Гилель Бутман - Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой
Жил он один, но один никогда не бывал. Как к Мавзолею, в его квартиру текли люди денно и нощно. Однажды к нам с Евой приехали гости из другого города. Мы оставили их ночевать у себя, а сами должны были где-то пристроиться. Я, конечно, пошел к Саше, тем более, что жил он рядом, через пустырь.
Я пришел в полночь, но квартира была полна людьми и разговорами. Как всегда, Саша носился из кухни в комнату, угощая, наливая, разговаривая сразу с несколькими гостями и еще по телефону, моя посуду и заучивая новые ивритские слова. Говорил приемник, показывал телевизор, хлопали входные двери. И это был первый час ночи. Я грустно посмотрел на Сашу: завтра утром мне на завод, у него два места работы, да еще вечернее дежурство в филармонии, где он работал врачом бесплатно, только чтобы быть в мире музыки. Он развел руками: «Жди, ничего не попишешь…»
Только к двум часам ночи гости разошлись и телефоны перестали зверствовать. Саша быстренько постелил нам, и мы легли. Проснулся я от звонка в дверь и долго не мог сообразить, где я и для чего. Саша уже открывал дверь и, позевывая, хлопотал возле Владика Могилевера. Владик ехал в аэропорт – до самолета было еще два часа и он заскочил кое-что обсудить. Зажгли свет, и я посмотрел на будильник: половина четвертого ночи – мы не спали и полутора часов. Около пяти Владик ушел. В шесть раздался первый телефонный звонок. Утром, совершенно разбитый, с трудом дополз до заводской лаборатории, забрался в подсобное помещение, меня там заперли, и я проспал часа два под монотонный шум испытательного стенда. А Саша встал свеженький, накормил нас, успел помыть посуду и ушел на работу, помахивая тросточкой. Для него это была обычная ночь, не хуже и не лучше других.
Образ жизни, который вел Саша Бланк, мог бы подкосить молодого зубра из Беловежской Пущи. А он был обычным гомо сапиенс и даже инвалидом Отечественной войны. Во время беспорядочного зимнего наступления на Северном Кавказе комсорг батальона Александр Бланк потерял часть ноги и комсомольских иллюзий. В восемнадцать лет – пожизненный инвалид. Полторы ноги и сердце, которое бьется, когда ему хочется и как ему хочется.
– Слушай, Саша, – спрашивали мы его, – как ты, вообще, остался жить с таким сердцем?
– А очень просто. Врачи меня неправильно лечили. Лечили бы как полагается, давно бы был там. – И, посмеиваясь, он стучал в землю набалдашником своей трости.
В 1969 году Саша подал документы на выезд. Перед этим ему следовало распрощаться с авангардом рабочего класса. Для того, чтобы вступить в партию в 1942 году, достаточно было написать несколько слов на бумажке в заснеженном фронтовом окопе. Для того, чтобы выйти из партии в 1969 году, когда не началась еще алия, надо было быть семи пядей во лбу.
На партсобрании Саша «честно признался», что он чувствует себя недостойным быть членом великой партии Ленина, что его все больше и больше засасывает религиозный дурман, и дело дошло до того, что он стал делать обрезания. Негодованию собрания не было предела: человеку, который обрезает младенцев и собирается в Израиль, нет места в партии. Собрание проголосовало дружно: исключить. Несколько человек настаивали на передаче материалов в суд за измену Родине. Но дело было сделано, и появился какой-то шанс на выезд.
К моменту, когда Саша стал беспартийным, у него в Израиле «обнаружилась сестра». Она засыпала его письмами, он слал ей телеграммы. Надо было срочно объединяться: жить друг без друга они явно не могли. Но в ОВИРе только посмеивались: "Послушайте, Бланк, вам было два года, когда ваша… как там ее… сестра покинула СССР. Здесь у вас полно братьев и сестер, с которыми вы вместе росли и воспитывались. Что за странная любовь именно к той, израильской сестре?»
– Сердцу не прикажешь. Оно знает, кого любить, кого – нет, – отвечал Саша.
Он получил разрешение. Кого-то ведь надо выпускать, чтобы весь мир видел: пожалуйста, те отдельные отщепенцы, которые не хотят жить в СССР, могут спокойно отщепиться и уехать в Израиль. И пенсионный отдел министерства обороны тоже кое-что сэкономит.
В Ленинграде начались празднества. Трудно было найти в городе еврея – не по паспорту, по духу – который бы не знал Сашу. Грустновато, конечно, было, что наш Саша уезжает. И радостно, что первая ласточка, хотя и не делающая весны, улетала после слишком долгой зимовки на Родину.
Уезжал первый член организации. Теперь у нас была уверенность, что о нас узнают, а, может быть, и помогут.
12
Соломон и Владик, ездившие провожать Сашу в Москву, возвратившись, рассказали на комитете, что почти все сионисты России собрались в Москву провожать Сашу Бланка. И еще они сообщили, что в Москве был создан ВКК. Отныне сионистские группы в Москве, Ленинграде, Риге, Киеве и Тбилиси будут координировать свою работу. В Москве не была создана единая сионистская партия России. Даже по вопросу об организационной структуре сионистского движения на местах сразу же возникли разногласия, напоминающие разногласия Ленина и Мартова на II съезде РСДРП. Ленинград и Киев настаивали на организационной структуре движения с соответствующими требованиями к дисциплине. Остальные считали, что это ни к чему. В этом вопросе никто никого не переубедил. Зато по многим другим вопросам сразу же пришли к общему знаменателю. Позже решили выпускать «Итон». (Кстати, в Москве группа Бориса Шлаена тоже стала выпускать периодический журнал «Исход», в котором публиковались открытые письма по вопросам алии.)
ВКК не был постоянно действующим органом с резиденцией в определенном месте. На каждом заседании ВКК одному из пяти городов поручалось организовать следующую встречу. Представители, съезжающиеся на эту встречу, и образовали очередной состав ВКК. После встречи в Москве в августе 1969 года следующую встречу провел Рома (Рига) в ноябре 1969 года, затем Костя (Киев) – в феврале 1970 года и, наконец, Леня (Ленинград) – в июне 1970 года. На последней встрече 13-14 июня в Ленинграде полноправными членами ВКК стали сионистские группы Минска, Вильнюса и Кишинева. Это было за день до 15 июня…
Создание ВКК было этапом, качественным скачком в движении. Сионистский трактор перепахивал неподвижные еврейские пласты России по параллелям и меридианам. И они приходили в движение.
Координация деятельности сионистских групп зарядила местные группы новой энергией. Само сознание того, что где-то в далеком Тбилиси или Кишиневе кто-то рискует во имя тех же идеалов, идет тем же путем, согревало и подбадривало.
Но помимо всего этого, координация давала и чисто практические результаты. Мы перестали вариться в собственном соку. Каждый член ВКК стал экспортировать и импортировать идеи.
В конце 1969 года из Риги пришел проект «Пушкин». Это несколько юмористическое кодовое название было дано идее сбора информации и издания книги о фактах государственного антисемитизма в СССР.
Как ни странно, этот проект постепенно заглох. И вовсе не потому, что таких фактов не было. Только теоретически в СССР можно было встретить еврея, который не сталкивался бы с антисемитизмом. Если и попадались редкие экземпляры, которые говорили, что они не замечали антисемитизма, то это вовсе не значило, что они не сталкивались с ним. Ибо между двумя понятиями: «сталкиваться» и «замечать» такая же разница, как между понятиями: «слушать» и «слышать». Когда кто-то говорит, что он не «чувствовал» в СССР антисемитизма, я сразу вспоминаю двух молодых еврейских солдат американского экспедиционного корпуса в Европе во время Второй мировой войны: Аккермана и Фаина. Я вспоминаю маленького, слабого телом и сильного духом Ноя Аккермана, который ходил с выбитыми зубами, подбитым глазом, распухшими от чужих кулаков губами именно потому, что он «сталкивался» с антисемитизмом и «замечал» его, давая ответ на любой вызов чувству национального достоинства еврея, независимо от того, касался ли вызов его лично или кого-то другого. И я вспоминаю здоровяка и силача Фаина, который служил в той же роте, что и Ной, и который сталкивался с антисемитизмом точно так же, как и Ной, но «не замечал» его. У него были мощные трицепсы, воловья кожа, под которой всегда равномерно работал насос для перекачки крови, и уши, которые слушали все, а слышали только то, что он хотел. Этой «болезнью Фаина», которую описал Ирвинг Шоу в «Молодых львах», болеют евреи на всех континентах.
Проект «Пушкин» заглох по этическим причинам. Мы не считали себя вправе обнародовать без согласия тех, кого это касалось, факты дискриминации по отношению к ним, ибо это, почти наверняка, могло бы повредить их дальнейшей «спокойной жизни». Не говоря уж о том, что многие из них отказались бы впоследствии подтвердить эти факты.
***
У дверей ЗАГСа сидела молодая еврейка с новорожденным на руках. Ее лицо выражало отчаяние. Проходившая мимо знакомая окликнула ее:
