Агустин Яньес - Перед грозой
— Наконец-то умерла Мартинита, бедняжечка, наконец-то успокоилась.
Голос Марты захватывает Марию врасплох, возвращая ее во мрак ночи, в селение.
3
Во время ужина Марта то и дело принимается жалеть малыша Мартины.
— Что-то теперь с ним будет, таким крохой? — И прибавляет: — Говорят, бедняжка больше всего убивалась, что сынок останется без присмотра. — Марта помолчала, но тут же заговорила снова. — Кто ого пригреет, приголубит? Ни у Мартины, ни у Лоренсо нет близких родственников, нет женщины, которая могла бы ходить за ребенком…
Когда же Марта вновь принялась жалеть малыша, приходский священник устремил на нее взгляд не то любопытный, не то удивленный, не то порицающий, тогда как Мария, нарушив свое молчание, почти насмешливо выпалила:
— Похоже, тебе ужасно хочется взять его себе.
Дядя сурово взглянул на нее, осуждая за дерзость, и Мария опустила глаза. Но Марта, преодолев замешательство, ответила сестре:
— Я сама вряд ли справилась бы, но отчего не сделать доброе дело, подыскав кого-нибудь, кто позаботился бы о нем, — он уже в том возрасте, когда следует воспитывать ребенка в страхе божьем. И мне очень жаль его, малыша-сироту, ему будет худо без матери. — И, обращаясь к дяде, она спрашивает: — Может быть, его возьмут милосердные сестры монахини?
Дон Дионисио сначала хранит молчание, наконец произносит:
— Это не так просто. Посмотрим, что можно сделать. И надо знать, что думает об этом Леонардо.
«А почему мне нельзя взять его себе?» — думает Марта, и в ней просыпаются неведомые ей материнские чувства. До сих нор Марта хранит свои куклы, до сих нор шьет им платья, до сих пор, тайно от всех разглядывая их, испытывает при этом непонятное волнение. Мария, застав сестру за этим занятием, шутит: «Лучше бы тебе завести детей. У тебя призвание быть мамочкой». А однажды она сказала ей: «Если ты не выйдешь замуж, то должна стать монахиней и опекать сиротские дома». Марта заливается краской. Это верно — дети ее слабость, страсть. Кто как не она была матерью для Марии? Еще совсем крошку она забавляла ее, заботилась о ней, утешала ее. Да, конечно, она не раз думала и о собственном ребенке. Ее девичество не делало недоступными для лее тайны материнства, о многом она догадывается; однако стыдливость мешает расспрашивать. «Замужние могут иметь и имеют детей; слыхала, что у некоторых женщин появляются дети и без замужества, но на этих женщин смотрят как на прокаженных. Случись… впрочем, лучше держаться от всего этого подальше, тем более что меня это не должно интересовать».
И все-таки неясное желание проникнуть в эти тайны живет в ее сердце.
Марте так радостно смотреть на детские лица! А как приятно учить их катехизису! И Марта занимается с детьми, приходящими на поучения; ничем другим она не хотела бы заниматься, и нужно видеть, как она любуется детьми, как ласково с ними говорит, с какой грустью прощается с ними.
Несмотря на то что она — Дщерь Марии, образ девы с младенцем на руках вызывает в ней более прочувствованную набожность, чем обращения во время литании к богоматери, пречистой, пресвятой, благодатной.
Изображение Марии-покровительницы с прелестным младенцем — такое милое личико у него — находится у изголовья ее кровати. И еще две цветные литографии; на одной воспроизведена сцена рождества Христова, и дева протягивает руки к младенцу (с большой радостью ежегодно, под сочельник, Марта устраивает вертеп[28] в церкви, и у себя дома — крошечный, в гостиной); вторая литография, где ангел-хранитель следит за первыми шагами златокудрого младенца, довершает обстановку девичьей спальни. Марта почтительная, Марта верующая, Марта достохвальная, Марта возвышенная, Марта истинно набожная, Марта душевная, Марта благолепная, Марта благостная, Марта небесная, Марта болящих, Мар-та скорбящих, Марта добрых советов; опечаленная смутной тревогой Марта.
Праздники
1
Праздники — везде праздники, но в селении их отмечают по-своему: смягчается излишняя суровость поведения, но держатся жители так обособленно, как в обычные дни. Они не работают, готовится праздничный обед, все идут в церковь, участвуют в процессиях, прибывают гости, перед папертью — на площади — располагаются торговцы, Празднества страстной недели начинаются со страстной пятницы, В некоторых домах, чаще на окраинах, устраивают «огнище», и родственники, ближайшие соседи и друзья приходят посмотреть на него. Все это скорее напоминает бдение у гроба, стулья расставлены во дворе, на галереях, веранде, в гостиной, но вместо кофе предлагают холодную воду, а вместо воздыханий и плача слышится воркование голубей, принесенных на алтарь скорбящей. В домах посреди селения, где также разжигают «огнища», не открывают ни окон, ни дверей — а вот на окраинах распахивают все настежь; по случаю праздника селяне — раз в году — отправляются на ночное гуляние и обходят все алтари, полыхающие огнями тонких восковых свечек и больших, толстых свечей, — отсюда и пошло название «огнище».
Как жаль, что не раскрывают окна и не растворяют перед каждым двери в доме Толедо! У них устроена Голгофа с прекрасно выполненной фигурой Христа в натуральную величину, и для этого дня воздвигается подобие заросшего холма — привезены деревца с гор, расставлены вазоны с пальмами, изысканными цветами, жардиньерки с нежными всходами ячменя, золотистыми апельсинами и пылко расцветшими бандерильями[29], с огромными разноцветными шарами, здесь же находятся клетки с прирученными голубями, канарейками, кларинами и синсонте[30], бронзовые, начищенные до блеска канделябры, в которых горят дюжины свечей, — это «огнище» всякий год еще долгое время не сходит с языка тех, кто его видел и кого оно привело в восторг: законная гордость селения! С «алтарем» у Толедо соперничают разве лишь «огнища» Дельгадильо да Луиса Гонсаги Переса.
У Дельгадильо настоящая домашняя молельня, куда допускаются избранные посетители и где красуется дивная статуя святой девы Марии де ла Соледад — покровительницы их семьи, — статуя была вывезена из Гватемалы еще дедом нынешних Дельгадильо, как говорят, более семидесяти лет назад. К страстной пятнице ее облачают в платье и мантию из тончайшего бархата с золотой вышивкой, в руки вкладывают батистовый платочек с филигранно вышитыми терновым венцом и гвоздями. «Есть ли еще где-нибудь на свете столь же красивая богоматерь наша де ла Соледад, с таким неизъяснимо скорбным лицом, что кажется, слышишь ее стенания?» — гордо вопрошают Дельгадильо, и все в селении единодушно отвечают: «Нет, нет на свете другой такой пресвятой девы де ла Соледад!» (В 1879 году бакалавр Крессенсиано Гальвес, непременный капеллан молельни, опубликовал пухлый том «История и чудеса святейшего лика богоматери нашей де ла Соледад, покровительницы семейства Дельгадильо, проживающего в сем селении», в этом томе, как бы ни оценивать достоверность фактов, приведенных им в книге, уже ставшей чрезвычайной редкостью, — автор излагает, соответственно обработав, чудотворные явления, по-разному запечатленные в народных преданиях: как-то в страстную пятницу статуя начала источать кровь, а однажды, пятнадцатого сентября[31] богоматерь видели плачущей, слышали ее стоны; а когда расстреляли Максимилиана[32], то слезами она окропила платочек в своих руках. Приношениями украшены стены молельни: изображения сердец, распятых рук и ног, серебряные и золотые фигурки, вертепы-ретабло, мраморные доски с записью чудес. Тут сказано об одном, о двух, о трех покойниках, которые, по слухам, воскресли; перечисляются различные несчастные случаи, смертные недуги, столкновения, даже расстрел, когда расстрелянному удалось остаться в живых; десять — двенадцать литографий воспроизводят нападения на дилижансы, грабителей, подстерегающих в лесной засаде, чернь, осаждающую с ружьями в руках какой-то особняк.) Люди могут видеть «огнище» в молельне Дельгадильо — все устроено торжественно и просто: алтарь в глубине покрыт черным бархатом с золотой каймой, и на его фоне выделяются белизна лика и рук статуи, ее расшитое одеяние, белоснежные лилии; от подножия статуи, — оно, говорят, из литого серебра, — спускаются к полу семь рядов лампадок цвета крови, а шесть подсвечников, — они. как передают, тоже из чистого серебра, — поддерживают толстые восковые свечи. («А как красиво было раньше, еще при жизни дона Фортунато, примерно лет двадцать назад, когда он привозил из Гуадалахары оркестр и певцов, чтобы в страстную пятницу исполнить «Stabat Mater»[33], и в ту же ночь раздавал деньги неимущим»).
Луис Гонсага Перес был семинаристом, а теперь по поводу его сумасбродных выходок без конца судачит и смеется все население. Он — единственный избалованный сын дона Альфредо Переса и доньи Кармен Эспарсы Гарагарсы. Аллегории всегда увлекали Луиса Гонсагу, и его «огнище» выглядело плодом столь неуемной фантазии, что падре Рейесу каждый год приходилось вмешиваться, вводить в какие-то пределы воображение юноши. Его «вертеп» представлял собой целое собрание разных фигур, от Адама до дона Порфирио Диаса, не минуя Максимилиана и Хуареса; Луне сам рисовал их — в естественную величину — на картонах, а затем вырезал и укреплял на деревянных подставках. На другой год под видом Голгофы он изобразил обитель блаженных и преисподнюю: в преисподней пребывали Хуарес, Лютер, Генрих VIII, Нерон, Пилат и другие… А вокруг распятия — дон Порфирио, Максимилиан, Идальго[34], Эрнан Кортес, Карл V, Готфрид[35] сражались против иудеев и римских легионеров. И каждую страстную пятницу все с нетерпеньем ждали, что еще выкинет Перес.
