Сономын Удвал - Великая судьба
«Не понимает она, что значит для меня поездка в Пекин или Великий Хурэ», — с раздражением думал нойон о жене. Ему пришлось отдать на украшения для жены серебряные слитки. Вспомнилось ему, какие дары получил он от императорского двора при первом посещении Пекина. Не хотелось ему брать этих подарков, он готов был выбросить их, однако, подумав, принял. Ведь он их не выпрашивал и даже сам подарил кому следует несколько голов скота. Потому-то он и принял дары, хотя, случалось, и упрекал себя за это.
Совсем другая история приключилась в Пекине с Ог-нойоном. Рассказывают, что, когда тот прибыл в Пекин, его привели в темное помещение, поставили на колени и велели распахнуть полу дэли, а потом стали бросать ему серебро. То, что попало в полу, ему и досталось, а то, что пролетело мимо, укатилось куда-то со звоном. Когда же Ог-нойону разрешено было встать, из полы дэли высыпалась большая часть серебра. Так что не досталось ему почти ничего.
Когда Га-нойон вернулся с дарами из Пекина, жена очень обрадовалась. «Вот уж поистине с правдой да добром в сердце и на бычьей упряжке зайца догонишь!» — говорила она тогда. Странно, что сейчас, когда нойон готовился к поездке в столицу, жена ни разу не спросила о молодой хатан. Она, видно, о ней не знала.
Было решено взять с собой и Максаржава — чтобы было кому присматривать за обозом. Ему тоже досталось немало хлопот с подготовкой к отъезду. Отбирая стрелков из лука, нойон велел отстегать плетьми тех, кто стрелял плохо. Желая избежать порки, стрелки под разными предлогами уклонялись от состязаний. Максаржаву тоже пришлось отведать кнута...
Чтобы переправиться через Селенгу, были сооружены большие лодки. Переправа прошла благополучно. А через речку Тул-бурийн-гол господ перенесли четверо слуг на специально для этой цели сооруженных носилках.
Впереди процессии скакали глашатаи, они объявляли всем встречным о приближении князя, те поспешно слезали с коней и низко кланялись господину. Только после того, как вся процессия оказывалась далеко позади, путники осмеливались вновь сесть на коней и ехать дальше по своим делам. Нойоны тех мест, где проезжал Га-гун, выезжали встречать его. Ритуал встречи зависел от титула и ранга встречавшего. «При появлении гуна, бээла[Бээл — феодальный титул в старой Монголии.] или бээса хозяин юрты должен приветствовать гостя стоя. Младшие чиновники обычно провожают гостя за ворота. Единокровным родственникам следует придерживаться старинного обычая — почитать старшего по возрасту» — за соблюдением этого правила Га-гун следил строго и при малейшем нарушении наказывал виновных. Сам же Га-гун более высоким по титулу и рангу особам лишь уступал дорогу при встрече и первым приветствовал их, не слезая с коня. А Максаржаву частенько приходилось спешиваться и раскланиваться.
Ему казалось, что эта поездка гораздо тяжелее, чем первая, когда он вместе с Того сопровождал обоз. Китайских нойонов и чиновников тоже надо было встречать и приветствовать соответственно рангу. Однажды Максаржав нарушил порядок и не поклонился маньчжурскому чиновнику, за что получил от нойона несколько пинков.
— Я хочу научить тебя свято чтить законы и правила, установленные в государстве. Раз существует закон, ему надо подчиняться! В некоторых странах останавливаются даже перед коровой, чтобы пропустить ее, а ты не обращаешь внимания на должностное лицо. Старших надо уважать. Вон, например, видишь, едет навстречу пожилой человек?
— Понял, учитель, — и Максаржав остановился, пропуская встречного.
В разговор вступила хатан:
— Что-то у меня на душе неспокойно с тех пор, как уехал Того. Не слишком ли ты тогда погорячился?
— Это уж мое дело. Как сделал, так и сделал.
«Кажется, нойон добрее стал. Неужели пришло и для меня счастливое время? — думала хатан. — Ведь счастье человека не в одной сытной еде да красивой одежде!» И все же она не забывала то и дело шпынять своих служанок. «Иначе, — думала хатан, — они не будут считаться со мной, того и гляди, на голову сядут. Нойон-то и знать не знает, каково вести хозяйство». Жену нойона в хошуне называли «искусница хатан». Искусству рукоделия училась она у знаменитой вышивальщицы нутука по имени Сурэн, которой ее мастерство так до конца жизни и не принесло богатства.
Изображением Будды, вышитым руками «искусницы хатан», восхищались в Ванском монастыре. Другая ее работа — коврик для алтаря, выполненный способом аппликации, — понравилась настоятелю столичного монастыря Гандана, который посетил нойона по пути на богомолье в Баясгаланский монастырь. Он забрал коврик, сказав, что поднесет его какому-нибудь храму.
Не раз нойон видел, как хатан била своих служанок. «У моей благоверной злоба прямо на лице написана. А что она без меня? Дня не проживет. Может, все же взять молодую жену? Спокойную и скромную...» А хатан считала, что нойону нравится, как она управляется с прислугой.
«С другой стороны, — думал нойон, — все ведь они одинаковы. Возьмешь молоденькую, пройдет года два — и ее не узнаешь. Тоже, пожалуй, станет сварливой вроде этой, а то и еще хуже. Да и стар я, немощен стал — овца и та меня не боится».
А Максаржава томила тоска, все ему напоминало об их первой поездке с Того. Вот здесь они поправляли груз на возах. Вон за той горой аил, откуда Того принес ему теплые штаны. Его тревожило, что от друга давно нет вестей, как в воду канул. Однако он надеялся узнать что-нибудь о Того в столице.
Обоз нойона двигался неторопливо — берегли скаковых лошадей. На привалах нойон устраивал состязания борцов, чтобы не утратили навыков. Он сам следил, чтоб их кормили и поили по строго определенной норме. Устраивались состязания и по стрельбе из лука.
Наконец добрались до столицы. Нойон с женой и челядью расположились в той самой усадьбе, обнесенной высоким зеленым забором, Максаржава же оставили стеречь коней и скот в пригороде, называвшемся «Семь Колодцев», где он поставил для себя майхан. Тут же устроились борцы, стрелки из лука и наездники, которые готовились к состязаниям на надоме. Максаржаву не терпелось разузнать о Того. Но пока не представится возможность побывать на подворье нойона, об этом нечего было и думать. А случая все не было — нойон приказал ему неотлучно быть при табуне и быках. Да еще велел разузнавать, что за борцы приезжают на столичный надом. Если же другие будут расспрашивать, откуда они сами, велено было отвечать, что из Ванского монастыря. «Женщин к майханам не подпускай ни под каким видом! — наказывал нойон. — Если на надоме наши не возьмут призов, я этих бездельников велю до смерти запороть».
Максаржав бродил среди прибывших на надом, приглядываясь и пытаясь узнать, чьи скакуны и борцы смогут соперничать со скакунами и борцами нойона, и пришел к выводу: мало кому удастся одолеть борцов из Булгана[Булган — обширный район в центральной Монголии, к западу от столицы.].
Человек всю жизнь помнит того, кто сделал ему добро. Если и есть в мире грех, то это великий грех забвения друга. Если и есть в мире плохие люди, это те, которые думают не о благе других, а лишь о собственной своей корысти. Разве можно назвать добрым того, кто снисходителен к врагу и причиняет зло другу? Максаржав не забыл своего верного товарища, он день и ночь думал о Того.
Однажды ему представился случай побывать в усадьбе нойона, и он узнал, что Гунчинхорло отправлена к отцу. А Того с тех пор, как они приезжали с обозом, больше здесь не появлялся, и никаких вестей о нем не было. Гунчинхорло умоляла дать ей возможность дождаться Того, но посланец нойона, невзирая на ее мольбы, забрал девушку и увез. Что с пей сталось потом, никто не знал.
Спрашивал Максаржав о друге и у госпожи — может, она что-нибудь слышала? Но та тоже ничего не знала. Того исчез, как сквозь землю провалился.
На надоме Максаржав отличился — стал победителем среди лучников.
— Не зря, видно, в свое время плетей попробовал, — шутил довольный нойон.
Знатные господа, которые смотрели состязания, сидя под навесом, перешептывались, когда Максаржав получал награды.
— Не сын ли это Ганжуржав-гуна?
— Ну что вы, — громко сказал кто-то. — Это же простой табунщик.
— Да нет, — вступил в разговор еще один. — Это сын Сандак-доржа, обедневшего гуна, а Га-нойон взял его к себе, выучил грамоте, человеком сделал. Так я слыхал. Верно я говорю, Ган-журжав-гуай[Гуай — форма вежливого обращения.]? — обратился он к сидевшему перед ним Га-нойону.
— Ну, не совсем так, — ответил тот. — Человеком он стал еще до того, как попал ко мне. А что касается грамоты, то это верно, я его выучил.
— И все же ученый человек — совсем другой человек. И не отнекивайтесь, это вы сделали из него человека. Говорят, хороший писец из него получился. И глаз у него верный — стреляет хорошо.
На надоме Га-гун встретил Очир-бээса.
— Что же это вы, милейший! Прибыли на праздник, а молодую хатан никуда с собой не берете. Может, нездорова? — спросил Очир с ехидством.
