Эдвард Радзинский - Царство палача
Так что у меня был только один путь – воспользоваться нынешним хаосом и освободиться самому! И я бежал из сумасшедшего дома и теперь направляюсь в Бельгию. Роскошь для смельчака – хочу умереть на свободе… Но, чтобы добраться до Бельгии, нужны деньги. Я хочу взять с собой жену и семнадцатилетнюю любовницу… она дочь кастелянши в сумасшедшем доме. У нее верткая попка…
– Замолчите!
– Мне так нравится вас злить… Вы вечно сытый, я вечно голодный. Я волк, не добитый в вашей долине…
Маркиз стал надменен и угрюм. И он сказал:
– Вот вам мое предложение… Но сначала хочу еще раз спросить: вы серьезно полагаете, что Бомарше велик?
– Он – гений!
– Мне это тоже казалось… но в очень далекой молодости. Я даже завидовал ему, пока сам не взялся за перо. Гений Бомарше… – Он расхохотался и, помолчав, добавил: – Так вот, я убил этого говнюка. Пятнадцать лет назад. И пришел продать вам эту историю.
Граф Ферзен: «Несколько важнейших дат моей жизни»
Граф Аксель Ферзен писал сестре:
«Моя нежная, моя добрая Софи! Я должен уехать в Париж. Письма, которые я получил от маркиза де С., не оставляют сомнений. Я нашел злодея и обязан свершить суд. Я должен! Двадцать пять лет назад я Ее увидел, и теперь Она зовет меня отомстить. Кто знает, удастся ли мне вернуться из Парижа? Тебе известно, я приговорен там к смерти. Поверь, я все сделаю, чтобы вернуться и не огорчить любимую сестру. Но коли Бог решит иначе, я попрошу тебя помочь мне и сполна вернуть мой долг баронессе Корф. Это та великодушная вдова русского офицера, которая восемь лет назад отдала мне все свои деньги и деньги своей матери… Впоследствии потомки с печальной усмешкой вспомнят, что только русская баронесса согласилась предоставить средства шведскому дворянину, чтобы спасти французскую королевскую семью. Но она не только дала деньга, она рисковала жизнью, передав Ей свой паспорт…
Теперь отважная баронесса Корф и ее мать остались совершенно без средств. Все мои просьбы к европейским монархам помочь баронессе вернуть затраченное тщетны. Даже Ее коронованные родственники не услышали моих просьб. Какой печальный урок! И это в наш век, когда так нужно поощрять преданных слуг монархов… Ты знаешь, я разорен. Все мои деньги поглотили безуспешные предприятия, которые так и не сумели помочь Ей.
Перед отъездом я счел долгом навестить в Вене своего друга, русского посла графа Андрея Разумовского, через которого я пытался помочь бедной баронессе. Он – воплощение мужественной красоты и хороших манер. Так забавно думать, что предки этого истинного аристократа всего несколько десятков лет назад пасли коз. Как он сам со смехом рассказывает: когда приехали из Петербурга везти его отца к императорскому двору, тот от страха залез на дерево. Отцу тогда было пятнадцать лет и он был неграмотен, что, однако, не помешало ему уже через несколько лет учиться в прославленном Геттингене и потом возглавлять российскую Академию наук!
Этим чудесным поворотом в своей судьбе его отец был обязан своему старшему брату, которого русская императрица Елизавета случайно увидела поющим в церкви («pevchii» – так называлась в России его профессия, ибо в русских церквах поют). Императрица безумно влюбилась в него с первого взгляда. Фаворит приходил к ней тайно каждую ночь, и двор с насмешливой почтительностью звал его «ночным императором». Влюбленность императрицы была такова, что она тайно обвенчалась с ним и даже понесла от него девочку, которую новая правительница Екатерина заточила в монастырь.
Потом появились самозванки, объявлявшие себя дочерьми императрицы… Как тесен мир! Я рассказал графу Разумовскому, как в первый свой приезд в Париж встретил на балу в Опери (ты знаешь, как мне памятен тот бал) очаровательную сумасбродку, которая утверждала, что она – дочь Елизаветы. Выслушав меня, граф Андрей только усмехнулся и поведал мне печальное окончание истории сумасбродки. Императрица Екатерина, имевшая весьма малые права на русский престол, очень серьезно отнеслась к этим фантазиям. И подослала к бедняжке какого-то красавца, который влюбил ее в себя, заманил на корабль и отвез в Россию, где несчастная зачахла в заточении. Какое счастье, что ужасный век, столь жестокий к любящим сердцам, наконец-то заканчивается, дорогая Софи!
Что же касается денег баронессы Корф, граф Андрей сказал, что, как и обещал, несчетно писал о них недавно почившей Екатерине, но денег от обычно щедрой императрицы так и не поступило. И хотя, по его словам, Екатерина, узнав о казни несчастного Людовика, слегла в постель, к Ее гибели она осталась совершенно безучастной и даже сказала жестокие слова: «Антуанетта никогда не могла исполнить главной обязанности монарха – быть деспотом для самой себя. Она носила корону в свое удовольствие, как носят модную прическу. Это опасно, ибо можно потерять голову вместе с прической».
Подобные слова когда-то писала и Ее мать… Никто не понимал Ее. Она была последней богиней Любви, зачем-то навестившей наш безжалостный век, воплощением изысканного мира, который погиб с Нею навсегда. Само изящество, само совершенство, сама красота были погублены грязной толпой…
Прощаясь с графом Андреем, я попросил его все-таки написать о баронессе только что взошедшему на престол императору Павлу. Но граф только усмехнулся и сказал: «Худшей рекомендации, чем моя просьба, для нового императора трудно придумать».
Значит, правду болтали при венском дворе, будто первая жена Павла, тогда еще наследника, была влюблена в графа Андрея. И после ее безвременной кончины Павел нашел в ее секретере письма, из которых все стало ясно… Потому императрица Екатерина и поспешила отправить графа Андрея послом в Неаполь.
Прости за многословное послание, но мне не с кем поговорить. С некоторых пор мне неинтересны люди. Только ты и, пожалуй, этот русский граф… Ты сейчас поймешь, почему. В Неаполе граф Андрей увидел королеву Каролину, Ее сестру. И вспыхнула взаимная страсть… И опять русской императрице пришлось заниматься очаровательным графом: из Неаполя она поспешила перевести его в Вену, безжалостно разбив оба сердца»
В дверях я обнял его. Он все понял, глаза его заблестели. Как много разбитых сердец, погубленных жизней, уничтоженной красоты! Стоя в дверях, мы беседовали почти час – два человека с погибшими сердцами. Мы заговорили о Них О сестрах. О самых дорогих нам на свете. И еще – о Ее гибели. О море крови. О конце грозного века. Что-то нам сулит век грядущий?..
Он сказал: коли в России случится такое, как нынче во Франции, мир содрогнется от невиданных злодеяний! Он поведал мне о безграмотном кровавом казаке, который чуть было не взял Москву. И, провожая меня до коляски, сказал: «Не дай бог, коли явится вот такой казак да с университетским образованием. Разве что Господь не допустит…»
Надеюсь, ты поняла, дорогая Софи: я старался сделать все, чтобы вернуть деньги баронессе Корф. Но так как сие мне не удалось, то в случае моей гибели прошу тебя, любимая сестра, исполнить мое поручение: продать мое имение и передать деньги баронессе.
Скоро июнь – очередной печальный юбилей. Восемь лет со дня Ее неудачного побега, который я до сих пор простить себе не могу!
Прощай. Или нет – до свидания, моя дорогая сестра.
P.S. Коли не вернусь, бумаги, которые лежат в моем бюро, перевязанные алой лентой, немедля следует сжечь».
Запечатав письмо, граф открыл записную книжку и написал:
«Вена. 21 апреля 1799 года. Ночь стоит теплая при полной луне. Черный парик и бородка ждут меня на ночном столике. Ящик красного дерева с пистолетами и две шпаги слуга уже отнес в карету. Я только что закончил письмо сестре. Письмо сие из-за важности сведений вписываю в записную книжку, подаренную Ею…
Часы пробили полночь, и я вновь возвращаюсь к изложению важнейших событий моей жизни. Не в последний ли раз? Сие известно только Господу».
Через полвека в родовом замке Ферзенов в тайнике над камином нашли пачку писем. Описание находки за подписью «Карл Скотт, профессор (Стокгольм)» было напечатано в лондонской «Санди Тайме»:
Пачка (13 писем) перевязана алой лентой. Все письма написаны одним почерком, в котором легко узнать небрежный почерк Марии Антуанетты. Также в тайнике обнаружена записная книжка графа Ферзена. На первой странице рукой французской королевы написаны стихи – посвящение:
«Что Вы напишете на этих страницах,
Какие тайны доверите им?
О, они, бесспорно, предназначены
Для самых нежных воспоминаний.
А пока они пусты,
Разрешите в знак нашей дружбы
Начертать эти несколько строк
На самой первой странице».
Все дальнейшее в записной книжке написано ровным каллиграфическим почерком графа Акселя Ферзена. Вслед за стихами французской королевы граф пишет: «Она подарила мне свой портрет и эту книжку „для записи памятных дат“. И вот через столько лет я решил воспользоваться ею».
