Евгений Богданов - Черный соболь
Он ушел с того участка и опять долго бегал по лесу, пока не отыскал себе новый. Здесь он наткнулся на большую полусгнившую колодину старой поваленной осины и под нею принялся устраивать себе гнездо. Возле колодины росли маленькие елки. Под одной из них он подкопался под колоду и устроил гнездо в ямке, засыпанной сухими гнилушками.
Он работал всю ночь и под утро, сморенный усталостью, лег спать в новой норке на сухих гнилушках, осыпавшихся с корневой части колоды.
На прежний участок он возвращался только поохотиться, да и то с большой осторожностью. На новом участке устроил еще два запасных гнезда, в которых в случае преследования можно было спастись, – одно в дупле, в нижней части старой корявой ели, подкопавшись к нему из-под корней, другое – на сухом болоте, у кочки, заваленной буреломом.
Он поспал сначала в одном, потом в другом гнезде. Более спокойно чувствовал себя Черный Соболь в дупле. Здесь ему однажды снился сон: залитая солнцем полянка, резвящиеся соболята, лежащая на траве синичка-гаечка и Соболюшка. Она сидела под поваленной осиной и вылизывала на грудке блестящую шелковистую шерсть.
В лесу поспело много ягод. На новом участке Черного Соболя, неподалеку от поваленной осиновой колоды, был обширный брусничник. Крупные, сочные ягоды лежали плотным ковром и рдяно горели на солнце. Соболь каждый день кормился там, поедая ягоды с края, удаленного от его гнезда. Бруснику, что росла ближе к убежищу, он оставлял на зиму. Когда запасы ягод заметно убыли, он не стал больше ходить сюда, а бегал в другие места – поедал перезревшую морошку, рябину, костянику – все, что попадалось ему. Вскоре подоспели и молодые кедровые шишки, и он лакомился мягкими вкусными орешками. Теперь он редко охотился на птиц и мелких зверушек: пищи было вдосталь, и он быстро нагуливал тело к зиме.
Все было бы хорошо. Но спокойная сытая жизнь продолжалась недолго. У Черного Соболя появился враг.
Вообще врагов у соболей не так уж много. Им приходилось опасаться прежде всего человека с собакой. Кроме них, за соболем охотились лисицы, редко встречавшиеся в этих местах росомахи и волки. По зимам соболю приходилось спасаться иной раз от острых когтей полярной совы и уральской неясытиnote 23. Врагов немного, но вполне достаточно для того, чтобы, зазевавшись, погибнуть в любой момент.
Однажды, возвращаясь с кормежки, Черный Соболь почуял чужой тревожащий след и заспешил к норе. До нее оставалось несколько саженей, когда из-за кустов внезапно вымахнула большая рыжая лиса. Острая морда ее распорола воздух у самого уха Черного Соболя. Огненно-рыжий хвост ослепил его. Соболь сделал огромный прыжок в сторону.
Лисица промахнулась – помешали кусты. Пока она повернулась да пустилась снова преследовать Черного Соболя, он кинулся к ближайшей ели и, царапая острыми когтями кору, вскарабкался наверх. Лисица, подбежав к дереву, поднялась на задние лапы и в припадке злобы и досады стала кружить возле него, то опускаясь на землю, то вновь вскидываясь на дыбы. Она с шумом вбирала в легкие воздух, вытягивала морду, и кончик носа у нее дергался. Вытянувшись в струнку, лисица вся устремилась вверх. Но лазить по деревьям рыжей не дано – не та ухватка, не те когти.
Черный Соболь крепко вцепился в качающуюся еловую ветку, перебрался по ней ближе к стволу, боясь сорваться и попасть в лисьи зубы. Слыша злобное тявканье лисицы и ее учащенное дыхание, он с опаской перебрался на другую ветку, повыше, и, словно большой кот, устроился на ней.
Лисица побегала вокруг дерева и села на задние лапы. Она, видимо, решила поохотиться всерьез и взять Черного Соболя измором.
Но добыть его не так-то просто. Он, поуспокоившись, заметил, что толстый сук соседнего дерева совсем близко – тянется к ели, на которой он спасался. Соболь тщательно рассчитал прыжок и, хотя с сытым животом ему двигаться было тяжеловато, перемахнул на соседнюю, более высокую и густую ель. Лисица села у ее подножия.
Ближних деревьев больше не было, а прыгать с ветки на ветку, как белка, на большие расстояния Черный Соболь не мог. Поэтому он понадежней устроился на суку, спрятавшись от своего преследователя в хвое, и тоже стал выжидать.
Теперь поединок принял затяжной характер: кто кого пересидит. Черный Соболь мог пережидать опасность по крайней мере не одни сутки, пока не обессилеет от бессонницы и голода. Лисице нет расчета ждать так долго. Она скорее поймает другую жертву, чтобы утолить голод. Посидев немного под деревом, рыжая попрыгала, силясь разглядеть за еловыми лапами недосягаемую жертву, и, смирив гордыню, ушла.
Соболь еще долго сидел на суку, хотя заметил, что враг его исчез. Наконец он стал осторожно спускаться, добрался до нижней ветки и посидел на ней, словно бы подразнивая лису, если она затаилась поблизости. Но ее не было. Соболь спрыгнул на землю и замер, готовый тотчас вскинуться наверх. Прислушался, понюхал след лисицы. Потом махнул в чащу и помчался в убежище-дупло, где схорониться было надежнее, чем под колодой.
Хотя лисица напала на него неподалеку от старой осины, он не стал прятаться в нору, потому что рыжая легко могла разрыть ход и добраться до него. Поэтому он и влез на дерево.
Возле гнезда он долго бегал и петлял, путая следы, потом несколькими большими прыжками достиг лаза и скрылся. Сердце у него стучало часто-часто, и он долго не мог успокоиться.
После встречи с людьми и нападения лисицы Черный Соболь стал более осторожным: на охоту и кормежку выходил ночами, днем вылезал из своего убежища редко. Он и раньше вел большей частью ночной образ жизни, но нынешним летом почему-то нарушил его: то ли забыл об опасности, подстерегающей его на каждом шагу, то ли удачливость в охоте, зрелый возраст и уверенность в своих силах стали в нем брать верх над осмотрительностью.
Наступили темные осенние ночи, и охотиться стало трудно. Черный Соболь оставлял дупло лишь перед рассветом. Тьма начинала рассеиваться, пробуждались птицы, мелкие зверушки – мыши, бурундуки шмыгали в траве в поисках корма. Временами выпадали дожди, и Черный Соболь забирался в укрытие, потому что дождь в эту пору для него был неприятен вдвойне. Зверь менял летнюю шкурку на зимнюю. Зимняя шерсть подрастала, летняя линяла и выпадала. От дождя она становилась тяжелой, намокала и связывала движения.
Как и другие звери, что в период линьки трутся обо все, что попадется, и оставляют клочья шерсти, так и Черный Соболь, выходя из убежища, оставлял на сучьях и кустарниковых колючках по пушинкам отслуживший свое летний наряд.
В один из холодных осенних вечеров Черный Соболь отправился на свой прежний участок. Там люди уже обжили свою избушку: зверь увидел свет в маленьком оконце, почуял запах дыма и нашел вокруг много следов.
Люди не интересовали Черного Соболя. Он вспомнил о Соболюшке и пошел разыскивать ее. Ведь участок, на котором она жила и охотилась, был рядом с его участком. Будь он разумным, мыслящим существом, так сразу бы почувствовал угрызения совести от того, что сам убрался от людей подальше, а подругу бросил на произвол судьбы.
Вот и ее угодье. Черный Соболь осторожно приблизился к гнезду в дупле старой осины, заглянул в него, взобравшись на ствол, и спрыгнул на землю в растерянности. Логово было пустым, в нем Соболюшка не жила уже давно.
Он обнюхал жухлую сырую траву под дуплом, на поляне поблизости – следов не осталось. Их, наверное, смыли дожди или время стерло навсегда. Черный Соболь потерся боком о куст шиповника, оставив на нем клочки линялой шерсти, и опять замер как бы в раздумье. Издали, от места, где поселились люди, донесся звук выстрела и приглушенный расстоянием возглас. Соболь опять вспомнил о людях и ушел в лес.
Где же Соболюшка? Может быть, она так же, как и он, оставила свой участок, опасаясь соседства людей?
К крохотному сердцу Черного Соболя подкралась тоска…
2– Нам надобно купить собаку, – сказал Аверьян и подбросил в камелек сухих поленьев. – Какие же мы охотники без собаки? Теперь осень, ночной порой может кто-нибудь и разбой учинить. Подберется к амбару и все припасы украдет. А то и избу подпалит. Нет, братцы, без собаки нам никак нельзя. Придется кому-то пешим порядком в Мангазею наведаться.
– А и верно, – Герасим склонился над столом и при свете жировой плошки вострил лезвие топора привезенным из Холмогор точильным бруском. – Как это мы раньше не подумали о собаке? Дивно! – Он покачал взлохмаченной головой и, скосив глаза на сколоченные и углу нары, где лежал рядом с Никифором Гурий, обратился к нему:
– Пойдем, Гурка?
Гурий приподнялся на локте, глянул на отца, который сидел на чурке перед камельком и смотрел на огонь.
– Я бы сходил, батя, в город…
– Сходи, – разрешил Аверьян. – Возьмете денег. Надобно соли прикупить, да и сухарей. Зима долгая.
Герасим положил под лавку топор, а на полку над оконцем – брусок.
