Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам
— Что ж, — сердито фыркнул Грушевский. — Не будем терять драгоценного времени. Прошу вас, панна София, что нового в утренней информации?
Очаровательная секретарша остановилась в двух шагах от стола: профессор не любил, когда студенты подходили слишком близко, трактуя это как склонность к панибратству. Докладывала она стоя: шеф не терпел, когда подчиненные сидели в его присутствии, даже если эти подчиненные и были женщинами.
Но сообщения разогнали морщины со лба Грушевского.
Разбуженная революцией Украина, по мнению Грушевского, проявляла всё новые и новые признаки полноценной национальной жизни. С Правобережья, Левобережья и даже со Слобожанщины сообщали о возникновении новых очагов “Просвиты” с непременными хоровыми и театральными кружками. В городах, а кое-где и в селах, самовольно вопреки указаниям Временного правительств, украинизировались школы и зарождались украинские молодежные организации. Производители сахара — этого белого украинского золота — создали уже союз “Укрсахар” с эмблемой: белая голова сахара на желто-голубом поле. Украинские сахарозаводчики с особой пылкостью приветствовали Центральную раду, рассчитывая на ее отеческие заботы о нуждах национальных промышленников. Всеукраинский собор церковнослужителей также посылал свои приветствия, извещая о своем решении перевести службу божию со старославянского на живой украинский язык и провозгласить автокефалию православной церкви на Украине.
— Начинается медовый месяц украинства, панна София, а? — Грушевский лихо подмигнул секретарше, снял пенсне и помахал им перед носом, что было у него признаком особенно хорошего настроения.
София Галчко положила стопку депеш на стол.
— Прошу пана профессора: депеши из войска!
Это было великолепно, и председатель Центральной рады весело поблескивал глазами, шурша бланками телеграмм и мурлыча под нос:
А ми тую червону калину підіймемо,
А ми нашу славну Україну, гей-гей, розвеселимо…
— Разрешите, пан профессор, перейти к киевским информациям?.. Первомайская демонстрация только что закончилась. Демонстранты, числом около девяноста тысяч, прошли мимо Думы и разошлись по домам.
Ах, да! Ведь сегодня было Первое мая! Грушевский презрительно поморщился. Первое мая было праздником международной солидарности трудящихся и профессор держался того мнения, что международной солидарности должна предшествовать солидарность национальная, то есть единение всех слоев нации.
— Как же прошла демонстрация? — невзначай поинтересовался он, прерывая мажорный напев. — Участвовали в ней украинцы? Не было ли эксцессов?
Проницательная секретарша поняла, что хотел бы услышать шеф, и поспешила его успокоить:
— Как пан профессор того и желали, ни одного желтоголубого флага не было в рядах демонстрантов. Сознательные украинцы пришли к святой Софии — пели и танцевали.
Грушевский удовлетворенно бросил:
— Браво!
Это была немалая победа!
— Демонстрация прошла под лозунгами: “Да здравствует свобода!”, “Доверяем Временному правительству!”… Но, прошу пана профессора, — секретарша перешла на тревожный шепот: — социал-демократ и большевики выделились в самостоятельную колонну и пришли после всех.
— Самостоятельную? Какая наглость!
— Да, прошу пана профессора, — подтвердила секретарша таким тоном, будто по ее вине и случился упомянутый инцидент. — Во главе шли организации “Арсенала” и Третьего авиационного парка, а на знаменах они написали свои лозунги, пан профессор!
— Какие же лозунги?
— “Да здравствует международная солидарность пролетариата!”, “Требуем восьмичасового рабочего дня”, “Земля — крестьянам, фабрики — рабочим!”…
— Но ведь это целая программа!
— И еще лозунг, пан профессор: “Да здравствуют Советы!”.
— Ха!.. Советы! Здравствуют! Да!..
Это было слишком! А в Советах кто? Пролетариат. А пролетариат — кто? По категорическому утверждению профессора Грушевского — украинского пролетариата не существовало: пролетариат на Украине был либо русский, либо русифицированный. Таким образом, Советы депутатов, но мнению профессора Грушевского, возможно, и имели какой-либо демократический смысл на Московщине, где существовал свой, из москалей, пролетариат, но на Украине они могли быть только новым орудием сохранения русификации. Нет! К черту эти Советы депутатов!
— Разрешите, пан профессор, продолжать? Большевистская колонна пела украинскую песню: “Шалійте”…
— Профанация! — воскликнул Грушевский. — И провокация! — Он стукнул кулачком по столу. — Составите прокламации к населению о том, что большевики коварно используют украинское песенное слово!
— Слушаю, пан профессор!
— Кто там у них, напомните, руководит?
— Председатель городского комитета Юрий Пятаков. Печерского, самого крупного, — Иванов…
— Кацапы!
— Газету редактируем Крейсберг…
— Жид!
— Еще весьма известен член большевистской фракции в Центральном бюро профессиональных союзов Боженко.
— Украинская фамилии! Боженко не может быть большевиком. Прошу проверить!
— Слушаю, пан профессор!
— А Пятаков? Какой это Пятаков? — Фамилия Пятакова показалась Грушевскому знакомой. — Не из тех ли Пятаковых, которые строят сахарные заводы у пана Терещенко?
— Прощу прощения, пан профессор! До завтра выясню.
Но Грушевский уже не нуждался в выяснении. Он вспомнил и сам. Пятаковы были почти его соседями: за квартал от его дома, на Кузнечной, стояли два солидных дома Пятаковых — да, еще с “доходными” флигелями во дворах. Кузнечная, пять, и Кузнечная, три: Леонида Тимофеевича и Даниила Тимофеевича, братьев. Леонид Тимофеевич, инженер, заместитель председателя киевского отделения “Императорского Российского технического общества”, — владелец первого в Киеве автомобиля. А с Данилом Тимофеевичем Грушевскому доводилось частенько встечаться: оба были членами правления Киевского общества домовладельцев. Ну как же — известные всему Киеву братья Пятаковы! Почтенные отцы города! И пятеро молодых: Сашенька, Мишенька, Ленечка, Юрочка и Ванечка. Сашенька, то есть Александр Леонидович, — “октябрист”; Мишенька, то есть Михаил Леонидович, — “конституционный” демократ; Ванечка — монархист, Юрий Леонидович — социал-демократ, еще до войны эмигрировал куда-то, в Швейцарию, кажется… Ну конечно же! Он и есть социал-демократ! Был, правда, меньшевиком, но вполне возможно, что переметнулся теперь и к большевикам!..
— Так, так! — поморщился Грушевский, — Сыночки, значит… “Да здравствуют Советы!..” Любопытно, весьма любопытно!.. Вы, панна София можете записать… Нет, нет! — он остановил секретаршу, взявшуюся за блокнот. — Запишите в вашем студенческом конспекте — в лекцию по истории Украины, глава шестая, параграф 119, озаглавленный “Идеи народности, начало демократизма”… Еще один аргумент за то, что классового чувств нет, идея классового самосознания эфемерна, а классовую борьбу придукали Карл Маркс и Фридрих Энгельс…
Галчко быстро застенографировала слова своего академического руководителя.
— Но, если пан профессор разрешит, — снова, понизив голос, заговорила она, — могу сообщить, что в комитете большевиков не все благополучно, и об этом знает весь город!
— Неблагополучно? — оживился Грушевский.
— Они не могут договориться между собой, пан профессор!
— Очень интересно! В чем же у них разногласия?
— Большевистский центр в Петрограде созывает партийную конференцию, и Лении уже объявил тезисы своего доклада.
— Ну, ну? Это известно.
— Тезисы Ленина поддержали большевики и во многих украинских городах. В Харькове, в Екатеринославе и особенно в Донецком бассейне. В поселке Горловка, например, в местной конференции участвовали больше тысячи большевиков и они одобрили эти тезисы… А в Луганске…
— Хе! А кто же там… руководит?
— В Луганске? Какой-то слесарь по фамилии Ворошилов.
— Слесарь! А фамилия будто бы украинского корпя.
— Киевские большевики тоже намерены поддержать ленинские тезисы. По крайней мере, за них горячо стоит один из руководителей Киевского комитета, некий Петров, он же Савельев, он же Ветров, он же Макс…
— Многовато фамилий для одного человека! — фыркнул Грушевский, — Но, может, он хочет подпереть эти тезисы сразу четырьмя фамилиями, чтобы было надежнее?
— Прошу пана профессора: фамилия у него одна, остальные — партийные клички. До революции он действовал в подполье, то на одном, то на другом заводе… И вот…
Грушевского не интересовали подробности.
— Мне нужно знать не о большевике с четырьмя фамилиями, а о том, как относятся к этим тезисам все киевские большевики!..
