Лео Киачели - Гвади Бигва
— Видишь, как траву уплетает? Изголодалась скотина, откуда же взяться молоку? — заметил Гоча. — Но я им покажу! Как они только посмели!
Гоча толкнул буйволицу и погнал в угол двора, где трава была еще гуще и сочнее. И кинул при этом Тасии:
— Поди скажи дочери, чтоб пожаловала сюда!.. Пускай видит, как отца почитают, как его ценят. Приведи…
Саломе угадала по голосу, что Найя может быть спокойна. Опасность миновала. Гоча звал дочь не за тем, чтобы она подбирала подарки Арчила Пория. Тасия тоже поняла, что Гоча склонен к примирению. Но все же колебалась, идти ли за дочерью. Однако Саломе подмигнула ей и указала многозначительно на дверь: приведи, мол, — авось помирятся.
Тасия послушалась совета и вошла в дом. В горнице Найи не было, но Тасия и не рассчитывала застать ее здесь. Родители отвели дочери маленькую, вроде гнезда, боковушку, примыкавшую к заднему крыльцу. Дверь из горницы в комнату Найи оказалась незатворенной. Тасия покликала дочь. Ответа не последовало, И это тоже не обеспокоило Тасию.
— Ну, будет, брось! Отца ведь не переупрямишь. Идем, он уже не сердится! — крикнула она с порога.
Однако Найи не было и в боковушке. Отсутствие дочери показалось странным. Уж не ушла ли она со двора? Тасия возвратилась в горницу. Только теперь ей бросилось в глаза, что дверь из горницы на задний двор раскрыта настежь. Подозрение сменилось страхом. Она выглянула во двор. Ни вблизи дома, ни в глубине заднего двора никого не было видно. Старуха кинула взгляд поверх плетня и чуть не вскрикнула. Найя быстро шла по проулку, прочь от усадьбы. Шла не оглядываясь, почти бежала.
Бедной Тасии казалось, что она сходит с ума. Да что же это такое, что видят ее глаза? Она вышла на задний двор и, обогнув дом, заковыляла поспешно, сколько хватало сил, к перелазу. Кричать и звать она не по-смела.
«Если отец узнает, что дочь вот этак сбежала, он все разнесет, камня на камне не оставит…»
Догонять? Все равно не догонишь. Тасия остановилась на полдороге: сердце у нее замерло, ноги заплетались.
«Что же делать? Как сказать Гоче?»
Она ущипнула свою руку, стала царапать ногтями лицо, точь-в-точь как плакальщицы на похоронах.
Мешкать не приходилось, Гоча ждал ответа. Тасия была в полном смятении. Так и не додумав до конца, что делать, как себя вести, возвратилась она в горницу..
Саломе надоело ждать, она двинулась навстречу племяннице. «Но где же племянница-то?» — с недоумением подумала Саломе, столкнувшись с Тасией.
Тасия безмолвствовала… Дело такое, что сказать о нем не легко, а промолчать — еще труднее. Она махнула безнадежно рукой — нету, мол, дома. Саломе по-своему истолковала ее жест: «Отказывается выйти, заупрямилась».
Саломе кинулась к Гоче, чтобы предотвратить новую вспышку гнева.
— Уважь меня, Гоча, пожалуйста, оставь девушку в покое. Не равняться же тебе по ней, она еще ребенок… Ей, должно быть, неловко, не хочет показываться на глаза. Потом поговоришь с нею, милый!
Гвади поддержал Саломе:
— Славная у тебя дочка, Гоча, честное слово! И совсем уже большая. Счастливец ты: дождался радости, Дай тебе бог дожить до внука. Знаешь, чириме, внуки, говорят, милее своих детей. А Бардгуния у меня, хоть плачь, никак через двенадцатый год не перескочит. Будь он ей ровесник… Тогда бы, знаешь… Ты, правда, не очень жалуешь фамилию Бигва, но мой Бардгуния был бы не плохим зятем, его не забракуешь. Молодчина он у меня, чириме, все может, птичье молоко — и то добыл бы для дочки твоей. Хе-хе-хе…
Все засмеялись. Даже Тасия преодолела сковавший ее страх и улыбнулась.
— Ну и язычок у тебя, Гвади! — сказала она и, едва волоча ноги, подошла к Саломе.
— Ах ты, шут! Ступай-ка вон отсюда! — крикнул Гоча и, чтобы нагнать на Гвади больше страху, прыгнул к нему, да так легко и ловко, что и молодому впору.
— Бигвам — всем до единого — грош цена, а ты со своим Бардгунией подъезжаешь!
Саломе втайне радовалась, что Гоча забыл о своенравной дочери, не явившейся на его зов.
Но Тасия точно в огне горела: признаться или не признаться мужу, что Найя убежала из дому?
Она растерялась и не могла решиться ни на то, ни на другое…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Подойдя к своей усадьбе, Гвади немного постоял у перелаза. Ребята, по всей вероятности, уже возвратились из школы. Он прислушался — любопытно, что они без него делают…
С заднего двора донесся голос Бардгунии. Мальчик что-то выкрикивал, но что именно, не разобрать.
«На кого он так орет?» — удивился Гвади.
Осторожно перешагнув через плетень, он подкрался к дому.
Вечерело. Тени ложились на Оркети. С тихим шелестом набегал прохладный осенний ветерок.
— Стройся! — громкий, суровым голосом скомандовал Бардгуния.
Гвади остановился, навострил уши.
— Кучуния, на место! Смотри, поколочу! Опусти руку, Чиримия! Смотри, как Китуния поворачивается, и ты за ним… Отставить! Не годится, — распекал Бардгуния младших братьев:
«Славно он их учит!» — с удовольствием подумал Гвади. Он любил смотреть, как мальчики делают гимнастику и маршируют под команду старшего сына. Бардгуния держал их в строгости, и даже маленький Чиримия, точно взрослый боец, слушался каждого слова командира.
Гвади присел около канавки, окружавшей джаргвали, чтобы спокойно, без помех насладиться этим зрелищем. В отдаленном углу заднего двора четверо ребят стройно проделывали упражнения. В этом углу росли мандариновые деревья. Было их пять, и Гвади недоумевал: зачем Бардгуния загнал братьев сюда, к мандаринам? Ведь перед домом гораздо просторнее! И все же ему приятно было видеть, как славно держатся в строю его щенята.
— Смирно! — снова послышался голос Бардгунии. — Направо!
Сбились.
— Отставить! Не годится! — грозно крикнул Бардгуния. Он взмахнул прутом, со свистом рассекая воздух, отступил на шаг, вытянулся в струнку и крикнул еще более свирепым голосом: — Смирно! Направо!
Ребята все как один повернули направо. Бардгуния продолжал:
— Налево!.. Шагом марш!.. Раз, два… Раз, два… Прямо! Раз, два…
Ребята гуськом обошли мандариновые деревья.
— Стой! — скомандовал Бардгуния, когда шеренга возвратилась к исходной точке. Затем он поднял вооруженную прутом руку и поздоровался с братьями: — Будь готов!
— Всегда готовы! — послышался нестройный ответ.
— Отстаешь, Чиримия! — сердито сказал Бардгуния. — Плохо! — И снова выкрикнул приветствие: — Будь готов!
— Всегда готовы!
Чиримия все еще не попадал в лад, но Бардгуния перестал им заниматься. Он оглядел своих братьев, всех по очереди, каждому заглянул в глаза. Нынче Бардгуния был почему-то особенно требователен и суров, — похоже, что он нарочно старается нагнать страху на малышей. Он обращается с ними так, как будто урок гимнастики вовсе не был игрой. Братьям передалось на строение Бардгунии; они из кожи лезли вон, исполняя его приказания.
Бардгуния стал перед строем.
— Чиримия! — окликнул он меньшого. — Иди-ка сюда!
— Зачем? — спросил Чиримия, позабыв, что он в строю.
Бардгуния обратился непосредственно к нему, и это сбило мальчугана с толку. Но он тотчас вспомнил, что в строю разговаривать не полагается, и, прикрыв рот рукою, вперевалку направился к командиру.
— Стань вон там, — приказал Бардгуния, остановив его на полдороге.
Чиримия вытянулся и застыл.
— А ну-ка: если ты молодец, сорви мандарин и подай мне, — : сказал Бардгуния. — Все равно, с какого дерева… Живее!
Чиримия подошел к ближайшему дерезу и поднял вверх рожицу. Не добраться ему до мандаринов — высоко!..
Убедившись в том, что задача ему не по силам, Чиримия сунул палец в рот и задумался.
— Чиримия никак не достанет, — заметил Гутуния, старший из братьев. Он вытаращил глазенки и всем своим видом выражал готовность немедленно выполнить задание. Чиримия оскорбился, услыхав замечание брата. Он бросился к самому низенькому деревцу и протянул руки к ближайшей ветке. Нет, высоко! Малыш все еще не хотел примириться с неудачей. Он переходил от дерева к дереву, но результаты оказались столь же неутешительными.
— Ступай на место! — крикнул Бардгуния.
Утирая кулачонками слезы и всхлипывая, возвратился Чиримия в строй.
— Теперь ты, Кучуния! — сказал Бардгуния, обращаясь к следующему по старшинству.
Кучуния обошел деревья, но тоже ничего не добился. Он мужественно возвратился на место, не пролив ни слезинки! — Твой черед, Китуния!
Китунии не удалось дотянуться до плодов, росших на двух ближайших деревьях. Он подошел к третьему, пригнул ветку. Но едва он дотянулся до плода и нацелился, чтобы сорвать его, Бардгуния отменил свое распоряжение.
— Я вижу, — сказал он, — ты можешь это сделать… Встань-ка тут, в сторонке…
Когда очередь дошла до Гутунии, выяснилось, что он свободно может сорвать плоды с любого дерева.
