Алексей Мильчаков - Вятские парни
Первыми явились Катя с Наташей, за ними Аркаша, Женя и Колька. Вскоре — Донька, Агафангел Шалгин и братья Сорвачевы.
Знакомясь с квартирой, близнецы Сорвачевы почему-то говорили шепотом. Федоса это удивило:
— Да вы что? Голоса лишились что ли? У нас здесь спящих младенцев нет. Кому хочется петь, пожалуйста. Вон и рояль для аккомпаниатора.
При виде книжных шкафов Донька ахнул:
— Мать честная! Книг-то, книг-то, как в Пушкинской! Все твои?
— Мои… вернее, наши, — поправился Федос. — Можешь взять для чтения любую. Каждый может.
— Из жизни в других странах найдется? — спросил Вечка. — Для расширения кругозора. Меня романы о любви не интересуют.
Оговорка Вечки рассмешила девушек.
— Сорвачев, вы не женоненавистник, случайно? — задала вопрос Женя.
Вечка кивнул:
— Ага. Форменный.
— Форменный, гы‑ы! А почему с Манькой по кинематографам шляешься? — высунулся Тимоня.
Братья Сорвачевы удивительно походили друг на друга. Невысокие, крутоплечие, с круглыми головами и широкими щекастыми лицами, с доброй улыбкой, они напоминали веселых щенков. Даже ходили они, мелко переставляя слегка кривоватые, гнутые ножки, одинаково, словно не шли, а бойко катились колобком.
— Не смейтесь! Шутит он, — погрозил брату кулаком Вечка. — Маньке-то этой тринадцатый пошел. Сестра! И водил-то девчонку на рождестве, а вы, наверное, бог знает что подумали.
— Никто ничего плохого не подумал, — успокоил его Федос. — Прошу к самовару. Девушки, поухаживайте за нами.
Когда все разместились за столом, Донька окинул взглядом просторную светлую комнату и покосился на Федоса.
— Живешь ты, как губернатор. Но на черта тебе, сироте, такую квартирищу? Хватило бы и одной комнаты с книгами.
Федос отшутился:
— Видишь ли, Донь, вот окончу скоро гимназию. Может, женюсь. Детишек бог даст… Налей-ка, Екатеринушка, Калимахину! Эй, люди добрые, кому пирожков? Вот печенье. Вот сухарики. Варенье клубничное-земляничное, крыжовное, — пропел Федос, подражая рыночным торгашам.
Все задвигали стульями, зазвенели ложечками.
— Полегче ты — не в обжорке, — ткнул Тимоня локтем брата, капнувшего вареньем на скатерть.
— Так вот, друзья, у меня в голове шевелится идея, — позвенел Федос ложечкой по стакану. — Хорошо бы издавать нам рукописный журнал «Конкордия». О чем писать? О работе наших секций, о жизни молодежи, и не только заметки, отчеты. Нашли бы поэтов, художников. Понимаете, такой журнал помог бы привлечь в нашу «Конкордию» молодежь, сплотить ее. Как по-вашему?
— Гениальная мысль, — подтвердили Колька, Аркаша и девушки.
Колька сидел между Аркашей и Федосом. Ему хотелось быть с Наташей, но чувство неловкости, которое он испытал при встрече с ней после лыжных соревнований, всякий раз охватывало его с прежней силой. И освобождался Колька от этого тягостного чувства не сразу.
— Печатный бы журнал-то, — откликнулся Донька. — Печатное слово — это сила!
— Время покажет, а пока бы рукописный выпустить нам.
— К примеру взять, что я сочиню, ежели всего три зимы учился? Одни памятки в церковь для бабки писал, — пробасил Агафангел.
— А письма ты, вообще, писал? — спросил Колька.
— Приходилось.
— Вот ты такими же словами, как в письмах, и напиши о своей работе, своих интересах, о жизни и труде в ваших мастерских, и тот же Федос или Аркаша твое сочинение отредактируют.
— Ну, ежели так, можно попробовать.
В редколлегию избрали Федоса, Аркашу, Кольку, Катю и Женю.
Всех заинтересовало предложение Федоса о выступлении конкордистов с небольшим концертом в лазарете перед ранеными воинами.
— Если мы пороемся, найдем среди нас музыкантов, певцов, декламаторов.
— Да, да. Конечно, найдем, — уверенно сказала Женя, — Мы с Катей разучим дуэт. Пригласим Цыпкина, хотя он не конкордист. Хорошо он читает стихи. Я думаю, не откажется.
— Наоборот, мальчишке будет лестно, что его приглашают взрослые, как артиста, — подтвердил Колька.
— Прекрасно. Вы только пейте, ешьте стряпню, — угощал Федос.
Хрустя сухариками, Донька поднял руку:
— Вот я, собственно, никакой не артист. Но для раненых солдат готов превратиться в артиста. Мы с Черным могли бы сплясать «барыню». Такой номер солдатам будет по душе.
— Аркаше поручим составить программу и вести конферанс, — сказал Федос.
— Постой, постой! — дернулся Аркаша. — Помилуйте, какой из меня конферансье? Нужно быть остроумным и все такое…
— Не смей ломаться! — возразила Женя и погладила Аркашу по голове. — Ты такой симпатичный… и за словом в карман не полезешь.
Новый знакомый
Через неделю конкордисты дали в одном из лазаретов концерт. Раненым он понравился. Особенно дружными хлопками наградили Кольку и Доньку за «барыню». Сильно хлопали и Тимоне, лихо сыгравшему на балалайке, и Вечке за удаль гремевшего в его руках бубна. Цыпкин на «бис» прочитал еще «Бородино» Лермонтова.
После концерта к Кольке и Доньке подошел, опираясь на палочку, худощавый раненый. Бумазейный халат мышиного цвета был просторен и почти до полу. Однако одеяние не смущало солдата. Он, видимо, и в больнице не переставал наблюдать за своей внешностью: темные волосы были гладко зачесаны назад, впалые щеки тщательно побриты, и только колючая щетинка темнела над губой. Запахиваясь в свою хламиду с поповскими рукавами, солдат улыбался. Серые глаза светились добротой:
— Хорошо вы, ребята, пляшете… Раззадорили меня. Если б не нога, познакомил бы с питерской «барыней». Вы кто такие будете?
— Я в гимназии учусь, а он — рабочий. Полиграфист.
— А слесарей среди вас нет?
— Я слесарь! И я! — ответили Тимоня и Вечка.
Солдат, закатав рукава, подал руку:
— Коллеги, значит! Давайте познакомимся. Щепин Иван с Путиловского из Питера. Слыхали о Путиловском?
— Краем уха слышали. Наша фамилия Сорвачевы — я Вечка, а он братуха, Тимофей. Оба железнодорожники, слесарим.
Федос, Аркаша, Колька, пожимая руку солдата, назвали себя.
Щепин, слегка прихрамывая, вышел в коридор проводить новых знакомых. Отпустив девушек и Цыпкина, задержались у окна.
— Кто курящий? — спросил солдат. — Могу угостить махорочкой.
— Постой, у меня папиросы есть, «Роза», — Тимоня стал шарить в своих карманах.
— Спасибо. Я к полукрупке привык, — Щепин виртуозно свернул из газетного обрывка «козью ножку».
— Вот, ребята, какое дело. Недели через две меня, наверное, выпишут отсюда. Кость срослась, но прихрамывать буду. Если не уволят по чистой, так должны дать отпуск. Не найдется ли временно в ваших мастерских работа? Не знаете?
— Нам слесаря нужны, — уверенно сказал Агафангел. — Только тебе у нас, пожалуй, после Питера не понравится. Грязно, зимой — холодина, и вообще…
— Питер хорош, слов нет. Хорошие там у меня товарищи были. Может, кто и остался. Но раз попал в Вятку, хочется малость пожить здесь, — Щепин закутался табачным облачком. — А вы все на возрасте, ребята. Не таскали вас еще к воинскому начальнику?
— От шинели не сбежишь, — за всех ответил Донька. — Похлебаем и мы из солдатского котелка.
— Да‑а… Прольется еще немало крови и слез… А где мне, ребята, разыскать вас, когда выпишусь?
— Ты после комиссии прямо к нам на квартиру, — сказал Тимоня. — Разместимся как-нибудь. Живем от работы недалеко. — Он назвал адрес, — до мастерских — рукой подать.
— Да, да, конечно, разместимся, — сказал Вечка.
Щепин благодарно пожал им руки.
— Что ж, нагряну… Спасибо, братцы. Смотрите, хлопот не доставлю. Не бабник, не пьяница.
— А может ко мне? — вмешался Федос. — У меня удобнее. Будете жить в отдельной комнате. Библиотека!
— Ой, уж больно шикарно выйдет. Ты что, из богатой семьи?
Федос замялся:
— Отец у меня… да он помер. Осталась квартира.
— Где живешь? — спросил Щепин.
Федос объяснил.
— Не подойдет, пожалуй, дружище. Я в углу Сорвачевых временно пригреюсь. А за радушие спасибо. И в гости к тебе приду, непременно приду.
В тот же день под вечер у Федоса на квартире Донька неожиданно заявил, что он не станет больше плясать «барыню» в лазаретах.
— Стыдно мне, здоровяку, перед калеками ногами дрыгать.
Колька согласился с Донькой:
— У меня тоже было такое состояние, даже в тот момент, когда безногие и хромые откровенно хлопали нам. Такое время теперь — довольно забавничать.
Женя стала с жаром доказывать, что концерты в лазаретах очень нужны:
— Вы только посмотрели бы, как глаза у раненых оживились. Надо, надо продолжать.
Но Донька и Колька уперлись на своем, как их ни упрашивали.
В тот вечер конкордисты разошлись не очень довольные друг другом.
В ближайшее воскресенье около полудня появился на ковырзинском дворе Щепин с Тимофеем и Вечкой.
