Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг
И сжималось сердце мальчика, когда дрожащим голосом читал дьячок обращение князя Московского Дмитрия Ивановича накануне Куликовской битвы: «Любезные друзья и братья! Ведайте, что я пришел сюда, дабы Русскую землю от пленения и разорения избавить или голову свою за всех положить. Честная смерть лучше плохой жизни».
Не знал дьячок, глядя в затуманенные глаза своего ученика, что в этот момент, сжимая в руках копье, стоял он рядом с князем Александром Невским и сражался на восходе солнца с немецкими рыцарями, и побеждал их, и гнал с земли Русской…
7
Дорога, дорога, дорога… Нескончаемая снежная колея, ветер и мороз!
«Хорошо, шинель из доброго сукна строена, а то пробрало бы до самых косточек… – думал Аким Рубанов, сквозь выбиваемую ветром слезу рассматривая заснеженные поля, черные избы деревень и холодные церкви. – Заснуть бы, чтоб не замечать времени».
– Барин! Устали, поди, сидеть? – обратился к нему видный парень, правивший лошадьми. – Н-н-о-о! – громко заорал он, хлестнув вожжами коренника. – Хошь прилягте на сено да тулупчиком укройтесь, – заботился ямщик.
– Спасибо, братец, – кряхтя, Аким последовая его совету.
Сани ходко шли по наезженной колее, изредка подпрыгивая на кочках. От каждого такого толчка гримаса боли набегала на лицо Рубанова. Усталость брала свое. Не заметил как задремал – угрелся под тулупом, да и дальняя дорога сон любит.
Прогремел под колесами мостик, вырвавший из остановившего время спасительного сна, и при этом больно отозвавшись в израненной спине. «Никак не приладишься». – Недовольно заворочался на сухом сене и поднял растрепанную голову. Сердце болезненно сжалось, когда разглядел на пригорке каменную белую церковь, такую знакомую с детства…
– Ну, погоняй, малый, полтину наброшу, – захрипел, заволновался он, тяжело поднимаясь и усаживаясь в возке. «Вот и Покровскую проехали», – с трудом перекрестился Аким. Кашель забил его тело… Откашлявшись, сплюнул кровавый сгусток в снег и утерся платком. Ветер колол лицо и резал глаза.
Сани лихо влетели в Чернавку. Боль в груди отпустила, и он облегченно вздохнул. Деревенские собаки, весело лая, преследовали возок, а отстав, тут же поднимали лапу и желтили снежный сугроб. Встречные мужики отпрыгивали с дороги и жались к заборам, недовольно глядя на ухаря-ямщика.
– Останови-ка здесь, братец, – приказал Рубанов у кирпичного красного дома с вывеской «Трактир» над входом. – Пошли передохнем и перекусим, – предложил враз заулыбавшемуся ямщику.
Несколько саней и крытых повозок стояли рядом с трактиром.
– Тут, барин, здорово дерут! – осклабился ямщик, помогая Рубанову выбраться из возка.
– Это сколько же?
– По два алтына с рыла!
Простое, наивное лицо ямщика и его оценка дороговизны до того рассмешили Акима, что в трактир он вошел просто лопаясь от смеха. Сидящие за столами посетители подняли головы от своих супов и шкаликов, уставившись на вошедших.
«Все ж таки полезно временами менять высшее общество или военных на простой народ», – с удовольствием оглядел собравшихся, усаживаясь за стол. Посетители, удовлетворив интерес, опустили головы, принявшись за еду. «Ба! Да сюда и господа захаживают», – заметил он лысого чиновника и еще несколько важно жующих физиономий. Сделал заказ разбитному малому в белой рубахе и, когда он собрался уходить, бросил вслед: – Эй, человек, не забудь шампанского…»
Малый, казалось, остолбенел.
– Шампанского? – удивился он.
– А что, в этом курятнике шампанское не пьют? – опять рассмеялся Аким.
Заказ принес сам хозяин.
– Бутылка весьма дорогая, сударь! – заявил он, почтительно разглядывая столь щедрого посетителя.
Легкий румянец заиграл на щеках гусара: «Дожился! – весело подумал он. – Уже выпить шампанского – подвиг!»
– Почтеннейший! – язвительно обратился к хозяину. – Я же сказал: две бутылки…
От такого необычного требования владелец трактира просто одурел от счастья. С любовью глянув на необычного клиента, он помчался выполнять заказ, шевеля толстыми губами и что-то в уме подсчитывая.
Ямщик, напротив, остался недоволен. Он рассчитывал на более крепкий напиток, а его угостили этой барской кислятиной. «Лучше бы водовки плеснул на полгривняги!» – размышлял он, шумно хлебая жирные щи.
Выезжая из села, обогнали кибитку, запряженную тройкой лихих коней.
– Отдохнули, родимые! Ну-ка наддай!.. – гикал ямщик на своих, ухарски сбив шапку набок. – Ишь застоялись, – понукал коренника.
«Ладный парнишка, – любовался им Рубанов, – знатный гусар бы получился! – вздохнул он, вдруг почувствовав себя молодым и сильным. – Родная сторона помогает… А сколько здесь неба, света и воздуха. – Замирало сердце то ли от быстрой езды, то ли от близости встречи с родными. – Господи! Неужели скоро увижу сына и жену?!»
– Давай, братец, погоняй! – хрипло торопил он парня, расстегнув шинель. От близости дома стало жарко.
Наконец, свернули с тракта.
«Рубановка! Какие избы низенькие… – пронеслось в голове. – Неужто доехал?!» – увидел он кривые ветви акаций, окружавшие барский дом.
Гикая, ямщик влетел под арку с валявшейся рядом створой ворот. Над головой промелькнули единица и семерка, почему-то радостно екнуло сердце… и вот он – дом, такой нахохленный и серый, но такой родной и долгожданный. Аким быстро потерся влажной щекой о колючее сукно шинели: «Ну что это ты, гусар?!»
На крыльце долго никто не появлялся. «Видимо, валдайский колокольчик не звонкий!» – Вылез он из саней и полной грудью вздохнул воздух. Воздух родины и детства!.. Из двери выглянула растрепанная девка и, охнув, тут же скрылась. Заметивший ее ямщик мгновенно подтянул красным кушаком синий кафтан и выкатил грудь.
«Надо было гусарскую форму надеть! – критически осмотрел себя Аким. – А то вырядился, словно чиновник какой».
Дверь с шумом распахнулась и, отведя ладонью прядь седых волос и раскрыв руки для объятия, на непослушных, негнущихся ногах вышла и припала к нему старая нянька.
– Соколик ты наш ненаглядный! – заголосила она.
В ту же минуту он увидел худенького мальчишку в простой белой рубашке. Удивление в его глазах постепенно сменялось восторгом. Нянька обернулась, отпустив рукав шинели.
– Максимушка, что же ты ?.. Папеньку не узнаешь?! – сквозь слезы произнесла она.
– Максим! Сыночек… Привел Господь!
В мечтах и снах отец представлялся выше и сильнее, с саблей на боку и орденами на груди. Максим в растерянности смотрел на этого бледного, чуть сутулившегося человека с полузнакомыми чертами лица, и вдруг глаза стало предательски щипать. Мужчина медленно вытянул руки вперед… и тут Максима словно что-то ударило в грудь, а сердце затрепетало от радости, и с криком «Папенька!» – он бросился к Рубанову-старшему и ощутил на своих плечах ласковые и крепкие отцовские руки. Глаза его уже ничего не видели от слез. От счастливых слез!..
Стоя чуть в стороне и глядя на них, нянька молча плакала, промокая слезы концом платка. Даже ящик зашмыгал носом и потер глаза здоровенным кулаком.
«Худенький какой! Одни косточки… – гладил Аким спину сына и прижимал его к своей груди. – Ради этого стоит жить!» – подумал – и тут увидел ее… Яркая, цветущая женщина робко улыбалась с крыльца, зябко кутая полный стан в белый вязаный платок. Чувство то ли страха, то ли досады промелькнуло в ее глазах, сменившись наигранной радостью.
– Черт-дьявол! – воскликнул он, с восхищением глядя на эту красоту, на густые светлые волосы и милый носик, даже сейчас, зимой, усыпанный чуть заметными веснушками. «Расцелую их все!» – замечталось ему. Но какая-то неясная, смутная и неуместная тревога сдавила сердце, и стало тяжело в груди. На миг разноцветные круги в глазах скрыли милый образ… Но женщина уже шла ему навстречу.
«Вот было бы весело, коли потерял сознание…» – успел подумать он, заключая в объятия эту забытую, но такую изумительно притягательную женщину. Он давно расстегнул шинель и просто с мальчишеским восторгом ощутил сквозь ткань сюртука не только ее грудь, но даже тугие комочки сосков. Губы его прижались к душистым, но каким-то жестким губам жены. «Совсем целоваться разучилась…» – с удовольствием отметил он, пытаясь поймать ее взгляд. Испуганные и растерянные глаза женщины устремлялись то на ветви акаций, то на сына, но не смели встретиться с его взглядом, жадно вбирающим в себя ее стан, ее волосы, ее грудь – всю эту забытую, но такую желанную красоту.
– Да что же мы на морозе-то стоим? – прервала неловкое молчание нянька. – Эй, Данила, Агафон – вещи занесите, – распоряжалась она. Расчувствовавшийся приезжий ямщик ухватил небольшой сундучок и, мечтая о стопке водяры, застучал сапогами по ступенькам крыльца. Одной рукой обнимая жену, а другой – сына, переступил Аким порог своего родного дома и как будто никуда и не уезжал…
Те же вещи на тех же местах и та же легавая сука, радостно скулящая у ног, тот же стол и тот же диван… Сглотнув спазм, сдавивший горло, он широко перекрестился на такие знакомые с детства образа и понял, что дома, что наконец-то длинные дороги войны привели его в надежный, милый и ласковый родительский дом!
