Страна Печалия - Софронов Вячеслав

—

Что слоилось, батюшка? — спросил он, хмурясь. — Или спор наш давешный продолжать пришел? Не до этого мне, занят, как видишь…

—

Где переписчики те? — спросил, ничего не объяснив, Аввакум.

—

У себя в келье, где им еще быть? Зачем они тебе понадобились? Туда не велено никого постороннего пускать, и тебе там делать нечего…

—

Нет их там, а на полу, на полу… кровища, будто барана резали.

—

Какого еще барана? Пост идет, откуда в монастыре барану взяться? Говори толком… Чего такое углядел?

Но по испуганному выражению лица протопопа он понял, что дело неладное, и вскочил на ноги, сделал несколько шагов к двери, остановился и спросил:

—

Живы они? Говори!

—

Не знаю, — замотал головой Аввакум, — никого там не видел, а на полу кровь, и дверь нараспашку. Все, что приметил. Я сразу обратно и выскочил, боялся, как бы не упасть без чувств… Такого ужаса сроду глаза мои не видывали…

Анастасий, даже не накинув на плечи никакой верхней одежды, выскочил первым и побежал, путаясь в подряснике в сторону стоящего на отшибе строения. Аввакум вышел следом, не зная, что ему делать, решил за лучшее переждать здесь. Через минуту Анастасий, пошатываясь, вышел обратно и, глотая широко открытым ртом воздух, медленно побрел к воротам. Прошло еще некоторое время, и с колокольни ударил набатный колокол, сзывая всех монастырских служителей. Иноки один за другим выскакивали кто откуда и спешили к настоятелю, желая узнать, что случилось. Когда все собрались в центре монастырского двора, Анастасий, помогая себе руками, сообщил об исчезновении присланных из Москвы переписчиков, правда, ничего не сказав о пятнах крови на полу.

—

Кто из вас видел их последний раз? — спросил он громко, обращаясь ко всем сразу.

Первым выступил пострадавший в недавней стычке бывший эконом и сообщил, что вчера вечером к ним отнесли из монастырской поварни ужин и оба были на месте живы и здоровы.

—

Посторонние были в обители? Два дня назад их какие-то странники спрашивали, но я не велел их пускать внутрь. Не было ли их вчера? — продолжал свои расспросы настоятель.

—

Надо спросить тех, кто на воротах ночью стоял, — послышался чей-то голос, — они точно знать должны.

—

Так они с вечера уже пьяненькие оба были, а сегодня замок в погребе выломали, бочонок с монастырским вином забрали, меня чуть жизни не лишили, а сейчас у себя закрылись, видать, продолжают пьянствовать, — ответил за всех, озираясь по сторонам, бывший ключник.

—

Кто ж им с вечера вина поднес? — спросил Анастасий и перевел свой взгляд на стоящего чуть поодаль от остальных протопопа. — Не ты ли, батюшка, случаем?

Все повернулись в сторону Аввакума, и он ощутил неприятный холодок, пробежавший у него по спине.

—

Неча на меня глазеть, я весь на виду и вчерась и сегодня был. Спросите пристава, что со мной прибыл, никакой вины за мной в том деле нет и быть не может.

—

Видел я каких-то мужиков, что к стражникам тем подходили, шушукались о чем-то, — подал голос тот самый молодой инок, получивший не так давно ключи от всех строений из рук самого настоятеля.

—

Раньше видеть их приходилось? — быстро глянул в его сторону Анастасий. — Узнать сможешь?

—

Темно уже было, не разглядел толком, — потупясь ответил тот.

—

Час от часу не легче. Сейчас всем работу на время оставить и искать везде тех переписчиков. Я же у себя буду известий ждать. Всем понятно? — И Анастасий взмахом руки приказал начать поиски.

Аввакум не знал, то ли ему присоединиться ко всем, то ли уйди в келью, что была ему отведена, но в любом случае почему-то чувствовал себя невольным виновником произошедшего. Вспомнились недавно оброненные им сгоряча слова в покоях настоятеля о неминуемом наказании всех, кто поднял руку на отеческие тексты, начав править их. И вот его предсказание свершилось… Хотя в душе он надеялся, что приезжие из Москвы справщики отправились куда-то по своим делам, но что-то ему подсказывало, что результаты розысков будут иметь печальный исход.

Он не сразу обратил внимание, что откуда-то сбоку подошел Климентий и настойчиво пытался что-то объяснить ему, даже дернул несколько раз за рукав.

—

Чего тебе? — спросил он, все еще находясь под впечатлением только что произошедшего. — Куда, говоришь, ехать?

—

Дальше ехать надо, — видимо, в который уже раз повторил тот раздраженно, сохраняя внешнюю сдержанность в присутствии настоятеля. — Сбрую подлатал как мог, авось и до Тобольска дотянем, а там видно будет.

—

Да ты неужто не знаешь, что случилось? — с удивлением спросил Аввакум.

—

Откудова мне знать, когда на конюшне был, сбрую ладил… Слышал, правда, в набат били, но то не моя забота. Так едем, или еще какая напасть приключилась? Мы и так со всеми остановками, трали-вали, запаздываем на несколько ден…

—

Именно, что напасть. Двое переписчиков из Москвы присланных пропали неизвестно куда. Сейчас все и кинулись их сыскивать, а потому нам как-то неловко монастырь покидать, пока все не разрешилось.

—

Отчего неловко? — не понял Климентий. — Наше дело — сторона, переночевали — и айда дальше погонять, пущай они тут сами разбираются. Мы-то чем поможем?

Аввакум помолчал, не зная что ответить. Пристав был по-своему прав, действительно, особой помощи они не окажут, но и так вот взять и уехать тоже было как-то неловко, не положено в таких случаях бежать, словно воры, вызывая тем самым невольные упреки, а то и подозрение.

Климентий же меж тем продолжал канючить:

—

Еще чуть протянем — и все, придется до утра ждать, до ближайшего постоялого двора засветло не доедем, уже скоро темнеть начнет, под елкой, что ли, ночевать будем?

—

Слушай, я тебе не начальник, приказать не могу, так что иди к игумену и спроси у него разрешения. Все одно из монастыря нас без его благословения не выпустят. А я тем временем схожу узнаю, может, нашли уже тех двоих…

Климентий зло чертыхнулся и зашагал в сторону настоятельских покоев, Аввакум же отправился к спуску, что вел к реке, поблизости от которого находилось помещение, отведенное справщикам. Между ним и монастырской оградой была небольшая калитка, которой пользовались, чтоб ходить на реку за водой. Она закрывалась на обычную задвижку, и открыть ее не представляло особого труда. Он заметил, что по монастырскому двору бегали от одного строения к другом занятые поисками иноки, но, как ему показалось, без особого успеха. Легко открыв калитку, Аввакум вышел на берег и внимательно глянул по сторонам. Ему сразу бросились в глаза две борозды на снегу, оставляемые обычно, когда волокут что-то тяжелое. В одном месте блеснула капелька застывшей крови, он нагнулся, поддел ее ладонью вместе со снегом, поднес к глазам. Она была алого цвета, словно спелая малина, и ему вдруг сделалось страшно, захотелось повернуть обратно, но он пересилил себя и стал спускаться к реке.

Тропинка вела к проруби, возле которой что-то чернело, а что именно, издалека он не мог разобрать, хотя и догадался, что именно это могло быть. Не доходя нескольких шагов до проруби, он в ужасе остановился, различив торчащую из-подо льда человеческую голову и… лежащие подле уже затянувшейся тонкой пленкой льда поверхности воды, отдельно от туловища окровавленные кисти рук. Внимательно рассмотреть ужасную картину у протопопа просто не хватило сил, и он бегом помчался обратно, несколько раз поскользнулся на крутом подъеме, падал, вставал, пока не добежал все до той же калитки. Там он встретил двух монахов, что с недоумением глянули на него и хотели было идти дальше, но Аввакум замахал руками в сторону реки и, едва шевеля губами, произнес:

—

Там, там они…

—

Кто? — не поняли монахи, но потом догадались, оттолкнули протопопа и скачками помчались к реке.