Меир Шалев - Библия сегодня
Чтобы до слушателей дошло то, что он хочет сказать, Самуил сотворяет абсолютно потрясающее чудо. Был летний солнечный день, но Самуил воззвал к Богу ниспослать гром и дождь. «И вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали пред очами Господа, прося себе царя». Самуил предполагает, а Бог располагает: грохочет гром, начинается ливень, «и пришел весь народ в большой страх от Господа и Самуила». Голоса кающихся слились в общий хор: «ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя». Самуил, пожелай он этого, мог бы тут же сорвать корону с Саула. Никто не осмелился бы возразить. Однако Самуил не попадается на этот крючок. Он дозволяет им сохранить их царя, но категорически предупреждает: «Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете».
Почему Самуил поступился своим во всеуслышание объявленным принципом? Почему, несмотря на свой потрясающий риторический триумф, он позволил народу сохранить царское правление, столь ему ненавистное? Да потому, что он был реалистом, а не голубоглазым чудотворцем. Ему достало мудрости понять, что вопрос о царе будет повторяться вновь и вновь, если с ним не покончить разом теперь же. Да и не было у него другой приемлемой альтернативы: даже царство Бога нуждается в земном представителе, а у него, Самуила, не оказалось ни одного подходящего кандидата.
Народ Израиля не был единственным народом в истории, терпевшим невзгоды из-за острых конфликтов между церковью и государством. Христианский мир предлагает два хрестоматийных примера. В двенадцатом столетии английский король Генрих II послал своих рыцарей убить Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, в споре за власть. А веком раньше папа Григорий VII схватился по той же причине с императором Священной Римской империи, Генрихом IV, — и победил. Он принудил Генриха совершить покаянное паломничество в Каноссу, которое с тех пор превратилось в символ поражения. Григорий утверждал, что ему дана власть свергать императоров — то, что Самуил успешно сделал за тысячи лет до него. Различие между ними лишь одно: Григорий в конце концов потерпел неудачу, а Самуил — нет.
Самуилу не пришлось конфликтовать ни с Генрихом-императором, ни с Генрихом-королем. Ему даже не пришлось конфликтовать с царем Давидом. Его главным противником был Саул, способный и даже мужественный человек при встречах с врагом на войне, но трусливый слабак при встречах с пророком Самуилом. Однако провал первого царя вовсе не возвещал провал идеи монархии: когда «Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем» — а случилось это почти в самом начале игры, — он отправил Самуила помазать вместо него на царство Давида.
Остановимся на минуту, чтобы подивиться как следует. И пророк, и Бог были принципиальными противниками монархии как таковой. Так почему же Самуил помчался помазать еще одного царя? Ответ достаточно прост: как уже говорилось, религиозный истеблишмент не мог никого предложить взамен. Вот и отправился Самуил помазать на царство младшего сына Иессея, маленького Давида, тем самым обеспечив воцарение самой важной династии Израиля.
Хотя учреждение монархии означало введение в стране светского правительства, еще более замечательно то, что благодаря этому появилась и религиозная элита. Нынешним религиозным функционерам Израиля — кому так не терпится превратить Израиль в теократию ортодоксов — следовало бы извлечь ценный урок из полного провала Самуила в его попытках преуспеть в подобного рода предприятии. Если это не удалось великому пророку Самуилу, каким образом в этом могут преуспеть нынешние религиозные ничтожества?
Окончательный разрыв между Самуилом и Саулом произошел после войны с Амаликом. Войну эту затеял сам пророк, и тут можно порассуждать, была ли она или не была так уж необходима. Однако перед тем, в войне против Михмаса, мы видим, какой решимости был исполнен Самуил в стремлении воспрепятствовать победе первого царя Израиля.
В начале царствования Саула филистимляне проникли в самое сердце страны. Их главный гарнизон стоял в Гиве. Иго их над Израилем было непереносимо. Положение было хуже некуда, и евреям даже запретили работать в кузницах, «чтобы Евреи не сделали меча или копья». «И должны были ходить все Израильтяне к Филистимлянам оттачивать свои сошники, и свои заступы, и свои топоры, и свои кирки». Война с филистимлянами стала абсолютной необходимостью.
Сигнал к войне подал Ионафан, сын Саула, когда он разгромил гарнизон филистимлян в Гиве. Израильской армии в сравнении с филистимской не хватало людей и оружия, и Михмасская война была выдающимся примером победы немногих над многими. Однако одновременно велась другая война, не менее ожесточенная, — традиционная война между царем и священником, между религиозным принуждением и общественным благом, между светским правителем и человеком, объявившим себя выразителем воли Бога. Личные свойства этих двух противников определили характер этой войны — еще совсем неопытный, не утвердившийся на престоле Саул против упрямого, ни перед чем не останавливающегося пророка Самуила.
Последний стих Книги Судей, которая хронологически предшествует Первой книге Царств, гласит: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым». Вопреки однозначному смыслу этого сообщения, что Израиль отчаянно нуждается в постоянной форме правления, Самуил делал все возможное, чтобы подорвать едва возникшую монархию. Происходившее в Михмасе неопровержимо доказывает, что он без колебаний использовал свою силу, даже если это ставило под удар народ Израиля.
Филистимляне выставили тридцать тысяч колесниц, шесть тысяч конницы «и народа множество, как песок на берегу моря». Военное превосходство позволило им оставить казармы на побережье и сосредоточить самые крупные свои силы в Михмасе к юго-востоку от Рамаллаха (на современной карте). Израильское войско было размещено на порядочном расстоянии, в Галгале, в долине Иордана, откуда было далеко и до родного края Саула. Невыгодность положения Израиля очевидна, и дело не только в дислокации его военных отрядов, в превосходящей численности противника, но и в отсутствии у него оружия: «во время войны не было ни меча, ни копья у всего народа».
Страх перед филистимлянами был огромен. «Израильтяне, видя, что они в опасности, потому что народ был стеснен, укрывались в пещерах и ущельях, и между скалами, и в башнях, и в рвах». Другие переправлялись через Иордан «в страну Гадову и Галаадскую».
Слабость израильтян и их страх перед мощью филистимского войска необходимо подчеркнуть, чтобы мы могли постигнуть всю меру недобросовестности в поведении Самуила. В этот грозный час он не остановился перед тем, чтобы ослабить руку царя Израиля и подвергнуть опасности независимость и самое существование народа — и все ради своих религиозных интересов и неукротимого политического честолюбия.
Крохотная израильская армия в Галгале была приведена в состояние боевой готовности. Каждая бесплодно проходящая минута уменьшала их шансы. Чего же они ждали? Перемены погоды? Небесного знамения? Или, может быть, подкрепления от какой-нибудь дружественной державы, или же — того, в чем они нуждались больше всего, — обоза с оружием? Нет, дорогие друзья, они ждали пророка Самуила, который должен был прибыть с минуты на минуту и совершить жертвоприношение — абсолютно обязательное перед битвой. Они ждали, и ждали, и ждали, а потом еще подождали. Но Самуила нигде не было видно.
Присутствие религиозных вождей на поле битвы было в Израиле делом обычным. Авиафар, первосвященник, сопровождал царя Давида на войну. Елисей, пророк, был рядом с израильским войском, когда шла война с моавитянами. Во времена Иисуса Навина священники возглавляли победоносные отряды поселенцев. Совершение жертвоприношения было исключительной привилегией священников — но никто из них никогда не использовал ее, чтобы оттянуть начало сражения. Это было немыслимо. Однако Самуил проделал именно это. Он хотел поставить Саула в безвыходное положение.
У него не было возможности воспрепятствовать помазанию Саула, и ему не удалось сделать его своим царем-марионеткой. Теперь у него в рукаве нашелся еще один козырь: оттягивать ритуал жертвоприношения. И это не была краткая отсрочка. И не символический протест в доказательство своего влияния, а уж ссылка на плохие дороги ни в какие ворота не лезла. Нет, это была долгая и сознательная затяжка на целых семь дней! За это время филистимляне успели занять выгодные позиции и окопаться. А в стане израильтян в течение этих семи решающих дней началось массовое дезертирство. «И ждал он (Саул) семь дней, до срока, назначенного Самуилом, а Самуил не приходил в Галгал; и стал народ разбегаться от него». В Израиле еще не было четкой военной организации. Обычай, сохранившийся со дней судей, сводился к тому, что на боевой клич какого-нибудь харизматического судьи стекалось импровизированное войско, а едва ветер развевал пыль над полем битвы, бойцы расходились по домам, возвращаясь к своим мирным занятиям. Когда люди Саула увидели могучих филистимлян, удобно расположившихся в своих лагерях, их охватил страх. А когда до них дошло, что их царь оказался в тупике, поскольку пророк все не появляется, они встали и пошли домой.
