Николай Самвелян - Казачий разъезд
В общем, пан Венцеслав Лянскоронский был хоть и странен, но незлобив. Большую часть дня он проводил в креслах, с какой-нибудь книгой в руках. Подчас он казался спящим. Лишь шелест перелистываемых страниц убеждал, что пан Венцеслав бодрствует.
Но с какой стати он шлет цветы Марии? Кому поручает их относить? Трудно предположить, что пан Венцеслав находит в себе силы, чтобы подняться с кресел, пересечь весь город и с букетом в руках взобраться на гору…
Эхо шагов обгоняло Василия. Оно дробилось о высокие каменные дома, залетало в каменные подворотни. Завтра в путь. Когда он вновь увидит этот город?
Сумка почтового курьера
«Добрались мы благополучно. Помню. Тоскую».
Подписи не было. Но почерк панна Мария узнала сразу же.
На этот раз голубю пришлось лететь очень далеко — больше трехсот верст. Но он все же принес письмо своей хозяйке. И сейчас, воркуя, поклевывал зерна в бронзовой тарелочке, равнодушно взирая на мир маленькими черными глазами. Панна Мария решила дать этому голубю волю, позабыв, что это голубь почтовый, ручной. Она открыла окно и выпустила птицу: лети куда хочешь. Но голубь, сделав круг над фольварком, снова вернулся к знакомому окну и к тарелочке с зерном. Ему, тут было спокойнее и милее, чем в небе…
Зато другое письмо, которое сейчас вы будете иметь удовольствие прочесть, было отправлено не с голубями, а, скорее всего, с каким-нибудь шкипером английского судна, зашедшего в Архангельск. Известно только, что ушло оно в Англию с «верной оказией».
«О том, что случится, можно только гадать, — сообщал английский посол в Москве Витворт Джону Черчилю графу Мальборо в Лондон, — но так как у меня теперь есть верная оказия для пересылки письма, то я прошу разрешения высказать вам свое скромное суждение. У шведского короля есть такое преимущество, как закаленные солдаты, опытные генералы и храбрые офицеры, он необыкновенно терпелив и даже любит утомлять себя, он непоколебимо храбр, и его решения неизменны… Но постоянное отвращение его врага от всякой мысли о переговорах и тяжкие условия, поставленные королем последнему союзнику Петра Августу, показали царю, что его самого ожидает и что у него лишь есть выбор между решительной обороной или полной гибелью… Русская армия состоит из здоровых, хорошо сложенных молодцев, обучение их хорошее, у них совсем не тот вид, как во время кампаний в Польше, и многие полки, несомненно, будут сражаться хорошо, если их поведут…»
Часть вторая
Когда король во гневе
Кто знает, может быть, в молчаливом шведском короле умер писатель? Во всяком случае, письма его отличались необычным слогом и менторским многословием. Посланий вечно отсутствовавшего Карла ждали в Швеции со страхом. Король всегда требовал денег — много денег! — и новых рекрутов.
Вот добралась наконец шведская армия до Костеничей, города неподалеку от узкой речки Ипути. Несколько улочек, мазаные домики вперемежку со срубами. Едва хватило квартир для главной квартиры и штаба. И король тут же решил написать письмо в Стокгольм. Ему принесли бумагу, чернила и хорошо очиненное перо. Но надо же было, чтоб именно в этот час в Костеничи приковылял оборванный и озябший солдат, чтобы сообщить о катастрофе под Лесной.
— Как было дело? — спросил Карл, морщась, — случай небывалый: обычно лицо Карла оставалось неподвижным.
— Ваше величество, русские неожиданно напали на нас.
— Русские напали на Левенгаупта? Левенгаупт мог напасть на русских, русские на Левенгаупта — никогда. Этот солдат лжец! — заявил Карл и удалился.
Полковник Хорд решил все же расспросить солдата подробнее. По словам солдата выходило, что на переправе через Днепр в районе Шклова Левенгаупт узнал, что его догоняет русский корволант — летучий отряд — во главе с самим царем. Однако это не очень взволновало Левенгаупта. Его огромный обоз охраняло шестнадцать тысяч первоклассных солдат, многие из которых помнили еще успех под Нарвой, знали, как сражаться с русскими и как обращать их в бегство.
Все же Левенгаупт принял некоторые меры предосторожности: подослал к русским мнимого дезертира, чтобы тот своими показаниями сбил их с толку.
— И что же? — спросил полковник. — Добрался лазутчик до русских?
— Не знаю. Никто ничего не знает, кроме Того, что у деревни Лесной русские внезапно напали на нас.
— Пехота или калмыки?
— Была пехота, потом подошла и конница. Это была страшная баталия.
— Что же в ней страшного? Да конница у них слабая. Пехота — еще куда ни шло…
— Может быть… Откуда мне знать? Я простой солдат. Было очень страшно… Ад! — И он вдруг заплакал, опустив голову на колени.
Полковник Хорд, высокий белокурый красавец, любимец короля и всей армии, бесстрашный и невозмутимый Хорд, который во время даже самых жарких сражений больше заботился не о сохранности собственной персоны, а лишь о целости парика, — этот храбрый и внешне недоступный сантиментам человек вдруг склонился над измученным солдатом и, похлопав его по худой спине с остро обозначенными под мундиром лопатками, сказал:
— Ну, ничего! Ничего… Русских, наверное, было намного больше, чем вас.
— Не знаю, — сказал солдат, всхлипывая. — В этом бою убили Ивара, Свена. Да не только их. Погибли почти все мои приятели.
— Приятели — дело наживное. Ты скажи, удалось ли спасти пушки, порох, провиант?
— Московиты всё захватили.
Хорд понимал, что солдат не лжет. Тем более, что к вечеру подошло еще несколько гонцов от Левенгаупта с сообщением о катастрофе. Это казалось невероятным. Дурным сном. Не могли русские разгромить большой отряд под командованием талантливого и опытного генерала…
Тем не менее с фактом приходилось считаться. Телеги с оружием, порохом, припасами Левенгаупту пришлось бросить. Полегла и большая часть отряда. Да и те, кто спаслись, сумели это сделать лишь благодаря хитрости генерала, который ночью приказал разжечь костры, будто шведы стали лагерем напротив русского войска, чтобы поутру продолжить бой. А на самом деле остатки армии Левенгаупта бежали ночью, обмотав копыта лошадей ветошью, чтобы не выдать неприятелю свою ретираду[20]…
И что казалось уж совсем невероятным, так это способ действия русских войск — внезапное, стремительное, а главное, тактически грамотное нападение. Царь Петр выстроил свои силы в две линии. В первой были пехота с кавалерией на флангах, во второй — кавалерия, подкрепленная гренадерскими ротами. Именно так строили порядки еще со времен Ганнибала все полководцы, уверенные в своих войсках. Кавалерии полагалось во время боя зайти во фланги противника, если, конечно, противник разрешит это сделать. «Следовательно, — решил полковник Хорд, — русский царь научился не бояться нас. И уверен в том, что его войска будут тверды в деле…»
Совершенно неожиданным представлялся и маневр конного корпуса русского генерала Боура. Появившись на поле в разгар сражения (он спешил к месту схватки из соседнего Кричева), Боур прошел в тылу русских войск на их левый фланг и тут же ударил по шведам. Остатки отряда Левенгаупта, как и самого генерала, спасли ранние сумерки и разыгравшаяся вскоре метель…
Тут же выяснилось, что беда постигла и другой шведский отряд, под командованием генерала Лагеркроны, который должен был занять город Стародуб, где были удобные зимние квартиры, запасы продовольствия и пороха. Крестьяне, специально высланные навстречу шведам стародубским полковником Скоропадским, сбили их с верного пути. Тем временем в Стародуб вошли русские войска под командованием генерала Инфланта. Теперь о попытке взять город штурмом не могло быть и речи.
Королю доложили и об этом.
— Лагеркрона сошел с ума! — сказал король. — Буду рад, если ему помогут эскулапы. Я помочь ему уже не в состоянии.
Ночью Карл собрал совет. Присутствовали граф Пипер, фельдмаршал Рейншильд, полковник Хорд и генерал-квартирмейстер Гилленкрок. Все молчали. Когда король попросил первого министра графа Пипера сказать свое мнение о создавшейся ситуации, тот ответил, что всегда считал и сейчас считает лучшим для шведской армии двинуться к Балтике и освободить от русских Эстляндию. Рейншильд уклонился от ответа. Он лишь спросил, не меняют ли последние события планов похода на Москву.
— А у меня никакого плана нет! — ответил вдруг король. — Война сама их продиктует. Я знал, что надо найти неприятеля, разгромить его, как мы поступали всегда, войти в Москву и сместить с престола царя Петра.
Тут граф Пипер решился заметить, что такой план может быть невыполним.
— Но ничего другого нам не остается! — возразил король. — Вы, граф, призываете меня к осторожности, забывая, что русские претендуют на половину нашего королевства. Будем честны: когда-то многие из наших земель действительно принадлежали им. Но мы отняли у русских эти пространства во время московских смут и безвластия. Более того, ни в одном из договоров русские не признали нашего права владеть этими землями. Не царь Петр, так кто-то другой начал бы войну. И ее исход может быть решен только в самой Москве. Надо раздробить это царство на множество других, помельче. Иначе Москва всегда будет нам угрожать. Если такое невозможно, то тем хуже для нас и всей Европы. И потому я намерен идти вперед и искать русскую армию, чтобы ее уничтожить, пока не поздно. Ни мы сами, ни кто-либо другой даже во главе всех европейских армий лет через десять уже ничего не сможет поделать с этой страной. Она уже сильна, а в будущем обещает стать еще сильнее. Надо спешить.
