Корольков Михайлович - Партизан Лёня Голиков
Мухарев ждал, когда Петров закончит разнос, но тот и не собирался этого делать.
– Вы думаете, что, – гудел он, – раз партизанский отряд – значит, никакой дисциплины? Запомните раз и навсегда: мы часть Вооруженных Сил Советского Союза. Понятно?..
Наконец Петров остановился посреди горницы и сказал более спокойно:
– Гляди, чтобы в последний раз это было! Иначе оставайся лучше здесь, в тылу. Через два дня выступать, а у нас того нет, другого нет.
– Будет сделано, Трофим Петрович. Можно идти? – упавшим голосом спросил один из присутствующих.
– Да смотри, чтобы помыть всех! – крикнул Петров ему вслед. – Чтобы баня была с паром, как полагается.
В избе наступила тишина. Учитель воспользовался этим.
– Трофим Петрович, – сказал он, – паренек вот к нам в отряд просится. Бывший мой ученик.
– Этот? – Петров указал пальцем на Леньку. – А сколько тебе лет?
– Пятнадцать…
– А он не струсит?
– Не должен бы. В школе атаманом был.
Ленька с благодарностью посмотрел на учителя.
– Ну что ж, бери. В разведку небось прочишь? Только оружия у нас нет. Самим добывать надо. Автомат тебе никто не даст.
– А у меня уже есть.
– Есть? Где?
– В лесу закопано. Как фрицы пришли, зарыли мы. Гранаты там, СВТ с пулеметом…
– И пулемет есть?! Чего же ты молчишь! Далеко это?
– Нет, за Быками.
– Где это, Быки?
– Это возле Мануйлова, Трофим Петрович, – вмешался учитель. – Помните, мы в тех местах сено в декабре промышляли?
– Я его и возил вам, – не утерпел Ленька.
– Ну, это же наш старый знакомый! Так пулемет сможешь достать? Машина у нас есть. Поезжайте сейчас же. Ты распорядись там, Василий Григорьевич.
Через полчаса, забравшись в кабину грузовика вместе с шофером и Степаном, Ленька подскакивал на тряских ухабах. Он указывал путь. В Желтых песках остановились, идти дальше можно было только на лыжах. Лыжи вытащили из кузова, взяли с собой лопату, маленький ломик – все это предусмотрительно захватил с собой Степан.
Ленька давно здесь не бывал. Снегу нападало много. Он сугробами лежал на лапчатых ветвях елей, и ветви пригибались к самой земле.
– Без лыж мы бы здесь помесили снег! – сказал Степан, пробираясь сквозь лесные заросли.
Они миновали бурелом, нашли сосну-рогулину, и Ленька отсчитал двадцать три шага.
– Здесь!
Тайник откопали довольно быстро. Степан и Ленька взвалили на плечи оружие и понесли его к дороге. Ленька нес самозарядную винтовку и патроны, рассовав их по карманам. Он закинул винтовку за плечо, но приклад колотил его по ногам, и пришлось ее снова взять в руки.
Довольный приехал Ленька в отряд, хотел доложить начальнику штаба о своем первом задании, но Трофим Петрович куда-то уехал. Встретил Леньку учитель, похвалил и сказал:
– Теперь иди домой, прощайся и завтра приходи. В бане будем мыться. На днях выступаем. Но чтобы никому ни слова… Куда, что – будто бы ничего не знаешь. Полная тайна. Это первый закон на войне.
Второй день приходил Ленька домой раньше обычного.
– Давно бы так, – одобрительно сказала мать. – Пора уж тебе и остепениться, Ленюшка.
– Ой, мама, дела-то какие! Василия Григорьевича я встретил Мухарева. В партизанах он… – Ленька осекся. Может быть, и об этом нельзя говорить?
А мать расспрашивала, где встретил учителя, да как, да что…
Отвечал Ленька уклончиво, говорил предположительно: «наверное, он партизан», «скорее всего был в тылу у немцев».
Странное чувство испытывал Ленька в этот последний вечер, проведенный в семье. На душе было грустно и радостно. Грустно потому, что крепко, очень крепко любил он свою мать и, возможно, расставался с ней надолго. А сказать ей об этом не мог. Он никогда не лгал матери, ничего от нее не утаивал, а сейчас должен был скрывать, отмалчиваться. Сказать ей, что творится у него на душе, Ленька не мог, во-первых, потому, что это была военная тайна, а во-вторых, потому, что не хотел он огорчать мать. Может, стала бы она отговаривать, плакать… Нет, лучше уж держать все в себе.
Расставаться предстояло не только с матерью, с отцом, с сестрами. А друзья, с которыми они были неразлучны столько лет!.. И нельзя даже попрощаться с ними, рассказать, куда он уходит: военная тайна!
Ленька подошел к матери и обнял ее за плечи.
– Ты чего это, сынушка, ластишься? – спросила она и настороженно поглядела на сына. Желтой горошиной горел в избе каганец, было почти темно, и мать ничего не разглядела на лице мальчика.
– Так что-то… Соскучился по тебе, – ответил Ленька и щекой прижался к голове матери. – Знаешь, мама, завтра у нас баня будет, белье дадут новое… – Ленька замялся: опять чуть не проговорился.
– Да ты что, Ленюшка? Вчера в бане был, а завтра опять в баню? Ишь как зачастил!.. Иди, иди спать. Завтра опять с петухами вскочишь.
* * *
Недоговоренные фразы встревожили Екатерину Алексеевну. Почему опять в баню, почему он запнулся на полуслове, почему стал ласкаться, обычно такой сдержанный?.. Мать не находила себе места. Леньки не было дома уже несколько дней.
Прачечную госпиталя устроили на фанерном заводе. Раза два мать ходила оттуда в госпиталь, где последнее время Ленька часто бывал, но Леньки там не нашла. Как-то утром в прачечную зашел незнакомый сержант и спросил, кто здесь Голикова Екатерина Алексеевна. Мимо бачков и тазов, прачек, склонившихся над корытами, прошел он к матери Леньки, козырнул и сказал:
– От сына вам подарочек. Передать разрешите?.. Велел кланяться и сказать, чтобы не беспокоились.
– А где он сам-то? О чем не беспокоиться? – спросила Екатерина Алексеевна, разгибая натруженную спину. Руки ее были в густой мыльной пене. Она стряхнула пену, вытерла о фартук руки и взяла сверток.
– О чем не беспокоиться? – спросила она еще раз. Сержант в замешательстве не знал, что ответить, а женщина с тревогой в глазах смотрела на него и ждала. Сержант не выдержал, отвел глаза и сказал:
– Он, правда, не велел рассказывать: «Мать, – говорит, – расстроится». Попросил только сухари передать. – Сержант вздохнул и сказал наконец самое главное: – В партизаны он ушел. Наверно, уже уехали.
Екатерина Алексеевна беспомощно оперлась о корыто, полное белья, закрыла глаза. Предчувствие не обмануло ее! Так вот откуда и недомолвки сына, и ласковость его, и сбивчивые рассказы про партизан!..
– Ну что поделаешь, – будто про себя сказала она. – Вырос мой соколик. В гнезде теперь не удержишь. Что поделаешь!.. В добрый час. Ленюшка, в добрый час!..
Только сейчас взглянула мать на сверток с ржаными сухарями, который держала в руках. Прижала к груди сыновний подарок, и по щекам ее потекли слезы…
* * *
…В это самое время партизаны трогались в путь-дорогу. Командир бригады с начальником штаба временно задерживались в советском тылу. Василий Григорьевич тоже уехал еще накануне с группой разведчиков и сказал, что встретит отряд в пути. Командира отряда Ленька еще не видел. Получалось так, что в отряде никого и не осталось знакомых.
Ленька вскарабкался на груду мешков, а самозарядку положил рядом. Партизанский обоз вытянулся на дороге. Две машины с людьми вышли с час назад, готов был тронуться и конный обоз. Леньку приметил тот самый партизан, Тропов, которого распекал начальник штаба. Занимался он снабжением отряда и сейчас выполнял главную роль. Усталый, расстроенный непредвиденной задержкой, перебегал он от подводы к подводе и, увидев Леньку, сорвал на нем всю свою злость.
– А ты что здесь делаешь? – сердито спросил он.
– Еду… С отрядом еду, – ответил Ленька, растерявшись от такого вопроса.
– Это куда же ты едешь? А ну слезай! Буду я детский сад здесь устраивать! Слезай!
Тропов подошел к саням и потянул Леньку за рукав. Ленька уцепился обеими руками за мешок:
– Не слезу! Начальник мне разрешил, товарищ Петров… И Василий Григорьевич обещал. Не слезу я…
Первые подводы тронулись. Сейчас должна была тронуться лошаденка, впряженная в сани, на которых сидел Ленька.
– А я говорю – слазь! Ничего не знаю. Не имею права посторонних брать. Сказано – отцепись!
Тропов с силой оторвал Леньку от мешка и вытащил из саней.
– Пусти! Чего лезешь?! – уже не сдерживая слез и горько всхлипывая, закричал Ленька. Он почувствовал, что сейчас могут рухнуть все его мечты, все планы. Ленька забежал с другой стороны саней и снова вцепился в мешок. Ездовой чмокнул, дернул вожжи, лошаденка поднатужилась и сдвинула воз с места. Под полозьями заскрипел снег. Но упрямство мальчишки, который всего-то от горшка два вершка, взбесило Тропова. Он нагнал подводу, опять схватил Леньку и потащил к себе. Ленька барахтался, отбивался, но и Тропов не уступал. Он отдирал Ленькины руки, а Ленька хватался за что попало. Уцепился за вожжу, потянул ее, и лошадь свернула в сторону, загородив санями дорогу. Ленька упал в снег, вскочил и, не помня себя от обиды и ярости, закричал:
