Корольков Михайлович - Партизан Лёня Голиков
– Взяли бы меня с собой!
– Тебя? Да ты что?! Тебе еще расти да расти надо!.. Пока так помогай… Ну я пошел. Так гляди не забудь: не уедете – дай знать.
Но выставлять условный знак не пришлось. Наутро подъехали немецкие машины, всех погрузили в железные кузова и увезли в Парфино. Поселили в летних бараках, по две-три семьи в комнате. В Лукино больше никого не пускали. А вскоре прошел слух, что через день после того, как выселили жителей из деревни, партизаны напали на гарнизон. Все избы забросали гранатами. То же самое было в Мануйлове и Воронцове. Фашисты погнались за отрядом, но партизаны отбились и ушли неизвестно куда…
Наши пришли!
С тех пор как тайный немецкий агент Вильгельм Герц, он же Виктор Николаевич Гердцев, сделался командиром карательного отряда, жизнь его переменилась к худшему. У него были все основания проявлять беспокойство и испытывать нудное чувство тревоги. По всей, округе партизаны все чаще нападали на немецкие гарнизоны, все чаще подрывались на минах грузовые машины, а в последнее время партизаны стали появляться даже там, где их никогда не бывало.
Герц сбился с ног, гоняясь со своим карательным отрядом по самым глухим дорогам, и все без толку. На атакованную партизанами станцию Беглово он прибыл рано утром, когда на путях еще догорали цистерны с бензином, еще не были убраны убитые. И все же ни одного партизана захватить не удалось. Они исчезли, будто растворились в воздухе. В секретном донесении об ущербе, нанесенном германской армии, Герц доложил, что разрушена водокачка, взорваны стрелки, уничтожен эшелон с горючим, боеприпасами, пушками. В конце донесения он написал фразу: «Поиски виновников продолжаются, но до сего времени безрезультатно».
Такие фразы появлялись в конце каждого донесения, которое направлял Герц в штаб армии.
А тем временем партизаны, изводившие Вильгельма Герца, переключились на другую работу. Не раз хаживали они через промерзшие болота в немецкие тылы, знали все тропки и теперь превратились в военных проводников рот, батальонов, полков. На фронте была задумана дерзкая и необычайно смелая операция.
На безмолвных застывших болотах все было совершенно белым: и снег, запорошивший кустарник, и люди, одетые в маскировочные халаты, бесшумно, как привидения, двигавшиеся по тропам. Даже пушки, танки и все оружие покрасили в белый цвет. Немецкие разведчики, пролетавшие иногда в небе, не могли заметить ничего подозрительного в унылых зимних пейзажах приильменских болот.
К январю 1942 года с помощью партизан через промерзшие болота в немецкий тыл удалось провести целую армию. Туманным январским утром один из наших полков руслами рек и низкими берегами Ильменя вышел к Старой Руссе и завязал бой на подступах к городу. А Старая Русса находилась в десятках километров за линией фронта, в тылу германских войск.
* * *
Ленька проснулся от глухих артиллерийских выстрелов. Пушки били не со стороны фронта, а в тылу – где-то у озера Ильмень. Он вскочил и, не умывшись, выбежал на улицу. Толька жил в том же бараке, но вход был с другой стороны.
– Слышишь, из пушек бьют! – влетел он к Тольке.
– Как не слышать! Не глухой! – солидно ответил Толька.
– Бежим на речку, может, узнаем что, – предложил Ленька. – Бьют-то не с фронта, а вон где…
На Ловати ребята ничего нового не узнали. Но с того дня они совсем потеряли покой. Наши войска находились где-то близко, и каждое утро Ленька просыпался в радостной уверенности, что сегодня-то обязательно увидит он советских бойцов…
День за днем шла артиллерийская перестрелка, а наших солдат, которых так нетерпеливо ждали, все не было. Стрельба доносилась и от Старой Руссы, и с низовьев Ловати, и с востока – от Лукина и Мануйлова.
Гитлеровцы нервничали. Одни из них стали боязливыми, другие – еще злее. По ночам немецкие часовые ни с того ни с сего открывали пальбу из автоматов, такую, что можно было подумать, будто в селе разгорается бой. Проходило несколько минут, и пальба утихала, часовые с опаской оглядывали улицы и вдруг снова начинали палить в воздух, боясь партизан, которые мерещились им повсюду.
Морозы стояли крепкие, но не такие сильные, как в декабре. Однажды, когда ребята ушли за село и глядели, не появятся ли наши солдаты, они вдруг заметили клубы дыма, поднимавшиеся в небо белыми мохнатыми шапками.
– Пожар! – крикнул Толька. – Около церкви горит. Бежим!
Ребята припустились по накатанной снежной дороге обратно в Парфино.
– Вон еще горит, – указал Ленька на другой конец села. – И еще – вся улица занимается!
Клубы дыма валили из разных мест, пожар распространялся. Мальчики выбежали на горевшую улицу.
В дальнем конце ее огонь полыхал вовсю, а ближние избы только занимались, и дым клубился еще белый, похожий на пар. Около домов суетились два немецких солдата. Ребята подошли ближе.
Долговязый фашист перебегал от одного дома к другому. В руках он держал горящий факел – длинную палку с намотанной на конце паклей. Факел чадил, и на снег стекали горящие капли. Другой солдат бежал с четырехугольной зеленой канистрой. Перед каждым домом он забегал вперед, плескал бензин на угол или на ворота, а долговязый торопливо совал туда факел, ждал, когда загорится постройка, и бежал дальше. Возле соломенных крыш фашист не ждал бензина, совал факел под застреху, и по соломе начинали струиться огненные змейки. Они исчезали под кровлей, засыпанной снегом, и потом вдруг вырывались у самого конька крыши.
Люди поспешно вытаскивали из домов все, что попадалось под руку, а там, где огонь уже охватил избы, толпились посреди улиц и молча глядели, как гибнет их добро. Здесь же прохаживались патрули и не разрешали гасить огонь.
– И бараки спалят… Где теперь жить будем? – всхлипнул Ягодай.
Пробираясь сквозь толпу погорельцев, ребята добрались наконец до бараков. Они тоже горели. Обшивка пылала ярко, с громким треском. В стороне на узлах сидели женщины и застывшими, страдальческими глазами смотрели на огонь. Хмурые мужики стояли отдельно, негромко переговариваясь. Обсуждали приказ гитлеровцев идти в Лазоревцы – деревеньку на той же стороне Ловати.
– Как бы подвоху не было, – опасливо сказал кто-то.
– Теперь какой подвох? Всего лишили. Голы как соколы…
– Народ как бы не постреляли.
– Надо идти. Все к своим ближе.
Последний довод убедил всех. Хоть на три километра, да ближе к своим, хоть на час раньше придет избавленье. И бездомные люди, взвалив на плечи оставшийся скарб, побрели в Лазоревцы, где, как говорили, гитлеровцы еще не сожгли избы.
Голиковы поселились у своих знакомых. В избе приютилось еще три семьи. Спали вповалку на полу, набросав соломы. Но Ленька здесь почти не бывал. С самого утра убегал он в Парфино, слонялся там среди пожарищ, заходил на станцию, с любопытством и тайным злорадством наблюдая, как гитлеровцы в панике готовятся к отступлению.
Через несколько дней после того, как жители перебрались из сгоревшего Парфина, Ленька пришел домой совсем поздно. Он осторожно отворил скрипучую дверь, вошел в избу и ощупью, перешагивая через спящих, пробрался в свой угол. Стараясь не шуршать соломой, Ленька улегся рядом с матерью. Ему очень хотелось поделиться с ней новостью, да жаль было будить. Но мать не спала.
– Ты где это, полуночник, бродишь? – шепотом спросила она. – Гляди, Ленюшка, греха как бы не было. Немец, он сейчас злющий ходит – пальнет – и конец… Посидел бы ты дома!
– Нет, мама, теперь дома сидеть нечего. Завтра наши здесь будут. Помяни мое слово!
Шепот у Леньки был взволнованный, радостный.
– Дай-то бог… Да откуда ты это взял?
– Я, мама, разведчиков наших видел в Парфи-не, на станции. В вагонах сидели. Они меня на фанерный завод посылали. Я им мигом все разузнал. Мне они ничего не сказали, а я все равно знаю: завтра придут.
А утром, чуть свет, выскочил Ленька на улицу и засиял от радости: через деревню проходила колонна наших лыжников в маскхалатах, с автоматами. Они шли спокойно, уверенно, будто никогда и не было здесь фашистов. Улица была полна народу. Солдат обнимали, целовали, зазывали в избы погреться, но лыжники благодарили и шли дальше. Остановились они лишь в самом конце деревни, у крайних изб. Ленька спустился с крыльца, направился было к солдатам, но передумал и остановился. Он подкинул шапку, поймал ее на лету и снова взбежал на крыльцо. Распахнув дверь в избу, Ленька во весь голос крикнул:
– Наши пришли! Вставайте! Ура!.. Наши в деревне!..
Ленька кричал что-то еще, но его уже не слушали. В избе зашумели, загомонили и торопливо бросились к выходу.
* * *
Наши войска, внезапно ударив в тыл немцам, прорвались в район южнее озера Ильмень и с боями продолжали наступать вдоль Ловати. Ленька почти не бывал дома. Он теперь работал при госпитале. Дел было много, и он иногда даже не прибегал ночевать, прикорнув где-нибудь вместе с солдатами.
