Брэд Брекк - КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ
На худого как зубочистка Трясуна стоило посмотреть. На время наряда назначался ещё один солдат, чтоб следить, как эта китайская лапша из Сандаски прилежно марширует вдоль коек, выискивая очаги возгорания, пока остальные спят мёртвым сном.
Джон-Трясун относился к своему наказанию бодро и с юмором, что было для него характерно, и был уверен, что это поможет ему стать хорошим солдатом. Мы восхищались его выдержкой и после этого случая стали всячески его оберегать.
Физзанятия предполагалось проводить в помещении, если показания влажного термометра – среднее арифметическое температуры и влажности – превышали 95, но так как многим из нас была дорога во Вьетнам, Дуган немного изменил правило и заставлял маршировать и бегать под безжалостным солнцем независимо от показаний прибора.
В свободную минутку Дуган любил подшутить над подчинёнными. Среди нас был неуклюжий поселянин с гор штата Теннеси – Уитни Термонд.
– Зачем ты пошёл служить, Термонд? Путешествия? Развлечения? Приключения? Наверное, ты подумал, что армия научит тебя обращаться с электроникой, и ты все три года будешь давить на клавиши какого-нибудь огромного компьютера. Всё это го-о-овно, солдат, такие дуболомы, как ты, давят только на швабру и метлу.
Термонд улыбался и отвечал на своём медленном протяжном сельском наречии : 'Не-а, сар-джант, армия принесёт мне настоящую пользу'.
Однажды вечером после ужина Термонд и чёрный мерзавец из Чикаго по фамилии Петерсон, который всем хвастал, что сломал уйму целок, затеяли потасовку у столовой.
Началось всё с шутки : с разносом в руках один попытался поставить другому подножку. Но дело приняло серьёзный оборот. Руками не махали. Вместо этого они танцевали, пинаясь и пытаясь свалить друг друга с ног.
Петерсон, который давно доказал, что ни в грош не ставит белых, выиграл битву : как заправский каратеист с чёрным поясом он стремительно махнул мускулистой ногой и врезал Термонду ботинком по зубам, вколачивая этому тугодуму слова ярости в глотку и выколачивая их из его задницы.
Ботинок рассёк Термонду губу и выбил два передних зуба. Схватившись за рот, выплёвывая кровь и мыча, он осел на кучку еды, свалившейся с перевёрнутого разноса.
– Я тебя достану, сукин сын! – крикнул он Петерсону, зажмурил глаза и съёжился, потирая больную челюсть.
Петерсон не проронил ни слова. Просто хмыкнул и гордо отошёл. С ним было опасно шутить. Даже его братья ходили вокруг него на цыпочках. У него было каменное лицо, но подвижный характер; он не торопился предупреждать, зато быстро кусался, и трудно было предугадать, на ком он отыграется в следующий раз.
Одного сержанта-инструктора только что вернули из Вьетнама с понижением в должности за жестокость. Во время дневных физзанятий он наступил солдату на руку, когда тот отжимался, и сломал три пальца. А ещё через несколько минут ударил другого в бок и сломал два ребра.
Картина взращивания бойца была бы не полна без тренировки его голосовых связок, поэтому на утренних кроссах мы разучивали армейские песни, чтобы поддерживать ритм на разминке.
Пойло? К чёрту!
Табак? К чёрту!
Тётки? К чёрту!
Вверх – пошёл, вниз – пошёл…
Докажу : служить в десантной части я могу,
И родился я на ужас и на страх врагу –
Воздушно-
десантный,
однозначно…
Где-то к пятой неделе мы начали приходить в норму, хотя Дуган и не желал признавать это.
– Дай новичку расслабиться, и он проволынит всё время, – говорил он.
Поэтому независимо от чистоты нашей казармы, натянутости коек, начищенности ботинок и блях, он по-прежнему обзывал нас 'кучкой неряшливыхых и расхлябанных штатских'.
Но Дуган начал нам нравиться, мы вдруг осознали, что хоть он и орал на нас, мы тоже стали ему родней. Мы уже меньше принимали на свой счёт его ругань, и, казалось, он постепенно смягчался и легче обращался с нами.
Солдаты 2-ой роты прибыли со всех обтрёпанных краёв Американской Мечты : белые с грязных бедных ферм и шахтёрских городков в Аппалачах, чёрные с Юга и дети, которые росли в городских новостройках и трущобах, играя с ручными крысами.
Без среднего образования и трудовых навыков, они не знали своих отцов и были не в ладах с этой жизнью, никогда не ели три раза в день и не имели пары кожаных ботинок, покуда их пути не пересеклись с армией.
Двое автомобильных воришек поступили на службу после того, как суд не оставил им выбора : либо армия, либо каталажка.
Других заставила нужда и обстоятельства, на которые они не могли повлиять. Им было по восемнадцать лет, и ни денег, ни работы, ни надежды на лучшее за воротами лагеря.
Они были добровольцами, и их последняя попытка сделать что-нибудь со своей жизнью заключалась в том, чтобы повесить на плечо винтовку и получить шанс умереть безвременной смертью в Юго-Восточной Азии.
В лучшем случае это была возможность уехать из дома, получить профессию и по окончании срока службы вернуться с этим грузом знаний к мирной жизни и построить свою жизнь.
Мифы о крутых мачо, с которыми растут американские мужчины, рождаются в армии. Хороший пехотинец, по армейскому определению, тот, 'кто может перепить, перебить и перетрахать любого морпеха, морячка или летуна'.
Помимо этого солдат не считался достаточно опытным, если не получал взыскания за нарушение субординации, не цеплял триппер в увольнениях, не цапался в городе с военной полицией во время пьянок и не черствел душой в боях во время войны.
Дуган говорил : 'Солдат, который не трахается в мирное время, не будет драться в военное'. Наверное, он был прав.
Нам толковали о важности немедленного исполнения приказов, о том, что вопросы ведут к колебаниям, которые, в свою очередь, ведут к ненужной смерти. Нам говорили, что сражаться за свою страну, за Бога, честь, долг и американский образ жизни ('американский, как яблочный пирог', по Дугану) – почётная привилегия.
Однако у меня не было желания умирать красивой смертью Джона Уэйна. В летописи моей жизни я не нуждался в последней тщеславной главе о штыковой атаке на какой-то безымянной высоте в Индокитае. Одна мысль об этом пугала меня до чёртиков. Я хотел прожить долгую и добрую жизнь до старости, не хватив при этом свинцового яда.
Нам говорили, что хороший солдат страдает молча. Что он скрывает свои чувства кроме чувства ярости и что в конкретной боевой обстановке бывает полезно стать на время безумным.
Но всё это выглядело так, будто солдата заставляли забыть о своей человеческой сущности, умалить её, а мне этого не хотелось.
Дуган говорил, что, в конечном счёте, хороший солдат – это убивающая машина, самая эффективная во всей мировой истории. Солдат знает, как действенно управлять смертью, используя при этом любое оружие – современное или древнее.
Вот только я не хотел становиться хорошим солдатом. Не хотел убивать или быть убитым.
Несмотря на бесконечные недели муштры, некоторым всё ещё трудно было запомнить, где право, а где лево, или, стоя в строю, смотреть прямо перед собой. Поэтому строевая подготовка длилась часами под субтропическим солнцем, и мы снова и снова старались уяснить разницу между командами 'Кру-ГОМ!' и 'Кругом шагом-МАРШ!'.
В конечном итоге, мы научились идти, пока не прозвучит команда 'стой!', и стоять, пока не прикажут идти. Отдавать честь, слегка наклонив правую руку. Уже не требовалось принимать самостоятельные решения. Нас выучили ссать, срать и курить в определённое время.
Мы даже научились говорить 'да', имея в виду 'нет', и отвечать 'спасибо', когда хотелось сказать 'пошёл на хрен'.
– ВАМ ПОНРАВИЛАСЬ ФИЗПОДГОТОВКА СЕГОДНЯ? – спрашивал Дуган.
– Так точно, сержант-инструктор, – отвечали мы хором.
– ХОТИТЕ ЕЩЁ?
– Так точно, сержант-инструктор.
– ВЫ КУЧКА МАНДУШЕК?
– Так точно, сержант-инструктор.
– ОБНИМУ КАК РОДНОГО ТОГО, КТО ПРОБЕЖИТ БЫСТРЕЕ ВАС, КОЗЛОВ!
– Спасибо, сержант-инструктор.
– ВЫ КУЧА ГРЯЗНЫХ ШТАТСКИХ РАЗДОЛБАЕВ, МУДАКИ!
– Спасибо, сержант-инструктор.
Постепенно наши пивные кишки постройнели, и на руках, ногах и груди округлились мускулы.
Дуган советовал не ломать особо голову по поводу нравственности Вьетнамской войны.
– Я знаю : кое-кто из вас ломает голову по этому поводу по ночам, но об этом следует забыть. Все войны безнравственны. Приведите в порядок ваше дерьмо здесь, и, может быть, вам удастся выжить там.
Вспоминая эти слова спустя почти тридцать лет, я думаю, что он был прав.
Каждый день, просыпаясь под звуки горна, я не мог поверить, что нахожусь в армии. Мне понадобились месяцы, чтобы подсознание свыклось с этим фактом. Я открывал глаза и соображал, где нахожусь, пока реальность не врывалась в мои мозги : 'О, чёрт! Да я же в армии!'
Армия считала, что будущим убийцам азиатов нужна религия, поэтому по воскресеньям, хотели мы того или нет, мы обязаны были посещать магическое действо – церковную службу, по конфессиям. Капелланы нудно бубнили тошнотворные проповеди, но я научился с толком использовать это время и, сидя на твёрдой скамейке, дремал.
