Дорога в 1000 ли - Федотов Станислав Петрович

Император ждал, постукивая пальцами по лакированной поверхности своего рабочего стола. Военный министр с ужасом понимал, что потребуется не меньше месяца для подготовки плана кампании, но этого месяца ему никто не даст. Надо было ещё тогда, с доклада Витте, заняться этим вопросом, ведь понятно было, что когда-нибудь мы войдём в Маньчжурию, а я ушами прохлопал, поверил словам государя, что вводить войска не надо, – вот и приходится расхлёбывать.

– Что ж вы молчите, господин военный министр? – окатил император своего верноподданного ледяной волной. – Я спрашиваю: сколько вам нужно дней для подготовки плана?

– Не меньше трёх недель, ваше величество, – с трудом выговорил Куропаткин.

Николай Александрович с удивлением взглянул на него, сказал с сарказмом:

– Видимо, ваше министерство работает с такой же скоростью, с какой вы думали над моим вопросом… – И оборвал сам себя: – Даю десять дней, а пока подготовьте приказ командующим Приамурского и Иркутского военных округов и Квантунской области о немедленном введении войск в Северо-Восточный Китай. Следует очистить его от всяческих боксёров и дезертиров, предавших империю.

Гневная патетика, возвысившая последние слова самодержца, была воспринята военным министром как ослабление личного недовольства, и он осмелился спросить:

– Вы полагаете, ваше величество, что Декларация императрицы Цыси об объявлении войны вынужденная, принята под давлением предателей?

– Я полагаю, что Россия может действовать в соответствии с секретным соглашением и прийти на помощь правительству Цинской империи. И надо спасать КВЖД. Иначе не видать вам Желтороссии.

– Не могу с вами не согласиться, – радостно кивнул военный министр.

13

Станцию Янтунтунь поезд Вагранова и Саяпина прошёл без остановки. Она была пуста – ни русских железнодорожников и строителей, ни боксёров, ни китайских солдат, ни человека из местных. Словно какой-то неведомый ураган вымел людей без остатка, не повредив при этом постройки и пути.

– Вот бы так до Сунгари, – мечтательно сказал Иван подхорунжему Трофимову.

Он лежал на войлочном потнике, обнажённый по пояс – загорал под яростным китайским солнцем. Патронная лента была проверена, заправлена в приёмник, делать нечего – почему бы не понежиться?

Трофимов по-прежнему сидел на седле за пулемётом, в полном снаряжении, нещадно потел, но не сдавался, внимательно следил за окрестностями.

– Не накаркай, – угрюмо отозвался он, посасывая трубку. – До Сунгари ещё вёрст триста с гаком, всю жопу отсидишь.

Леса тут было меньше, поезд всё чаще вырывался на открытое пространство, обзор увеличивался. Это и радовало и пугало одновременно. Радовало, что у противника уменьшались возможности устраивать засады с перекрытием пути, а пугало то, что поезд становился виден издалека. «Как таракан на стене», – говорил подхорунжий.

Почему Янтунтунь оказался целым, осталось загадкой. Может быть, служащие КВЖД образцово провели эвакуацию, а боксёры ещё сюда не добрались, но, возможно, была другая причина – ни Василий Вагранов, ни тем более Фёдор Саяпин особо не задумывались. Их заботило другое: что ждёт на следующей станции – Сяохаоцзы?

– Надо было остановиться, – Фёдор проводил взглядом уползавшее одноэтажное здание вокзала с навесом над пассажирской платформой. – Вдруг тут есть связь с Сунгари?

– Не думаю, – возразил Василий. – Я как начальник станции при эвакуации обязательно вывез бы телеграфные аппараты и телефоны. Это – имущество первой степени ценности. Наравне с кассой.

– Чё ж, – вздохнул Фёдор, – остановимся на перегоне, где есть лес, и снова вышлем разведку. Заодно запасёмся дровами.

– И водой, – добавил Василий. – Речушек тут полно. В проекте дороги запланировано почти полторы тысячи мостов. На каком-нибудь и остановимся.

На станции Сяохаоцзы царила суматоха. Сюда пришло известие о страшной ночи в Пекине, захваченном боксёрами, ночи с 23 на 24 июня. Подстёгнутые объявлением войны всем великим державам, откусывающим ломтики Поднебесной империи, боксёры и войска – теперь уже наравне, поскольку боксёры приняли правительственный статус – устроили поголовную резню христиан, настолько кровавую, что какой-то острословец назвал её Варфоломеевской ночью Пекина. В добавление к этому кто-то пустил слух, что по железной дороге до Сунгари не добраться, поскольку на некоторых участках повстанцы разрушили пути. На станции были паровозы и вагоны, но они одномоментно стали бесполезны. Железнодорожные и строительные служащие и рабочие, со страхом и ужасом ожидавшие прихода необузданной многотысячной толпы, заметались в поисках надёжного пути бегства. Охранная стража и малочисленные команды русских солдат, месяц назад присланные сюда из Квантунской области, с трудом пытались навести хоть видимость порядка. Тем временем начальство искало в городе лошадей и повозки, чтобы сформировать обоз и двигаться вдоль дороги.

Прибытие поезда со стороны Цицикара добавило нервозности, потому что многие отнеслись к приехавшим как к конкурентам на места в обозе. Правда, пошумели и отстали – своих забот хватало. Узнав, что поезд дальше не пойдёт, Фёдор собрался вести свою полусотню конным ходом отдельно от гражданских, но Василий Вагранов попросил не бросать его людей на произвол судьбы, а сформировать конный караван.

– Не могу, Василий Иваныч, – начал отказываться Саяпин. – Мне уже давно надо быть в Сунгари, явиться под начало генерала Гернгросса. А с караваном мы сколь кандыбать будем!

– Вас всё равно пошлют в помощь на такую же станцию.

– Куда пошлют, туда и пойдём – такая наша служба.

Они по-прежнему находились в тесной будке машиниста, разговор шёл лицом к лицу, и со стороны они, хмурые и нахохленные, походили на двух котов, выясняющих отношения. Сидевший на поленьях у выхода на тендер Илька живо представил себе эту картинку и хихикнул. Спорившие разом глянули на него: не ко времени веселье – и продолжили разговор. Препирались ещё несколько минут, а потом Вагранов пустил в ход последний довод.

– У нас двенадцать детей, – сказал он, – а у вас два десятка запасных лошадей. Вы же не бросите русских ребятишек под ножи и вилы боксёров.

Сотник ничего не ответил, побагровел и заорал:

– Подхорунжего ко мне!

Илька Паршин метнулся на крышу вагона, где по-прежнему восседали Трофимов и Иван Саяпин.

Не прошло и минуты, как оба предстали перед командиром.

– А ты чё заявился? – рявкнул Фёдор на сына. – На кого пулемёт оставили?

– Илька попросился… – Иван глянул исподлобья, нарвался на свирепый взгляд отца и мгновенно исчез.

– Вот чё, Прохор, – немного успокоившись, сказал Фёдор. – Ты уже, верно, слышал, что поезд дальше не идёт, надо из нашей команды обоз сооружать. Повозок тридцать запонадобится, а то и сорок.

– Нашей команде и двадцать станет с избытком. И тех ещё найтить надобно, – возразил Трофимов.

– Сколь найдём, – жёстко сказал Саяпин. – И здешних ребятёнков заберём. Всех до единого!

Прохор хотел что-то сказать, но взглянул в тёмное лицо командира и промолчал.

– Я пойду договорюсь с местным руководством о совместных действиях, – сказал Вагранов, до того молча наблюдавший за казаками. – А то я знаю здешнего начальника станции – бюрократ, каких поискать. Инструкции выучил до последней запятой. Начнёт мешать – не остановишь.

– Начнёт мешать – расстреляю, – Фёдор произнёс эти страшные слова совершенно спокойно и от этого они показались Вагранову ещё страшнее: он понял, что сотник не шутит. Время-то военное.

– Надеюсь, до этого не дойдёт, – пробормотал Василий и поспешно спустился на землю.

– Погодите, – высунулся из будки Саяпин. – Всё ж таки где повозки-то возьмём?

– У местного населения – где ж ещё? Но так не дадут – платить надо.

– У меня денег нету, – растерянно сказал Фёдор.

– В станционной кассе есть немного, но я не имею права их трогать. Подсудное дело.