Владимир Грусланов - По дорогам прошлого
При взгляде на поблескивающие отличной киноварью надписи Томчук понял: писала их неумелая рука воина, и кисть, наверно, была самодельная, наспех связанная из подручного материала. Но зато какие имена дали пехотинцы своим приемным деткам, Какие имена! Дух захватывало!
Томчук толкал локтем комиссара и с восхищением читал вслух!
— «За власть Советов!» До чего здорово! «Смерть врагам революции!» Не придумать лучше, комиссар. Три дня и три ночи думай, лучше не придумаешь!
Эти священные слова Томчук назвал заповедями революционного бойца и приказал написать их на наружных стенках вагонов бронелетучки.
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
Однажды Томчука попросили рассказать молодым красногвардейцам — пополнению, что такое военная хитрость.
Задумался командир, как бы это понятнее, доходчивее объяснить. Вспомнил, как, продвигаясь ночью на бронелетучке по узкой стальной колее, что протянулась среди лесов, бойцы-железнодорожники применяли всяческие уловки.
— Вот, к примеру, бывало такое, — начал командир. — Разведка доносила: дальше двигаться нельзя. Впереди белые. Путь разобран. «Давай дрезину! — кричал комиссар. — Ветер хорош! От нас дует…»
С платформы стаскивали две пары колес и помост. Дрезину собирали, прилаживали парус, разгоняли и пускали по ветру на противника.
В то время война шла больше вдоль железных дорог. И передвигаться легче, и базы снабжения тут же: пакгаузы, амбары и сараи с грузами.
Ветер подгонял дрезину, Она мчалась на врага. Ну, конечно, в его рядах переполох, смятение. Непонятное всегда устрашает. А тут катит чудовище, что на нем — неведомо, может, взрывчатка, может, еще что похуже.
Нервы белых не выдерживали. Они начинали обстреливать мчавшееся к ним под парусом сооружение. Этого как раз и ждали на бронелетучке. Засекали огневые точки белых и громили из орудий.
— Как назвать это? — спрашивал красногвардейцев командир. — Военная хитрость?
— Военная хитрость, — соглашались красногвардейцы.
— А вот как-то наш комиссар Михаил Иванович Гаврилов такую штуку отколол, что бойцы рты пооткрывали от удивления.
Беляки окопались поблизости, оседлали дорогу. Никак не пройти. Куда ни сунешься — то на пулемет, то на пушку наткнешься. А рельсы подорваны. Не прорваться бронелетучке.
Белые, разрази их хвороба, в обход солдат послали, отрезать бронелетучке путь.
«Что тут делать?» — думали мы, думали с комиссаром, ничего не придумали. Хоть плачь…
Вдруг вижу — комиссар повеселел.
— Придумал, Гриша, — говорит он мне. — Накажи бог, придумал! Пока не скажу. Потерпи с ребятами часок.
Разыскал комиссар среди бойцов не то чтобы художника, скорее маляра. Парень попался толковый, знал дело. Уединился с ним Гаврилов, часа два возились, никого не подпускали близко.
«Военная тайна!» — объяснял Гаврилов любопытным и показывал от ворот поворот, налево кругом марш.
Кончил подготовку, позвал всех. Собрались бойцы, глядят: стоит за бронелетучкой, в тупичке, дрезина. Ветрище в этот день… давно такого не видали. Парус на дрезине барабаном. Мачта под парусом — молодой ельничек — дрожит от напряжения, чуть не переломится, ждет сигнала в дорогу.
По бокам картонные листы-плакаты рейками крепко-накрепко к дрезине прикреплены. На одном — бородач в шинельке царского покроя с ременной опояской, морда — яблоком. Стоит бородач, пятерней в затылке скребет, глаза на верстовой столб пялит. На столбе бумажка, на ней — стрелка жирной краской, а под стрелкой надпись: «Дорога к друзьям-благодетелям». Пониже стихи:
Ой, яблочко, куды котишься?
К белым в лапы попадешь —
Не воротишься!
На другом плакате — белогвардейский офицер при-
цепляет бородачу погоны. Из оскаленной пасти офицера вылетают слова:
«Вперед, герой! За веру, царя, отечество!»
Ниже опять стихи:
Пароход идет,
Вода кольцами.
Будем рыбу кормить
Добровольцами!..
— Ты что задумал, товарищ комиссар? — спросили Гаврилова бойцы, увидев дрезину с плакатами.
— Плоха, что ли, передвижная выставка? — Гаврилов хитро улыбнулся.
— Хороша, слов нет! Да куда ее?..
— Отправим к белым. Пусть позабавятся. А то плачут все, в Петроград хотят. Красная гвардия не пускает.
Дрезину толкнули, погнали. Ветер заиграл парусом. Сильнее, сильней… Передвижная выставка комиссара Гаврилова с плакатами РОСТА — Российского телеграфного агентства — помчалась к белым. А те в это время притаились в лесу за поворотом железнодорожного пути. В полутора километрах от бронелетучки.
Ветер работал отлично. Он гнал дрезину вперед и вперед. Вскоре она скрылась за выступом леса, примыкавшего к самому полотну железной дороги.
Все стихло. Бронелетучка медленно катила вслед за дрезиной. Зорко вглядывались бойцы в надвигавшиеся на них густым строем дубы, осины, клены, сосны, ели, березки — несчетное буро-зеленое лесное воинство. Прислушивались к ровному, тяжелому дыханию паровоза.
Белогвардейцы не выдержали. Началась беспорядочная винтовочная стрельба, затарахтели пулеметы.
— Не понравилась выставка! Ишь как разнервничались! — усмехнулся комиссар. — Засекай точки!
Бронелетучка открыла огонь из орудий и спустя несколько минут остановилась возле подорванных рельсов.
Дрезина с плакатами исчезла. Белые успели сбросить ее с железнодорожного полотна. Плакаты унесли. Дрезина пропала, зато белых отогнали.
А все — военная хитрость!
СПАСЕННОЕ ЗНАМЯ
Весну тысяча девятьсот двадцать седьмого года с ласковым солнцем, бархатистым, нежным ветерком, тихую, светлую, теплую, ленинградцы запомнили надолго. Уже с первых месяцев весны они начали готовиться к празднику десятой годовщины Великого Октября.
Десять лет советской власти!
Казалось, еще так недавно гремели орудийные залпы гражданской войны. И вот — уже юбилей.
Шумно в Центральном клубе железнодорожников на Тамбовской улице.
Перед выставкой, устраиваемой к празднику, толпятся паровозники, движенцы, путейцы, связисты, станционные работники.
Здесь много плакатов с лозунгами первых лет революции, гражданской войны. Много фронтовых газет, приказов и воззваний ревкомов, обращений комитетов бедноты, фотографий, архивных документов об участии железнодорожников в февральской и Великой Октябрьской социалистической революциях.
На почетном месте висит знамя. С ним железнодорожники в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года встречали у Финляндского вокзала Владимира Ильича Ленина.
В витрине под стеклом лежит большой кумачовый плакат с грозной надписью: «Долой десять министров-капиталистов!»
Его сохранил Голосин, рабочий паровозного депо Ленинград — Варшавский.
Голосин и его товарищи несли этот плакат третьего июля по улицам Петрограда.
Юнкера военных училищ, вместе с обманутыми Временным правительством солдатами и казаками, стреляли в Голосина и его товарищей.
Но пули не испугали питерцев. Они еще больше раскрыли им глаза на Временное правительство — правительство помещиков и капиталистов. Голосин вынес плакат из-под огня и сберег его.
А вот знамя с призывной надписью:
ГРУДЬЮ НА ЗАЩИТУ ПЕТРОГРАДА
Железнодорожники изготовили его однажды ночью в тысяча девятьсот девятнадцатом году в мастерской депо, а рано утром отправились с ним против белых банд генерала Юденича.
* * *Клуб на Тамбовской стал местом встреч участников Октябрьской революции и гражданской войны.
В один из вечеров собрались там старые железнодорожники: Михаил Гаврилов, Григорий Томчук и другие. Гаврилов пригласил Владимира Измайлова.
— Посиди, послушай, как железнодорожники дрались с белыми. Тебе, музейщику, полезно и нам помощь.
В тысяча девятьсот девятнадцатом году Томчук командовал бронелетучкой красногвардейского головного отряда петроградских железнодорожников; Гаврилов был комиссаром.
— Помните, как в Луге вручали нам знамя? — спросил Гаврилов товарищей. — За освобождение города от белых! Помните?
Он встал из-за стола, заходил в волнении по комнате, потом остановился и снова заговорил:
— «Личный пример четырнадцатого головного отряда будет служить путеводной звездой для укрепления великих завоеваний Октябрьской революции», — так писали нам рабочие Луги, Разве это забудешь?
Он помолчал немного.
Товарищи Гаврилова слушали своего друга с удивлением.
Обычно молчаливый, сдержанный Гаврилов был в ударе.
— В начале двадцатых годов отряд расформировали. Знаю, куда сдали орудия и пулеметы с винтовками, знаю, куда передали бронелетучку. А вот боевое знамя пропало, как в воду кануло… Сколько ни разыскивал, не мог напасть на его след. Слыхал, будто передали его в Смольный. Другие говорили — в районный комитет партии. А кто-то советовал искать в штабе военного округа. Вот и найди его! — возмущался Гаврилов.
