Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

Рядом с тихо тикающим будильником, на стуле, служившем ей прикроватной тумбочкой, лежали бумаги, которые должны были стать её пропуском из этого места. Первая гласила, что офицер женского вспомогательного авиационного корпуса (WAAF) Э. В. Кэйтон-Уолш из Центрального интерпретационного отдела Королевских ВВС Медменхэм временно переведена в 33-е крыло 2-й тактической авиации. Перевод был запрошен командиром крыла К. Р. Ноузли, одобрен её непосредственным начальником, командиром крыла Л. П. Старром, и санкционирован авиационным коммодором М. С. Темплтоном, кавалером ордена «Крест за лётные заслуги». К этому рапорту скрепкой был прикреплён второй документ: грубо отпечатанный и размноженный приказ о передвижении, предписывавший ей явиться на базу ВВС Нортолт к 09:00 следующего дня. Строчки для имени, звания и номера службы были небрежно заполнены неразборчивым каракулями, сделанными синей ручкой.

Она гадала, сколько хлопот стоило Майку использовать своё положение, чтобы сделать ей это одолжение — похоже, немало, судя по тому, как Старр прошёл мимо неё, когда она ждала в холле Министерства авиации, и уехал, даже не предложив подвезти обратно в Данесфилд-Хаус. Командир крыла Ноузли, задумавшись, тоже её проигнорировал. Офицер с густыми бровями из Бомбардировочного командования подмигнул ей с понимающей ухмылкой. И только спустя полчаса лейтенант авиации, адъютант Майка, спустился по лестнице и вручил ей документы:

— Авиационный коммодор просил передать вам это.

Его манера была холодной, почти презрительной — словно лакей, которого послали расплатиться с уличной девкой.

Об этом, думала она, скоро все узнают. Старр уж постарается. Ей очень хотелось уйти до того, как проснутся остальные, но она не решалась завести будильник — вдруг разбудит их. Перевернувшись на спину, она дремала остаток ночи, временами различая крики водоплавающих птиц на Темзе или уханье сов в больших вязах. Когда в очередной — казалось, уже двадцатый — раз посмотрела на часы и увидела, что почти шесть, наконец решилась рискнуть. Осторожно выбралась из-под одеяла и зажгла спичку. Её шорох показался ей выстрелом. Она зажгла свечу.

На ней с вечера была надета половина формы, так что за пару минут она натянула юбку и куртку. Села на край матраса и всунула ноги в туфли. Скрипнула половица. Кто-то пошевелился. Из колеблющихся теней свечи донёсся шёпот:

— Что ты делаешь?

Разумеется, это была Ширли Лок.

Кэй прошептала:

— В туалет иду.

— А почему ты одета?

— Неважно. Засыпай.

Она закончила завязывать шнурки, встала и надела фуражку. Чемодан был уже собран. Она накинула тяжёлое пальто, закрыла дорожный будильник и сунула его в карман вместе с документами.

— Ты сбегаешь с кем-то?

— Не говори глупостей.

Она взяла свечу, подняла чемодан и нащупала ручку двери.

— Когда ты вернёшься?

— Не знаю. Спи. — Её неожиданно охватило чувство, близкое к слезам: уйти вот так, по-тихому, от подруг, с которыми прожила больше двух лет... — Передай всем прощай от меня, хорошо? Скажи, что я желаю им всего самого лучшего.

— Кэй...

Она закрыла дверь. При свете свечи прошла по коридору к дальнему концу барака и вышла в утро. Холодный порыв ветра пригнул пламя и тут же его погасил. Она выбросила свечу и зашагала по тропинке.

Режим светомаскировки в Медменхэме по-прежнему строго соблюдался, хотя немецкие бомбардировщики не приближались к району Марло уже много лет. Большой дом был погружён во тьму. Трудно было представить, что за тяжёлыми занавесями в этот момент трудятся сотни человек.

Она шла по середине гравийной аллеи с чемоданом в руке, между чёрными массами рододендронов, осознавая, насколько абсурдно выглядит её путь на войну. Несмотря на годы службы в женском авиационном корпусе, она ни разу не сидела в самолёте, не говоря уже о полётах. Она даже за границей толком не бывала — если не считать школьной поездки в Париж в 1937 году. И именно поэтому она чувствовала восторг — словно вырывалась на свободу. Ведь из чего до сих пор состояла её жизнь? Уютная деревушка в Дорсете со старыми домами из золотистого камня, крытая соломой избушка, где она жила с матерью и младшей сестрой, монастырская школа под опекой сестёр-наставниц, женский колледж в Кембридже, а затем уединение в Данесфилд-Хаус.

В свои двадцать четыре у неё был только один любовник, кроме Майка, — пилот её возраста, с которым она познакомилась после первой фазы фоторазбора на базе ВВС Бенсон. Их роман едва продлился месяц, прежде чем его отправили в Шотландию. Они оба были девственниками. В каком-то смысле он был даже моложе её. Но его рассказы о разведывательных вылетах в одиночку на неотапливаемом «Спитфайре» — в двух свитерах, кожаной куртке, двух парах носков и двойных перчатках; о восхождении над Северным морем через тропопаузу в тёмно-синюю стратосферу при минус семидесяти; о кристаллах инея, покрывающих пластик фонаря, и сосульках в крошечной кабине, сверкающих в ослепительном солнце; о страхе, что кислород может подвести, и он потеряет сознание; о том, как он включал камеру и кружил в разреженном воздухе на высоте восьми миль над Берлином (настолько высоко, что видел Балтийское побережье и кривизну Земли) — его жизнь казалась ей столь далёкой от её собственной, что она невольно сравнивала их и ощущала горечь своей ограниченности.

У главных ворот стоял фургон «Бедфорд» с заведённым мотором и включённым на полную мощность обогревателем. Водитель пил из термоса. Она спросила:

— Вы меня ждёте?

Капрал в караулке накануне вечером проверил график и сказал, что сможет устроить ей попутку: одному водителю нужно было рано утром доставить груз в штаб Командования бомбардировочной авиации в Хай-Уиком, а затем ехать в Министерство авиации. «Он высадит вас у Нортолта вовремя, мэм, не проблема».

— Да, мэм. Доброе утро. Садитесь.

Он был средних лет, жизнерадостный кокни. Её взгляд едва различал его лицо. Он освободил место на сиденье рядом:

— Чаю?

— Было бы очень любезно.

Он снова наполнил чашку. Она поборола желание вытереть край. Чай оказался невкусным — слабым, с противной сладостью от сахарина, приготовленным на сухом молоке. Но она была благодарна и, когда он предложил сигарету, тоже взяла, хотя почти не курила. Она сидела, держа чемодан на коленях, стараясь не закашляться, и смотрела в лобовое стекло на пустую дорогу, пока фургон карабкался в гору, скрипя коробкой передач, через лес к Хай-Уикому. Он всё говорил, а она делала вид, что слушает.

— Именно, — отвечала она. — Совершенно верно.

Это было похоже на поездку в лондонском такси. Она докурила сигарету, опустила окно и выбросила окурок. Через десять минут они въехали в фальшивую деревушку в графстве Бекингемшир, скрывавшую штаб Командования бомбардировочной авиации — с бутафорским особняком и искусственной церковной колокольней.

— Минутку подождите, — сказал он.

Она подождала, пока он доставит коробку с фотографиями. В темноте она едва различала здание, где летом прошлого года проводила брифинг для планировщиков по поводу Пенемюнде. По анализу фотографий они построили масштабную модель — электростанция и завод по производству жидкого кислорода на западе острова, основная площадка для испытательных запусков, экспериментальные мастерские и завод на востоке. Особый интерес у них вызвал жилой посёлок — со школой и залом собраний — и казармы. Когда она поинтересовалась, почему, один серьёзный молодой человек, напоминавший ей викария, ответил, что они планируют нанести удар ранним утром, когда учёные и техники ещё будут спать, чтобы убить как можно больше людей: «Нам нужны не только объекты, но и персонал».

Налёт был совершен в ночь августовского полнолуния. В Медменхеме их предупредили за час до вылета воздушного флота — шестьсот тяжёлых бомбардировщиков, более четырёх тысяч лётчиков, две тысячи тонн взрывчатки. Ни один из пилотов не знал истинной цели удара — место, о котором они никогда не слышали. Она сидела у Темзы, наблюдала, как садится солнце и поднимается луна, и представляла себе ланкастеры, идущие плотным строем над Северным морем. Позже Майк рассказал ей, что сорок самолётов не вернулись. Когда на следующий день отдел Дороти Гаррод проанализировал аэрофотоснимки после рейда, оказалось, что многие испытательные объекты уцелели, но крыши домов и общежитий были снесены — в видоискателе Кэй они выглядели как руины Помпей.