Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Александр смеялся, показывая письмо от Лукреции сыну:
– Чезаре, ты посмотри, чего хочет этот слизняк!
У кардинала Валенсийского даже кулаки сжимались при одном воспоминании о Джованни Сфорца, он негодовал, что сестре приходится быть женой графа Пезаро.
– Мы должны вытащить ее в Рим и больше не отпускать никуда!
Родриго Борджиа со вздохом уселся в большое кресло.
– Он хочет получить должность в армии дожа? Пусть командует отрядом…
– Не слишком ли это много для такого человека, ведь ты поставил командиром к дожу нашего Джованни.
– …с оплатой в четыре тысячи дукатов, – спокойно закончил Папа. Чезаре чуть смутился, отец явно демонстрировал, что спешить в разговоре с ним не следует, окончание фразы может напрочь перечеркнуть ее начало.
Джованни Сфорца не был талантливым полководцем, он вообще никем не был, кроме того, граф Пезаро зря думал, что о его шпионской деятельности не подозревали Борджиа, отец и сын были слишком проницательны, чтобы этого не заметить. Джованни Сфорца терпели только из-за Лукреции.
Чезаре прекрасно понимал, что граф Пезаро не стоит больших денег, но их явно не хватит на содержание семьи, значит, ему придется либо отпустить Лукрецию в Рим к отцу одну, либо самому приехать с ней и служить уже верно. Отец и сын подумали об одном и том же, потому Папу не удивил вопрос Чезаре:
– А если он и здесь?..
– Накажем так, чтобы…
– Как бы я хотел освободить сестру от такого мужа! Бедняжка, как ей там скучно и одиноко.
Александр сделал жест, чтобы Чезаре позвал секретаря; когда тот быстро и бесшумно скользнул к своему месту, Папа принялся диктовать зятю письмо с предложением места в армии дожа. Кардинал Валенсийский усмехнулся: дочери понтифик писал лично.
Джованни Сфорца такое предложение возмутило. Лукреция очень удивилась:
– Но ведь ты хотел служить в венецианской армии?
– Но не с такой мизерной платой!
– А сколько получают остальные командиры отрядов у дожа?
– Не знаю, наверное, столько же, но твоему братцу Джованни твой отец платит в несколько раз больше!
Глаза Лукреции сверкнули нехорошим блеском:
– Ты верно заметил: мой отец моему брату.
Ледяной тон жены не остудил возмущения графа, тот продолжал кипеть до самого вечера. Эти Борджиа на каждом шагу унижали его! Ему постоянно давали понять, что он всего лишь граф Пезаро! И снова Лукреция фыркнула:
– А разве это не так?
Джованни смотрел на свою повзрослевшую и похорошевшую супругу и ловил себя на мысли, что ему очень хочется обхватить ее тонкую шейку стальными пальцами и держать, пока не посинеет лицо и не вывалится язык. После его возвращения они спали врозь. Сначала Джованни отговорился усталостью после пути, потом недомоганием, а потом просто не пришел. Гордая Лукреция после третьей ночи в одиночестве при вернувшемся домой муже задавать вопросов не стала, а Джованни больше ничего не объяснял и не оправдывался.
В действительности же он боялся проговориться о своем предательстве во сне. Для Лукреции это было сильнейшим унижением, муж вернулся злой, все время придирался, выговаривал, что к нему плохо относятся Борджиа, но главное – пренебрегал близостью с ней. Долгое одиночество, когда вокруг только слуги и неизвестно, что будет дальше, а теперь вот такое пренебрежение не добавляли Лукреции радости. Тем сильнее ее тянуло в Рим к отцу и братьям (в Рим вернулся и Джованни Борджиа), к тем, кому она всегда дорога, кто всегда был рад ее видеть, кто ее любил и баловал.
– Отец и братья зовут меня к себе в Рим.
– Ты никуда не поедешь! – Граф Пезаро прекрасно понимал, что во второй раз Лукреция сюда не вернется, значит, придется самому ехать к ней, а Рима и проницательного взгляда Чезаре он боялся до смерти.
– Поеду, отец зовет меня.
– У тебя есть муж, и я не разрешаю тебе ехать!
И тут Джованни увидел, что Лукреция действительно Борджиа, бровь женщины чуть приподнялась, а взгляд стал очень похож на взгляд брата, жена напомнила ему Чезаре.
– Муж? Я забыла, что это такое.
Лукреция просто развернулась и вышла из комнаты. Джованни остался стоять, не зная, как поступить.
Граф Пезаро чувствовал себя отвратительно. Он не желал этой женитьбы, никогда не любил свою жену, ведь Лукреция вовсе не была красавицей, какой ее прославляли всюду, разве что хороши золотистые волосы и тонкий стан. Да еще какое-то беззащитное выражение почти детского лица и взгляд серых глаз, но Джованни прекрасно знал, что взгляд может быть и иным, таким, как сейчас, – твердым и чуть насмешливым.
Он отнюдь не был глуп и не был по натуре предателем, Джованни Сфорца был просто слабым и небогатым человеком, зависящим от родственников и благоволения Папы. И от того, и от другого очень хотелось освободиться, но тогда не на что жить. А тут еще женитьба на женщине, привыкшей к роскоши и обожавшей своих родных. Пойти у нее на поводу означало попасть в полную зависимость от Папы; если бы Джованни любил свою жену, такая жертва стала бы возможной, но как раз любви и не было ни с его, ни с ее стороны.
А теперь муж не желал и просто исполнять супружеские обязанности.
Первые ночи после его возвращения Лукреция плакала, стараясь по утрам скрывать следы от слез. Через несколько дней она разозлилась и твердо решила уехать, как бы ни злился Джованни. В Пезаро она мужу не нужна, если он уедет в Венецию, то придется снова оставаться одной. Привыкшей к роскоши, к окружению многих любящих людей Лукреции такая жизнь казалась тюрьмой. Она спокойно пережила трудные времена в Пезаро, заботилась о дворце, помогала кому только могла, горожане вспоминали ее добрым словом, но вечно сидеть в далеком небольшом городе, дожидаясь мужа, к тому же вовсе не склонного спать с ней, – это слишком.
Пожалуй, приласкай он Лукрецию, жена простила бы Джованни все – безденежье (деньги были и свои), долгое отсутствие без писем, даже вынужденное одиночество, но просто сидеть в Пезаро, ожидая неизвестно чего, она не могла и не хотела.
Ночью снова были слезы, и снова в ее постели не было Джованни Сфорца.
Утром граф Пезаро застал свою супругу за распоряжениями об укладке вещей.
– Что вы делаете?
– Как видите, распоряжаюсь об укладке багажа.
– Я же сказал, что вы никуда не едете. Я не позволяю.
Она просто посмотрела на него долгим взглядом Борджиа – проницательным, проникавшим, казалось, в самые темные закоулки души, и Джованни снова показалось, что Лукреция все о нем знает.
– Если я не поеду, то вы не получите никакой должности от Его Святейшества, и у дожа тоже.
Конечно, она уехала, но удивительно, что еще до супруги уехал граф Пезаро, правда, он не учел одного: поехал в Рим, в то время как Папа и кардинал Валенсийский все еще пребывали в Перудже. Лукреция отправилась туда. Джованни Сфорца умчался вперед, объяснив, что жена со своим обозом будет слишком медленно тащиться, но это было Лукреции на руку, ей вовсе не хотелось ни видеть Джованни, ни беседовать с ним. Замужество явно оказалось неудачным, и как теперь быть, женщина просто не знала, но решила ничего не говорить родным о пренебрежении ею мужем, это было слишком унизительно.
За время пути в Перуджу Лукреция постаралась выбросить супруга вместе с проблемами из головы. Она так давно не видела своих родных, так хотелось поцеловать руки Его Святейшеству, обнять брата, станцевать с ним что-нибудь испанское… Перед отъездом Джованни попробовал надавить на жену, чтобы она помогла заполучить кардинальскую шапку его родственнику Сиджизмондо Гонзага, брат которого Франческо Гонзага был героем разгрома французов при Форново.
– Это все, что тебе нужно? Может, еще кого-то из родственников пристроить, чтобы ты мог перед ними похвастать?
Лукреция была права, Джованни Сфорца хвастал перед Гонзага, что отправляет жену в Рим, чтобы та ходатайствовала по поводу этого дела, мол, дочь Папы сделает все, как ей велит муж!
– Но ведь Его Святейшество с легкостью раздает посты своим родственникам и тем, кому пожелает.
– Его Святейшество не раздает, а назначает кардиналами тех, кому он может доверять, не думаю, что среди них будут твои родственники.
Она все больше и больше злилась на мужа, не желавшего обращаться с женой так, как она привыкла, и все больше жалела о таком союзе.
В небольшой кабинет, где сидели, занимаясь делами, Папа и Чезаре, осторожно заглянул секретарь:
– Ваше Святейшество…
Александр нахмурился, он просил не беспокоить их с сыном, но лицо секретаря расплылось в улыбке, и прежде чем понтифик успел рассердиться, счастливый секретарь выпалил с мечтательным выражением на физиономии:
– Донна Лукреция…
– Что?!
– Приехала!
Знал, что сообщать, Папа и кардинал Валенсийский вскочили со своих мест и бросились навстречу своей любимой девочке, едва не сбив с ног самого секретаря. По коридору к ним действительно спешила Лукреция!
