Бернард Корнуэлл - Клинок Шарпа
Шарп лишь однажды видел настоящего французского шпиона. Это был невысокий испанец, веселый и эмоциональный, утверждавший, что продает лимонад в окрестностях Фуэнтес-де-Оньоро[49]. На деле же он оказался капралом одного из испанских полков, воевавших на стороне французов. Шарп видел, как шпиона вздернули: он умер с достоинством, с улыбкой на губах. Сколько отваги нужно иметь, чтобы стать таким! Эль-Мирадор, наверное, достаточно отважен: он жил в Саламанке во время французской оккупации – а поток его донесений британским войскам в Португалию не иссякал. Сегодня Шарп сразится за храбреца, за Эль-Мирадора. Он поглядел на угасающий закат и понял, что атака сейчас начнется.
– Шарп? – на него смотрел старший офицер. Шарп вскочил на ноги и отсалютовал.
– Сэр?
– Бригадир[50] Боуз. Я сегодня здесь командую – но у вас, судя по всему, свое задание? – Шарп кивнул. Боуз с любопытством оглядел странную фигуру, полуофицера-полустрелка. Похоже, осмотр удовлетворил бригадира: – Рад, что вы с нами, Шарп.
– Спасибо, сэр. Надеюсь быть полезным.
Боуз махнул в сторону невидимого отсюда форта:
– Там есть примитивная траншея, ярдов в семьдесят. Попробуем укрыться. А потом все в руках Божьих, – он с восхищением посмотрел на нашивку[51] на рукаве Шарпа. – А вы в таких делах не новичок.
– Бадахос, сэр.
– Здесь будет полегче, – Боуз двинулся дальше. Солдаты поднимались, поправляли мундиры, одержимо проверяли и перепроверяли все мелочи. Кто-то трогал талисманы, кто-то истово крестился, у большинства было преувеличенно торжественное выражение лиц, скрывавшее страх.
Боуз хлопнул в ладоши. Он был плотным коротышкой, поэтому взобрался на сажальный камень[52] возле одного из домов.
– Помните, ребята: тихо! Тихо! Тихо! – для Шестой дивизии это был первый бой в Испании, люди горели желанием впечатлить армию. – Лестницы первыми. После меня!
Шарп приказал своим людям ждать. Харпер поведет первый взвод, за ним лейтенант Прайс, остальных поделят сержанты Макговерн и Хакфилд. Шарп улыбнулся: Хакфилд был новичком в роте, его произвели в сержанты и перевели из другой роты после Бадахоса. Шарп помнил его еще рядовым: Хакфилд пытался поднять бунт перед Талаверой[53]. Теперь он вручил свою жизнь Шарпу, но эта сделка была выгодной. Хакфилд был добросовестным и солидным, умел обращаться с цифрами и ротными книгами, и тот день три года назад, когда он почти взбунтовал весь батальон, теперь казался нереальным.
Улица опустела, атакующие проследовали на пустошь, но Шарп продолжал ждать: он не хотел, чтобы его рота смешалась с остальными. Он задержал дыхание, почти ожидая выстрела, но ночь была тиха.
– Ладно, ребята. Только тихо.
Он первым прошел между последними домами, дальше был крутой обрыв: здесь копали саперы, возводя одну из батарей. Девятифунтовики молчали, укрытые фашинами[54].
Впереди, скрючившись в неглубокой траншее, маячили другие роты. Траншея не была приспособлена для атаки – фактически, она была остатком небольшой улочки и давала укрытие лишь потому, что дома на ней превратились в руины, образовав небольшой бруствер. Шарп не решался поднять голову, чтобы взглянуть на Сан-Каэтано: может, французы и расслабились, не ожидая беды, но нет повода думать, что в тихую ночь их часовые будут менее внимательными.
Лестница задела развалины, послышался грохот падающих камней. Шарп застыл, ожидая реакции противника, но ночь была по-прежнему тиха. Где-то слышался очень тихий шум, он узнал плеск воды о пилоны моста. На южном берегу гукнула сова. Запад алел, но здесь царил жемчужно-серый сумрак. Нагретый за день воздух неохотно отдавал тепло. В Саламанке горожане, наверное, еще прогуливались кругами по Plaza Mayor, потягивая вино и бренди: сегодня вечер богатства и красоты. Веллингтон ждал, боясь потерять внезапность атаки. А Шарп вдруг подумал о маркизе, крыше или балконе ее дома, смотревшем сквозь сгустившуюся тьму на пустошь. Колокол пробил половину десятого.
Спереди послышался скрип и лязг: атакующие примыкали байонеты, готовые вырваться из укрытия и мчаться к Сан-Каэтано. Лейтенант Прайс поймал взгляд Шарпа и указал на байонет одного из своих людей. Шарп покачал головой: он не хотел, чтобы случайный блик выдал расположение его роты, спрятавшейся поодаль от основных событий. Да и в любом случае не их дело брать форт приступом.
– Вперед! – разорвал тишину голос Боуза. Послышался топот башмаков, пространство заполнилось людьми, перебиравшимися через руины или сквозь них. Это был самый опасный момент, потому что если французы ждали их, сейчас выстрелят пушки, и атака захлебнется.
И они выстрелили. Это были небольшие пушки, старые трофейные четырехфунтовики, но даже маленькая пушка, выстрелив картечью, способна остановить атаку. Шарп знал все это до мелочей: четырехфунтовая картечь представляла собой жестяной контейнер, набитый пулями, шестьдесят-восемьдесят на каждый. Когда пушка стреляла, контейнер взрывался в стволе, а пули разлетались широким конусом, как утиная дробь. В трех сотнях ярдов от дула конус достигал девяноста футов в диаметре, давая атакующим хороший шанс выжить – но только не в том случае, когда конусы нескольких пушек пересекались. В Сан-Каэтано, на фронте атаки, было всего четыре пушки, зато из Сан-Винсенте, большого форта за оврагом, по флангу британцев могли стрелять два десятка орудий.
Стреляли все: сначала одно, через пару секунд остальные. Грохот выстрелов был необычным, более глубоким и плотным. Шарп в ужасе посмотрел на Харпера:
– Они заложили двойной заряд!
Харпер кивнул и пожал плечами: два снаряда на пушку, скажем, по семьдесят пуль в каждом – и двадцать стволов. Шарп прислушивался к завываниям металлического смерча над руинами и все пытался подсчитать: минимум три тысячи мушкетных пуль встречали атаку, по десять на человека. В тишине, наступившей после убийственного залпа, послышались стоны раненых, а потом и треск мушкетов из французских амбразур, но ничего не было видно. Он приказал роте оставаться на месте, взобрался на груду щебня и, перекатившись через ее вершину, спрятался между обломками бревен. Боуз был жив и, воздев саблю, возглавлял атаку:
– Вперед! Вперед!
Чудесным образом оставшиеся в живых носильщики выбирались из укрытий, поднимались с земли, перебирались через руины. В каждой лестнице было по тридцать футов, они были громоздкими, неудобными, но продвигались вперед, а за ними появились и другие, еле заметные силуэты на фоне темной громады Сан-Каэтано.
Атакующие издали победный крик, их уверенность в себе не поколебала неудача первой атаки. Шарп был поражен, что стольким людям удалось выжить под визжащими свинцовыми смерчами. Он скинул винтовку и начал целиться, но тут снова загрохотали французские пушки.
Этот залп был нестройным: орудия стреляли по мере перезарядки, хотя, конечно, пушкари торопились как могли. О двойных зарядах картечи забыли, палили одиночными: пули свистели, вылетая из амбразур, цокали о камни. Мертвые и раненые валялись тут и там. Шарп беспомощно ругался: французы знали! Они знали! Внезапности не было! Двойной заряд картечи, спички наготове, фитили вставлены – у атаки не было шансов. Картечь разлеталась в стороны, разнося смерть, пушки стреляли по одной или небольшими группами, свинцовые пули градом стучали по камням, разносили в щепки бревна, заставляли дергаться трупы.
Два форта были окружены кольцом огня. Третий, слева от Шарпа, молчал, как будто его пушки оказались лишними. Теперь было слышно французов: пушкари подбадривали друг друга, подгоняли подносчиков снарядов, заряжали и стреляли, заряжали и стреляли. Вспышки пламени освещали ров, дым хвостом вился за разлетающейся картечью.
– Стрелки! – они могли не так уж много, но все лучше, чем просто наблюдать за резней. Шарп снова крикнул: – Стрелки!
Его ребята перевалили через руины. Полдюжины красномундирников, которых он обучил стрелять из винтовок Бейкера, оставшихся от стрелков, убитых в последние три года, тоже были здесь. Харпер упал рядом, вопросительно подняв бровь. Шарп показал на ближайший форт:
– Займемся амбразурами!
Можно было убить одного-двоих из орудийного расчета – немного, но все-таки помощь. Шарп услышал щелчки взводимых курков, выстрелил сам, когда дым немного рассеялся, но с атакой, похоже, было покончено. Британцы еще этого не понимали: они шли вперед чуть пригнувшись, как бы борясь с сильным ветром, оставляя мертвых и раненых, чьи стоны перекрывали даже резкие звуки пушечных выстрелов. Шарп взмолился, чтобы картечь побыстрее оборвала эти ужасные стоны. Боуз все еще был на ногах, возглавляя атаку: он грозил артиллеристам саблей, и люди шли за ним, отказываясь признавать поражение. Строй нарушился, став менее уязвимым для свинцового дождя, но их было слишком мало, чтобы победить. Носильщики с лестницами уже прыгали в ров. Шарп услышал треск мушкетов с палисада, потом увидел бригадира, вынырнувшего из клубов дыма – и именно в этот момент Боуза подстрелили. Казалось, он танцует на месте, отчаянно перебирая ногами и пытаясь устоять, но сабля уже выпала из рук, он схватился за живот, а голова откинулась назад в беззвучном крике. Новые выстрелы бросили его вперед, но Боуз упрямо пытался оставаться на ногах, и только полному заряду картечи удалось распластать упрямца на земле.
