна. – Будешь искать – найдешь! Какую ни есть. Не все же вокруг одни сволочи?